Мироходцы. Пустота снаружи

– Жаль, что я не художник, – усмехался Шам. – Когда Так узнает, что пропустил, я не смогу зарисовать его лицо.

– Выбрось из головы глупости, иначе я оставлю тебя здесь, – сказала Эшке.

Шам прикусил язык. Его командир была сильно не в духе и, даже не будучи злобливой по жизни, могла сгоряча кому угодно настроение испортить.

Вскоре собачьи всадники покинули лагерь и устремились к месту, где, исходя из послания, их ждал Муг. Впереди неслась малая свора самых стремительных псов – разведчики; другая прикрывала тылы. Уже к концу дня они встретились со сворой удачливого кицара и встали лагерем у подножия скалы Плачущая Нэл.

Собравшись вместе, офицеры скоординировали план действий, решили, что следующим утром самые лучшие следопыты отправятся вперед. Они должны будут отыскать Гезора и привести основную свору к преступнику, ища и устраняя ловушки, которые могут оказаться на пути. С ними вперед отправится Клогель, один из нескольких сотен веларсийских магов, приставленных короной к горному дозору.

Клогель был ровесником агцара Руота, но выглядел моложе лет на десять. Как и все маги Синей школы, он наголо брил голову, носил синий плащ с высоким воротником и татуировку в виде звезды на лбу. В середине же звезды поблескивал маленький кристалл элиния – самого дорогого вещества в мире.

Передовая свора выехала из лагеря перед рассветом: шесть всадников на быстрых и выносливых псах, следом за которыми летел по воздуху маг. Вместе они поднялись на плато, лишь иногда останавливаясь и проверяя дороги. Надо было торопиться, пока след не испортился, ведь собиралась горная гроза, которая не только спрячет беглецов, сбросит со склонов смертоносные сели, но и может разбудить тех, кто спит на высоких пиках.

Подъем завершился благополучно, и даже поиск врага вскоре увенчался успехом. Эшке, находившаяся среди разведчиков, еще подумала, что Гезор должен был отдалиться от края плато на более заметное расстояние, но нет, вон он, бандитский бивак. Никаких признаков жизни, даже дозорных не видать.

– Начнем? – спросил Клогель.

– Можно, – решил возглавлявший группу Муг. – Только ты туда и обратно, ага? Чтобы без задержек.

– Да уж ясное дело.

– Не хочется тащить назад хладный труп, да и от женки твоей меня жуть берет, не хочу с нею объясняться.

– Постараюсь не утруждать тебя такой скорбной миссией, – хмыкнул Клогель. – Начинаю.

Маг улегся наземь, подложив под голову валик ткани, закрыл глаза и сложил руки на груди. Элиний во лбу сверкнул, татуировка стала быстро пульсировать, засветилась ровной синевой, а затем вновь стала вспыхивать и угасать, все медленнее и медленнее. Внимательно следившие за процессом горцы сидели вокруг, не шевелясь, словно каменные. Через несколько минут Муг наклонился к груди Клогеля.

– Живой.

Сердце мага билось всего три раза в минуту, точно в такт вспыхиванию татуировки. Дыхание почти исчезло, он был в крошечном шажке от смерти тела. Но дух веларсийца тем временем плавно скользил к лагерю Гезора, время от времени проходя сквозь деревья и кустарники. Совсем недавно он покинул материальную оболочку через призму элиния, словно вылез из дома через маленькое слуховое окошко. Процесс сопровождался чтением про себя соответствующего заклинания, которое продолжало звучать эхом в мозгу, и пока дух Клогеля его слышал, он мог вернуться обратно.

Как всегда, сразу после освобождения от плоти взор мага затуманился, и ему было сложно различать очертания материальных объектов, но, приблизившись к лагерю, незримый для живых, он уже смог сосредоточиться и внимательно оглядел обстановку.

– М-да… – Этот растерянный возглас потонул в плотной, словно вата, тишине.

Дыхание стало учащаться, татуировка на лбу запульсировала чаще, веки мага дрогнули, к бледным губам приложили фляжку с водой.

– Мы уж думали, что ты все.

– Что «все»? Обгадился, что ли? – уточнил Клогель слабым голосом.

