Мое злое сердце

Я покачала головой:

– Если вы хотите сказать, что я откуда-то знаю этого парня, то это не так…

– Нет-нет, – вмешался Норд. – Я вовсе не это имел в виду. Обращаю твое внимание на описание незнакомца: чересчур большие черные глаза…

– Потому что его зрачки были расширены…

– Как у твоего мертвого брата, не так ли?

По мне пробежала судорога.

– Но… – Я не могла говорить дальше.

– Ты рассказала, что коснулась его руки и она была холодной. Как у мертвого… Это были твои слова, Дора.

– Я вовсе так не думала! – Я была близка к обмороку.

Муха в дальнем конце комнаты все настойчивее билась о стекло.

– Вправду нет? Дора, ты описала мне бледное лицо. Лицо, напоминающее персонажа триллера. Незнакомец признался тебе, что за ним гонится дьявол. Не могла ли такая картинка возникнуть из твоего подсознания? То, что казалось тебе реальным, но на самом деле было лишь видением, символом? Возможно, парень должен был привести тебя к твоим подавленным воспоминаниям?

«Волк, – вспомнила я притчу. – Он считает, что я кричу: „Волк!“»

– Дора, – доктор поглядел на меня пристально, – были ли у тебя в последние дни другие галлюцинации? Слышала ли ты или, может быть, видела что-нибудь такое, чего не могло быть на самом деле? Важно, чтобы ты была честна со мной. Только тогда я смогу помочь тебе.

Я подумала о кряхтенье утром перед кухонной дверью. О шорохах, которые слышала вчера с верхнего этажа, пока звонил телефон. О моем проклятом страхе перед внезапным звонком. Я отрицательно покачала головой. И не смогла сдержать слез – вспомнила мамины заплаканные глаза: она беспокоилась о своей дочери – о дочери, которая была одновременно ее лучшей подружкой. Это ради нее я сейчас сидела у Норда, потому что я пообещала ей это и больше не хотела доставлять ей переживаний.

Одновременно я размышляла о том, что, похоже, это никогда не закончится. Я так и останусь для всех фриком. Почему доктор донимает меня своими теориями о подсознании вместо того, чтобы просто поверить мне? Неужели я так уж много требую?

– Знаешь, Дора, по большому счету не имеет значения, существовал парень в беседке или нет. Гораздо важнее, как ты к этому отнесешься.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – Норд наклонился ко мне, – что на первое место ты должна сейчас ставить себя. Свое будущее. Ты хочешь в сентябре вернуться в школу и готовиться к выпускным экзаменам? Это потребует от тебя энергии. Энергии, которую ты сейчас должна сконцентрировать, а не транжирить ее на погоню за призраками.

– Да не был парень призраком! Сколько еще мне вам это повторять?

Я поставила свой стакан на стол – немного резче, чем хотела. Часть сока выплеснулась через край, а глазные яблоки заплясали в стакане. Норд кивнул. Потом приблизился ко мне вплотную.

– Хорошо, Дора. Я тебе верю. Ты видела парня в беседке. И он просил тебя о помощи. Но сейчас он исчез. Никто не знает, кто он такой и куда запропастился. Факты таковы, и их нельзя изменить. Исходить надо из того, что ты реально можешь предпринять.

– Какой вывод мне следует сделать из ваших слов?

– Забыть обо всем, – сказал он, откинувшись назад на спинку кресла. – Не лезть из кожи вон, чтобы доказать всем свою правоту, а задуматься о сегодняшнем дне, ощутить собственную стабильность. Сосредоточься на этом. Это единственное, что сейчас имеет для тебя значение.

В последнем пункте я была вынуждена согласиться с доктором. Если я не задумаюсь о сегодняшнем дне, то не сдам экзамены – по крайней мере, не сдам так хорошо, как намеревалась. Поиски придется прекратить.

