Межлуние

За очередным поворотом дороги на обочине обнаружилась громоздкая и почти пустая телега, в которой спал какой-то крестьянин, а рядом в поле на привязи паслась лошадь. Первым делом усталое тело и изможденный разум приняли совместное решение пройти мимо с гордо вздернутым подбородком, но затем девушка решила остановиться и узнать дорогу. Она с достоинством доволокла чемодан и окликнула спящего.

Неопрятный на вид мужчина вынул изо рта тростинку, которую жевал во сне и с недовольным видом посмотрел сверху вниз на надоедливую синьорину, бесцеремонно прервавшую его отдых. Впрочем, разглядев приятные глазу черты, илиниец поспешно сменил гнев на милость.

Их разговор, если его так можно было назвать, не вязался с самого начала. Пожалуй, только внешность Аэрин удержала от поспешных действий и не позволила ему отослать ее ко всем чертям и святым ликам. Отчаянно жестикулируя, он слез с телеги и принялся чертить на земле, куда ей нужно идти. Затем посмотрел на уставшую незнакомку, с ног до головы покрытую дорожной пылью, вздохнул и вполголоса выругался. В конце концов, он предложил ей сесть в телегу и направился за лошадью.

Аэрин застенчиво закусила губу, чувствуя себя навязавшейся особой. В какой-то мере так оно и было. И пока крестьянин запрягал скотину, она попыталась забросить в телегу свой чемодан. Уставшие руки отказывались поднимать что-либо тяжелее яблока, и ей пришлось звать на помощь. Незнакомец с легкостью решил ее проблему, а затем помог забраться самой. Она мило улыбнулась ему и предложила свою шляпу.

Илиниец рассмеялся, но принял подарок и вывел лошадь на дорогу. Усевшись впереди, он повернулся к ней спиной, и поэтому дава не увидела, как по его губам, словно через грим, проскользнула хищная ухмылка.





* * *


— Когда это произошло? — спросил ссутулившийся над священником человек, на чьем лице застыло, сравни полному подобию мраморной маски, неизменное выражение тревоги.

Немолодой клирик с седыми висками, словно на них осел иней ночных заморозков, и первыми серебряными нитями в бороде, поднял темные глаза, передал фонарь, и под неверным огоньком свечи на пальцах изобразил цурийские цифры, обозначавшие интересующий период времени.

— Где-то между десятью и одиннадцатью вечера?

Священник кивнул и, протянув руку, заставил опустить фонарь ниже, чтобы свет попадал на замочную скважину. Его спутник вынул карманные часы и, не поднося к фонарю, узнал который теперь час.

— Отец Жан, вы правильно поступили, что не отложили дело до утра. В какой раз вы поражаете меня своей мудростью.

Нужный ключ легко повернулся в замке и прочная дверь, обитая железными полосами, плавно открылась во мрак крипты. Подсвечивая Жану, Дон Мортум пронзал прозрачную для него темноту задумчивым взглядом, пока не отыскал накрытое темным покрывалом грузное тело, возлежащее на столе.

С тихим вздохом он опустил на ближайший стул свою сумку с инструментами.

— Мой давний знакомый, я надеялся, что этот день наступит несколько позже, — пробормотал вампиро.

Вздохнув, он пододвинул стул и присел в молчании, мысленно прощаясь с достойным по жизни человеком, свободным от предрассудков толпы. Иначе говоря, его самые широкие взгляды на жизнь позволили Мортум поселиться здесь, не боясь обнаружить натертую чесноком входную дверь парадной или даже факельное шествие со всеми сопутствующими ему атрибутами выселения неугодной семьи.

Тем временем Жан зажег еще несколько свечей и приготовил чистые листы бумаги и писчий прибор. Проявив необходимое, по мнению Дона, уважение к усопшему, он приступил к работе, сдернув покрывало и начав с осмотра одежды.

— Святой Отец, я уверен, вы все знаете, но возьму на себя смелость напомнить: необходимо записать дату, возраст и имя. Затем укажите, кто проводил вскрытие.

Несколько минут слышались шорох пера по бумаге и бормотание Джузеппе. Врач поднял руку усопшего и внимательно изучил ногти.