– Помер.

– Я вас всех переживу.

– Довольно пустой болтовни, – процедила Эшке. – Сколько их?

– Полагаю, десятка три наберется.

– Сколько у них оружия? Какое, технологичное? Где расположились дозорные?

– Много ненужных вопросов, кицар. Они все мертвы.

Периметр лагеря составляли выстроенные кругом железные фургоны, которые производились на фабриках Кородара. У них были гусеницы, хорошо защищенные кузова и кабины с установленными турелями. Техника выглядела очень старой, металл повсеместно украшали следы ржавчины, вмятины и уродливые рисунки, призванные, видимо, устрашать. Что ж, с потеками более-менее свежей крови тут и там эта техника действительно немного устрашала.

Трупы валялись повсюду – рядом с транспортом, у кострищ и временных палаток, кто-то погиб с оружием в руках, других застали врасплох. Убийца не пощадил даже двух псов, служивших в отряде Гезора разведчиками. Сам главарь нашелся небыстро и не полностью. Ноги его оказались вполне целы, но остальные части разбросало на треть лагеря. Опознать убийцу и контрабандиста удалось по фрагменту клановой татуировки.

– Выстрел из бомбарды с близкого расстояния, – озвучил очевидное Муг. – А этих посекли из пулемета. Судя по расположению тел, убийца шел вон от той палатки.

Из указанной палатки вышел Шам.

– Эй, кицар, тебе стоит поглядеть на это!

– Что там? – крикнула Эшке.

– Труп!

– Здесь везде трупы!

– Этот труп тебе надо увидеть! Хотя бы чтобы я знал, что головой не повредился!

Пробурчав себе под нос пару недобрых слов, Эшке заглянула в палатку и замерла. Но не жутковатая сцена удивила ее, а этой сцены главный элемент.

– Что думаешь, кицар? Может, близнецы?


– Может, может. Только что-то не верится. Бери труп, покажем магу, а потом повезем обратно. И быстро!



Владимир

Боль в заднице.

Да.

Именно это и остается в итоге после нескольких дней пути в горах у неподготовленного человека, которому приходится ехать верхом. Если же ему приходится идти на своих двоих, дело ограничивается кровавыми мозолями и волдырями на ступнях. Потому что неподготовленный человек не озаботился приобрести походную обувь, в точности подходящую ему размером. Чуть больше или чуть меньше – ад на земле гарантирован.

Впрочем, Скала, как Владимир привык про себя называть здоровяка, был весьма неглуп и в первую же ночевку дал ему жестяную банку с какой-то дурно пахнущей субстанцией. Художник еще удивился бы тому, что видит сосуд из тонкого металла такой правильной формы в этом «фэнтезивековье» и откуда на дне такой четкий, словно с заводского конвейера оттиск, но уж слишком увлекательно здоровяк пытался жестами объяснить, для чего нужна субстанция. Вскоре содержимого в жестянке поубавилось, а боль в пораженном органе утихла.

В общем и целом путешествовать со Скалой оказалось не так уж и плохо, за исключением тех частей путешествия, в которых приходилось собственно путешествовать. Здоровяк был спокойным и уравновешенным человеком, который совершенно точно знал, что делает. С таким можно и в горы, и в лес, и не страшны никакие тебе волки, медведи, росомахи и прочие… лоси. Вообще-то у Владимира сложилось впечатление, что, когда Скала и его пес входили в лес, вся эта пушистая шушера старалась побыстрее выйти с другой стороны и не возвращалась домой, пока гости не уберутся подальше.

Зато люди его любили. Оказалось, в этих краях обитает довольно много народу, и все при виде собачьего всадника становятся весьма дружелюбными, и все машут Скале руками, и со всеми он горазд переброситься парой фраз.

Встречались и другие люди верхом на огромных собаках, но, как понял землянин, пес в этих краях был зверем статусным, на нем ездили либо военные, либо знать. Отличить последних от простолюдинов оказалось просто – более красивая одежда, дорогое оружие и манера держаться так, словно все вокруг тебя оскорбляет и утомляет, но ты милостиво прощаешь это все. Однако и знатные выказывали Скале знаки уважения.

