Межлуние

Клирик убедился, что их не подслушивают, и продолжил разговор:

— Мимо тебя проезжали Гранды?

— Да, я слышал о них.

— Их надо задержать.

Трибун покачал головой.

— Мы опоздали. Все голуби умирают на подлете.

Клирик шагнул к нему и прошептал:

— Они еретики. — Тарлаттус многозначительно наклонил голову в сторону окна, по которому барабанил дождь. — И крайне опасны. Их надо остановить.

— Скажи прямо: чего ты от меня хочешь?

— Помоги мне их найти.

— У меня не хватает людей… Хотя, зачем я тебе рассказываю, ты же видел, что происходит!

Разумеется, Тарлаттус видел, и надеялся, что казненные женщины были тщательно допрошены, и среди них действительно были давы. Он очень хорошо знал Дона Карера.

Архиагент подошел к окну и скрестил на груди руки. Печально известные методы инквизиции опирались на низменную страсть и жестокость. Чтобы добиться желаемого, ему придется подыграть трибуну, использовав Аэрин в качестве наживки. Тарлаттус обернулся.

— С ними ведьма. Делай с ней что хочешь, а мне оставь Грандов.

Собеседник поставил стакан на столик.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Дон Карера расправил плечи и улыбнулся своим мыслям. В его глазах блеснул порочный огонь. Вот он, долгожданный шанс отличиться по службе и получить вожделенное звание!

— Это меняет дело. — Он потер подбородок. — Эй, Гордиан! Иди сюда!

В комнату вбежал адъютант и Тарлаттус прищурился, опознав знакомого. «Окинус? Ты до сих пор наклеиваешь усы?» — Мог бы спросить у него архиагент. Когда-то их тренировал Дон Родригес, и они ни словом, ни жестом не выдали, что знакомы. Догадывается ли Диего, что за ним следят?

— Передай секретарю, чтобы немедленно составил приказ о розыске.

Трибун повернулся к Тарлаттусу, передавая ему слово.

— В Гадию, Санта-Принс и Сан Бургос.

Едва Гордиан вышел, как архиагент задал волновавший его вопрос:

— Из допрошенных никто не упомянул рода Урбан или Бетула?

Диего замер.

— Нет, не помню таких.

— Где я могу найти показания?

Тот лишь брезгливо поморщился.

— Все здесь. Смотри, если хочешь.

Его извиняющий тон предупреждал о возможном разочаровании.

Архиагент с протокольным выражением лица отпер сундук, заваленный засаленными и покрытыми грязными пятнами записями. Судя по царящему внутри беспорядку, — бумаги собирались для отчетности, а не для ведения расследования. У Тарлаттуса тут же появилось подозрение, что на самом деле Диего не собирался искать дав, а просто выбивал признание. Иным словом пытал ради процесса, а не ради общего блага. Зачем сжигать проклятых или еретиков на запрещенных Собором книгах или грешных ликах, лишаться работы, и что гораздо важнее — удовольствия? Гораздо интереснее заниматься бесконечным поиском ереси.

Убедившись в подозрениях и окончательно раскрыв тайные желания Диего, Тарлаттус почувствовал себя как неожиданно прозревший неофит, обнаруживший в пристройке храма скотобойню.

— Пожалуй, я и так прошу у тебя слишком много, — заметил Тарлаттус.

Посчитав, что он достиг желаемого, архиагент в спешке покинул роскошные палаты. Окинус доложит Дону Родригесу о появлении Тарлатутса и его целях, а это грозило обернуться самыми неприятными последствиями, как, например, поимке давы до того, как он до нее доберется.






* * *


Несмотря на сложности, связанные с покупкой лошадей, сейчас перед их экипажем летела свежая четверка вороных, готовая обогнать бурю. Аэрин заметила замену только после остановки, а теперь, вслушиваясь в глухой перестук копыт и, всматриваясь в дорогу, разрезающую мерцающим серебром бархатную черноту ночи, в очередной раз убеждалась в изворотливости Элизабет. В другое время она бы удивилась способностям графини, но ее мысли путались, и постепенно погружались в вязкое болото апатии. Сейчас она могла бы сравнить себя с деревом, выкорчеванным из родной земли и занесенным ураганом невзгод в непролазную топь, подернутую туманной дымкой забвения. И можно сколько угодно рассуждать о заживающих ранах, к сожалению, вместе с Мелиссой Аэрин потеряла и опору, и смысл жизни. Так не все ли равно, куда ее повезут, и что с ней сделают?

Конечно, колдовство и даже простое гадание на картах придало бы ей сил, не говоря уже о крепкой древесине, выступающей главным элементом призыва Монни, поскольку дерево должно вырасти на земле, над которой рождена ведьма. Оно вбирает в себя соки почвы, крепнет, впитывая лунный и солнечный свет, и является единственным проводником для таинственной силы, недоступной другим людям. Ей так и не удалось заготовить материал и поэтому, лишившись своих корней, она обречена на скитания и жалкое существование.

В чемодане Аэрин лежала короткая дубовая ветка, кое-как оторванная от дерева и очищенная от листьев и коры — ее возможная опора. О массивных колдовских столах или хотя бы ноже с наборной рукоятью можно только мечтать. В первую очередь дава подумала о художественной кисти, хотя было бы странно встретить служанку с подобным предметом в переднике, а ведь эту вещь надо постоянно носить с собой не вызывая подозрений. К тому же, она совершенно не умела рисовать. Для зонтика ветка слишком тонкая, короткая, и кривая. К собственному разочарованию она не смогла придумать ничего кроме оперенной палки для уборки пыли, и поэтому злилась на себя, поскольку не хотела связывать единственную надежду с унизительными атрибутами прислуги.