– Но как мне ощутить стабильность, если все во мне сомневаются? Вы помните фильм «Игры разума»? Эпизод, где герой разговаривал с мусорщиком, а жена ему не поверила, потому что в этот день не вывозят мусор? Она поверила ему только тогда, когда своими глазами увидела мусорный фургон. Точно так же ощущаю себя я. Так дальше не может продолжаться.

– Лучше не станет, если ты все силы бросишь на то, чтобы доказать свое утверждение, – сказал Норд и сел нога на ногу. – Единственное спасение для тебя – понять причину твоих галлюцинаций. Мы должны вместе пройти этот путь и выяснить, чего твое сознание таким способом избегает, не позволяя вспомнить. Пока источник твоих видений скрыт. Поэтому они неконтролируемо возникают снова и снова. Тому незнакомому юноше ты уже не можешь помочь, он исчез. Постарайся снова обрести над собой контроль.

Какое-то время его слова будто застыли в воздухе, как картины. Я увидела перед собой темную поверхность воды. На дне что-то мерцало, и это что-то внушало мне страх. Со дна поднимались пузыри, я слышала, как они лопаются, всплывая на поверхность. Затем я увидела исчезнувшего паренька на противоположном берегу водоема. Он находился слишком далеко от меня, чтобы я могла как следует его рассмотреть. Совсем как призрак.

– Как вы думаете, – спросила я, – что я скрываю от самой себя?

– Нечто, с чем ты не способна справиться в сознательном состоянии, – ответил психотерапевт, наблюдая за мной с бесстрастным лицом. – Мы должны проникнуть в твое подсознание, чтобы это выяснить.

Он взглянул на наручные часы и встал.

– На сегодня все. Мы поговорим об этом в следующий раз. Через несколько минут мне надо на встречу.

Он подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и достал оттуда упаковку лекарства. «Нефарол», – прочла я надпись.

– Мы увеличим тебе дозировку. Вместо половинки таблетки ты с сегодняшнего дня начнешь принимать целую, не важно, утром или вечером.

Я тоже встала, взяла упаковку с лекарством и подняла ее вверх, к свету.

– Вы увеличиваете мне дозу, потому что я видела парня в саду, не так ли?

Норд сделал глубокий вдох:

– Нет, Дора, я тебе верю. Так же, как и ты, я убежден, что ты его действительно видела. Но я ведь твой Санчо Панса, не забывай этого. Так что позволь мне выяснить, где великаны, а где ветряные мельницы, хорошо? Будем придерживаться этого образа.

– Хорошо, – сказала я, со вздохом глядя на таблетки. – Если по-другому невозможно.


Норд положил мне руку на плечо, посмотрев на меня отцовским взглядом:

– Никто не желает тебе зла, Дора. Ни твоя мама, ни я, ни кто-либо еще. Мы все хотим помочь тебе.

– Я знаю. Но как бы вы себя чувствовали, если бы все вокруг говорили вам, что вы совершенно голый, в то время как вы твердо знаете, что на вас полотняные брюки и летняя рубашка? И вы ощущаете ткань собственной кожей.

– Я бы разозлился, как ты сейчас, – ответил он, глядя на меня сверху. – Вероятно, накинул бы плащ, на всякий случай взял бы таблетки и попробовал убедиться, чувствую ли я на себе ткань по-прежнему.

– Это ужасное чувство, – сказала я, направляясь к двери. – Если я не могу доверять самой себе, то кому я вообще могу доверять?

Я уже почти открыла дверь в коридор, когда Норд вдруг окликнул меня:

– Дора!

Обернувшись, я испугалась. Его вид резко изменился. Передо мной стоял сломленный и слабый человек, которого что-то сильно угнетало. Плечи доктора бессильно опали, в полутьме коридора набрякшие мешки под глазами на его моложавом лице проступили сильнее, чем обычно.

– Я хотел бы тебя кое о чем попросить, – произнес он, сглотнув. – Кое о чем личном, не имеющем отношения к терапии.

– Да?

– Речь идет о Юлиане. – Он снова сглотнул. – Я вижу, что вы с ним нашли общий язык. Это прекрасно, но… я бы попросил тебя сейчас не обременять его своими проблемами.