Селились местные горцы эдакими аулами – и всегда близ каких-нибудь естественных пещер. Для них это, похоже, было важно. Поселения, как правило, прилегали к скалам и большим каменным холмам и спускались по их склонам волнистыми ярусами, поделенными на отдельные подворья. Те, что побогаче, были обнесены высокими каменными стенами, те, что попроще, – ограничивали длинные плетневые заборы. Каждые ворота венчал деревянный щиток с какой-нибудь загогулиной – видимо, местные гербы или номера.

Зато самые сливки общества были натуральными троглодитами – обитали непосредственно в пещерах, внутри скал. Эта элитная жилплощадь имела ворота, обитые железом, и вырезанный прямо в камне над ними большой «герб». Что-то вроде местного эквивалента за́мков.

Скала опускался в долины и взбирался на холмы, пересекал реки и леса, ехал по ущельям, всюду встречая людей различных кланов, беспрепятственно минуя охраняемые территории. Он явно пользовался особым статусом.

Чем ниже спускались они, тем больше становились аулы и сильнее они изменялись. В предгорьях люди жили более свободно, исчезала жесткая привязка к пещерам, стирались границы поселений, превращавшихся в маленькие городки, а порой даже дозорных постов было не видно. Выше в горах эти посты имел каждый аул – три длинных жерди, связанных ближе к верхушке, а на них эдакое небольшое гнездо для одинокого наблюдателя. В общем, у нижних горцев чувствовалось более легкое отношение к жизни.

Скала не очень любил останавливаться в поселениях – к сожалению Владимира, он старался ночевать под открытым небом. Несколько дней назад, когда разразилась жуткая гроза, им пришлось ложиться спать под собачьим боком, укрывшись вместе с теплым псом двумя слоями шерстяных одеял.

Но один раз они остановились на ночь в таком месте, от которого у Владимира челюсть отвисла. То был равносторонний треугольник с длиной сторон по тысяче метров, наверное, состоявший из глыб желтого камня; двумерная пирамида, сложенная посреди гор над огромным озером хрустально-чистой воды. В середине треугольника имелось отверстие идеально круглой формы, в коем разместилось бы два футбольных поля, и сквозь него в озеро водопадом рушилась река. Владимир попытался было спросить, кто или что могло построить такой громадный памятник, и Скала даже понял его вопрос, но ответил коротко и явно неопределенно. Он этого не знал.

На берегу озера менгирами был выложен большой круг, в котором собирались путники с пролегавшей рядом дороги. В середине имелось огромное кострище, а в сторонке кто-то огородил плетнем загон для форорахов. Кстати о них – ни одной лошадки Владимир на своем пути так и не встретил, зато вдоволь насмотрелся на этих огромных нелетающих птиц, которых местные, не имевшие чести ездить на собаках, использовали в качестве вьючного и гужевого транспорта.

Подле озера они провели одну из ночей своего путешествия. Звучала музыка, кто-то играл на камыле[8], потом были разговоры, а затем, как понял землянин из тона говоривших, – рассказы. Один древний дед с бородой до пояса, одетый в какую-то старую бурку, вещал, задумчиво глядя в жаркое пламя, и все внимали ему как какому-то пророку. Видимо, главным атрибутом, вызывавшим почтение, была борода.

Спуск с гор на равнины занял неполных шесть дней, и вот пес уже трусит по ровной лесной дороге в сторону поднимавшихся над елями струек дыма. Землянин видел первое равнинное поселение издали, еще со склонов, так что не смог его особо разглядеть, и оттого весьма удивился, когда по сторонам от дороги появились… натурально аккуратные подмосковные дачки. Ну или, по крайней мере, что-то очень похожее.

Не считая мощенной булыжником дороги, по которой ездили запряженные форорахами повозки, он словно попал в аккуратный дачный поселок под Москвой, где за деревянными заборчиками стояли приятные глазу домики с верандами, белыми рамами, местами резными наличниками и коньками. Всюду цвела окультуренная зелень, цветы в клумбах и палисадниках, фруктовые деревья неизвестных видов, все чисто и благолепно. Разве что линий электропередачи с их столбами, проводами и трансформаторами не хватало для полного сходства.