Какое-то время Аэрин размышляла о различных символах свободы, которые знала, и не заметила, как задремала, прислонившись головой к мягкой обивке кареты. Графиня уложила девушку на спину, накрыла одеялом и, убедившись, что дава заснула, пожаловалась сестре:

— Твои пилюли почти не действуют.

Изола пригладила волосы и вздохнула:

— Надеюсь, что успокоительного хватит до конца поездки. Думаешь, она опасна?

— Я бы сказала: больше, чем хотелось бы. Не хочу, чтобы она навредила сыну. Нам придется искать другое сочетание.

— Да, все заметили, как он на нее смотрит. Маргад так мучается… Я не осуждаю его, только, может быть, он немного потерпит?

— Вынуждена согласиться с тобой. Мне тяжело с ним.

— Да, и это так тревожно.

Графиня отвернулась к окну, как будто искала сына, хотя знала, что не сможет увидеть его до утра.

— Ты знаешь, иногда я жалею, что ставила решетки на окна и запирала двери на ключ.

— И все же клетка была сломана. Помнишь воришку, зажатого механическими ставнями?

Элизабет посмотрела на сестру.

— Разве такое забудешь?

— Сколько ему было? Четырнадцать?

Графиня кивнула.

— Около того.

— Бедняжка, мальчишка так кричал!

Они улыбнулись, и тихо рассмеявшись, позволили себе обнажить жемчужные зубы с неестественно длинными клыками.





* * *


Очередной придорожный столб исчез во мраке позади Тарлаттуса. Ночная темнота поглотила его так же легко, как и еще одну лигу, час и весь сегодняшний день, и все-таки, не смотря на длительное преследование, архиагент по-прежнему крепко сжимал поводья и не позволял лошади менять аллюр. Хотя окружающий мир подернулся завесой усталости, он словно не замечал ее, и представлял себе, что за ближайшим поворотом дороги появится карета. От этой безумной идеи становилось немного легче.

Непредсказуемая графиня все еще опережала его, хотя на этот раз на стороне Тарлаттуса выступала важная фигура, способная уровнять шансы. Дон Карера только и думал, что о встрече с ведьмой, и потирал влажные ладони, представляя себе, как истязает Аэрин то на одном, то на другом пыточном устройстве. К искренней зависти ревностных неофитов четвертого столпа, он был, в некотором роде, коллекционером. Впрочем, благодаря низменным желаниям инквизитора, после разговора с Тарлаттусом вспыхнувшим как масло, пролитое на тлеющие угли, порты западного побережья перестали выпускать суда и парусные лодки, а береговая охрана сделает все возможное, чтобы не пропустить контрабандистов. Так что, оставалось дождаться, когда беглецы попадут в западню, из которой не смогут выбраться.

«И что потом?» — спрашивал себя архиагент.

По крайней мере, не отдавать Аэрин в руки инквизитора. Во-первых, он испытывал отвращение к его кровавым забавам с живыми игрушками, и ее следовало убить хотя бы из гуманных соображений, и на этот раз они не были замещающим жестокость милосердием, а во-вторых, она по-прежнему не должна попасть на допрос.

Последняя мысль связала его рассуждения с супругой. Беспокойство за Кармелу усиливалось пропорционально с расстоянием между ними. Так что у него была достаточно веская причина как можно скорее завершить эту изматывающую погоню, вернуться в Вилон и убедиться в благополучии жены. Возможно, достигнув желаемого, ему удастся погрузиться в тяжелый и глубокий сон, в котором не будет проклятой площади, затянутой багровым дымом, и перед тем как встретиться с Родригесом для обсуждения дальнейших шагов, как следует отдохнув, проснуться новым человеком.

Дорога вынырнула из леса и устремилась в поле. Клирик посмотрел вперед и, заметив экипаж, спускавшийся по пологому склону холма, пришпорил лошадь. Его сердце забилось чаще, а усталость, как поздний туман, развеялась под порывом свежего ветра, подувшего в лицо.

Увлеченный погоней, он не заметил плотную тень, отделившуюся от опушки леса и скользнувшую следом за ним. Постепенно она приняла очертания всадника, стремительно настигающего Тарлаттуса, однако предательский ветер, свистящий в ушах архиагента, скрывал роковой перестук копыт, доносящийся сзади. Лунный свет отразился на грани клинка, блеснувшего в ночи, и лошадь под клириком, как будто неожиданно споткнувшись, упала на дорогу и забилась в агонии, хрипя и лягая воздух. В этот момент луна скрылась за облаком, и всадник исчез во мраке, а Тарлаттус, каким-то чудом избежав травм, сжал четки в кулаке, и, выбравшись на обочину, приготовился к повторному нападению. Вопреки ожиданиям всадник не вернулся и разозленный клирик, забыв о данном обете, крепко выругался. Он остался на пустынной ночной дороге без каких-либо шансов догнать графиню.

Отчаявшийся архиагент потер ушибленный локоть, и прислушался к тишине, нарушаемой только звоном цикад и шелестом листвы. Кто бы это ни был, он умело фехтовал: рука преступника привыкла наносить быстрые и смертельные удары. Тарлаттус кое-что понимал в этом вопросе. Однако, если бы это был офицер, то он бы вызвал оппонента на поединок, а подосланный наемник попытался бы добить лежащего. Заколоть лошадь мог лишь тот, кто охранял карету.

Клирик осмотрелся и расстегнул седельную суму, чтобы достать вещи и составил краткосрочный план дальнейших действий. Увидев свою цель так близко, Тарлаттус уже не мог заночевать в поле и как гончая, взявшая свежий след, побежал по дороге, забыв об ушибах и усталости.





* * *