Сами собой мои руки сжались в кулаки.

– Что это значит? Ему не стоит иметь дела с чокнутой?

Норд взмахнул рукой в защищающемся жесте:

– Нет, Дора, что ты, я вовсе не это имел в виду. Пожалуйста, постарайся меня понять. Юлиан… он тоже переживает сейчас тяжелый период. Мы оба переживаем непростые времена. Мама Юлиана… моя жена… она умирает. Я только хотел, чтобы ты знала.

Я снова услышала, как муха в приемной доктора Норда бьется о стекло. Ее отчаянное жужжание преследовало меня еще долго после того, как я покинула соседский дом.





17




Дома я надела наушники, включила плеер на максимальную громкость и стала слушать музыку, выплескивая свои переживания на бумагу в альбом для набросков.

Я не рисовала уже несколько недель. Не только из-за того, что готовилась к контрольным, но и потому, что ощущала в голове пустоту, как только брала в руки альбом. Что-то во мне блокировало желание изливать свои мысли и чувства в виде рисунков – вероятно, то же самое, что заперло в голове мои воспоминания. Сейчас возникала лишь дикая мозаика в пастельных тонах – то, что лучше всего подходило под мое самоощущение, пока в ушах ревели Foo Figters, Nine Inch Nails и Мэрилин Мэнсон.

Спустя некоторое время дело пошло лучше, и вот я уже с удивлением любовалась своим свежим абстрактным творением. «Прекрасно, – подумала я. – Арт-терапевт из психушки точно обрадовался бы такому рисунку». Я задумалась над названием и подписала листок «Безумие». Потом покачала головой:

– Нет, недостаточно выразительно.

Я перечеркнула слово и написала жирными красными буквами: «ИДИТЕ ВЫ ВСЕ НА!..»

– Об этом мы обязательно должны поговорить, – передразнила я арт-терапевта, представив себе одутловатое лицо огромного мужчины с седыми локонами и противным фальцетом, напоминавшего мне персонажа комиксов.

Эта фантазия рассмешила меня. Я взяла рисунок и положила его в папку для эскизов. Если когда-нибудь мне доведется участвовать в выставке в какой-либо художественной галерее, я знаю, какую цену поставлю под этим рисунком: триста евро.

– Мне нужна работа, – сказала я самой себе.

Я хотела вернуть маме триста евро, которые она заплатила за ложный вызов. Хотя я была полностью убеждена, что действовала правильно.

Список вакансий из газеты с объявлениями, где мама отметила галочкой несколько предложений, принес мне мало пользы. Также я проигнорировала объявления, обещавшие четыре тысячи евро в месяц, но умалчивающие о способе их заработать. Больше я не нашла ничего подходящего. Тогда я вывела Мисс Пигги из гаража и поехала в город. Лучше поспрашивать о работе лично.





18




Два часа спустя, полная разочарования, я замерла перед павильоном кафе-мороженого – единственным местом в Ульфингене, где столики стояли на улице. Я обошла три супермаркета, два винных магазина, лавку садового инвентаря, булочную-пекарню, химчистку – нигде не требовались временные работники. Если все мои планы накроются, размышляла я, в конце концов, я могу спросить у мамы, нет ли у них вакансий. Но это был последний вариант, так как вероятность, что автомобильная фирма предоставляет работу школьникам на время каникул, стремилась к нулю. Кроме того, мне не хотелось, чтобы мама узнала. Пусть заработанные мною деньги станут для нее сюрпризом. К тому же я хотела заработать что-нибудь и для себя.

С этими мыслями я зашла в «Джелатерию Пино» – так называлось кафе-мороженое. Кондиционер над прилавком распространял приятную прохладу. Кроме парочки влюбленных, занявших столик на открытой веранде и деливших на двоих одну вазочку мороженого, в кафе было всего двое посетителей – мужчины пенсионного возраста. Они устроились за стойкой и вместе с хозяином смотрели матч на экране телевизора. Еще я увидела худого рыжеволосого парня, который клеил плакат на дверь заведения.