Второй раз шаблон разорвался, когда впереди раздался рев и из-за поворота вывернул грузовик, настоящая железная машина размером с самосвал, но общими очертаниями напоминающая старинный «студебеккер» времен войны. Выдыхая дым, машина промчалась в противоположную сторону и вскоре скрылась из виду. У Владимира образовалась уйма вопросов, которые некому было задать.

Они остановились на одной из улиц городка возле зеленых ворот, на которых висела какая-то табличка. Скала прошел во двор, увитый виноградом, а Владимир постарался аккуратно слезть с седла и не упасть – пес терпел его на себе только вместе с хозяином, но если здоровяк отлучался, зверюга начинала глухо рычать.

Скала поднялся на крылечко, замер, пригляделся к вывешенной на двери табличке и пошел обратно. Ни слова не говоря, он отправился дальше по улице. Подразумевалось, что пес и художник последуют за ним. И они последовали.

Вскоре путники вышли на небольшую площадь, где в самой середине стоял фонтан с памятником какому-то бородатому мужчине с закрученными усами. Два здания на площади не опознал бы только слепой – ратуша и таверна. Аккуратное белое здание с часовой башней Скалу не заинтересовало, и он сразу двинулся к приземистому дому с двускатной крышей и выставленными перед входом столами. Указав землянину на свободный, горец отвел скакуна в местный эквивалент конюшни, после чего зашел внутрь заведения.

Владимиру ничего не оставалось, кроме как сесть и осмотреться. Погода стояла прекрасная. Пока в горах можно было отморозить себе все отмораживаемое, внизу царило лето – яркое, словно написанное маслом.

За соседними столами сидела разнообразная публика, все – люди. Скорее всего. Вполне нормальные обыватели выпивали и обедали рядом с персонажами довольно экзотичными. Например, внимание привлекал смуглый качок в красной жилетке на голое тело и с ярко-красным «рогом» волос, торчащим на выбритом скальпе; его лоб украшала татуировка в виде красной звезды. Рядом с ним сидела худая девица, у которой была выбрита передняя часть головы, а на лбу имелась аналогичная татуировка синего цвета.

Справа раздался заливистый смех. За соседним столом отдыхал улыбчивый тип, в одной руке сжимавший графин, а другой гладивший талию забавной лопоухой подавальщицы. Каждый раз, когда он тянулся к ее розовому уху и что-то бормотал, ту начинало потряхивать от рвущегося наружу хохота, а от пылающего румянца все ее веснушки казались белыми. Интересная была пара, он – весьма приятной наружности мужчина с волосами цвета сусального золота, в ушах золотые серьги, на пальцах – перстни, улыбка сверкала белизной; она… милая, но несколько необычная, совершенно плоская спереди, но, как заметил сторонний наблюдатель, весьма одаренная с другой стороны.

Взяв поднос, подавальщица направилась ко входу в таверну, покачивая мощным тылом. Следивший за этим удалением златовласый заметил, что Владимир следит за ним, улыбнулся шире и бросил несколько слов.

– Мм… я по-вашему не ферштейн, простите.

Незнакомец нахмурился, пожевал губами, после чего выдал:

– Я сказал, что такие богини рождаются не каждое тысячелетие. Удивительно, что эта красавица прозябает в таком захолустье. Там, откуда я родом, перед дверьми ее дома уже выстроилась бы очередь состоятельных женихов.

Разумеется, изъяснялся он на чистом русском.

– Ам… как вы…

– Эдвард Д. Аволик, к вашим услугам! – Златовласый без спросу пересел за стол Владимира и пожал ему руку. Художнику показалось на миг, что ладонь угодила в тиски. – Великий оборотник Оборотной Империи, лорд-инвестициарий. А вы…

– Я… Владимир Ничалин, фрилансер… в смысле художник.

– Правда? Слуга искусства? – обрадовался Аволик. – Обожаю искусство! Оно пользуется стабильным спросом! За это надо выпить!

Богиня Красоты, как именовал подавальщицу новый знакомец, быстренько принесла стакан и пару кувшинов, подарила ему многообещающий взгляд и удалилась.