— Увы, приезд коронара неизбежен.

Клирик повернул к столу голову. Дом Мортум это заметил, но игнорировал незаданный вопрос, пока снимал с пальцев перстень и кольца. Ничего удивительного. Святой отец впервые столкнулся с насильственным уходом в безлуние и оттого встревожился, о чем свидетельствовали его углубившиеся морщины и наполнившая взгляд тоска.

Джузеппе бросил через плечо:

— У меня есть подозрения, однако я оставлю их при себе. Может быть, кто-то из приезжих…

Он проглотил конец фразы.

— Так и думал, — сухо подтвердил вампиро свои догадки.

Он срезал пуговицы и оголил грудную клетку.

— Его родственники могут быть против нашего… вмешательства… Не стоит писать, просто объясните, как у вас это получается лучше многих, что поспешность дела обусловлена подозрением в причастности к еретическим культам.

Выдержав паузу, Джузеппе добавил:

— Уверен, для вас не составит труда убедить их в этом. И во имя чистоты всех Ликов, удержите это в тайне от прихожан.

Священник переступил с ноги на ногу и нахмурился. Ему не очень-то нравилось выступать религиозным посредником в лицемерной интриге Дона, покрывающим нарушение закона, однако он был вынужден признать правоту человека, имеющего гораздо больше знаний о природе жизни и смерти. Собственно, именно поэтому ему и доверен осмотр тела, ибо никто иной не сможет увидеть и понять больше.

— Видят Лики, содеянное во имя добра и справедливости.

Жан прочел про себя короткую молитву.

— Для очистки нашей с вами совести, у старины Якоба нет татуировок или иного клейма.

Скрип пера возобновился.

— Повреждений тела или конечностей не совместимых с жизнью не обнаружено.

Клирик требовательно постучал, обращая на себя внимание, и когда Дон Мортум обернулся, изобразил, как будто вонзает себе в шею указательный и безымянный пальцы.


— Вы можете убедиться сами. Их нет, — ответил Джузеппе, раскладывая инструменты на столе с педантичной аккуратностью. — Именно поэтому мне необходимо продолжить дальше.

Священник наклонился над столом и жестом уточнил, не принести ли ему что-то еще.

— Да, пожалуй. Понадобится вода, тряпки, несколько крупных склянок, кедровое масло или бальзамический раствор. Конечно, святой отец, я подожду вас.

Оставшись в одиночестве, Джузеппе предался воспоминаниям. Конечно, староста не отличался ни тактичностью, ни любезностью, однако они смогли найти общий язык. Удастся ли пройти тот же путь с тем, кого изберут жители Керуджо? И если нет, то чем это обернется для Мортум?

Пока шла подготовка к вскрытию, вампиро успел подняться и выйти из церкви. Вдохнув прохладный воздух, бодрящий ледниковой свежестью и посмотрев на звезды, сверкающие алмазной пылью на бархате неба, он совсем забыл про время. Спохватившись, Дон Мортум взглянул на часы.

— Два часа ночи, — произнес он вслух и вернулся в крипту.

— Признаюсь, я думал ранее, будто это убийство. Теперь же убежден в обратном. Все указывает на сердечный приступ, — поделился он своими умозаключениями с Жаном. Святой отец выразительно вывернул карманы.

— Хотите спросить, его не ограбили? Нет, Святой Отец.

И в доказательство своих слов Джузеппе показал в сторону найденных предметов, горсткой лежащих на углу столешницы. Среди них выделялся толстый кошель.

— Их нужно занести в опись. Когда закончите, мне понадобится ваша помощь. Будет много крови.

Священник продолжал смотреть на него и вампиро объяснил:

— Мне нужно извлечь сердце. Зачем оно мне? Хочу убедиться в правильности поставленного диагноза. На этот раз все немного иначе. То, что я вижу, в значительной степени отличается от обыкновенного приступа.

Разумеется, он умолчал о странном белесом пигментном пятне на коже, как раз напротив вышеназванного органа. Как будто кто-то насыпал на кожу алебастр или пролил белила.

Клирик переложил тряпки на стол, сложил ладони в короткой молитве, упоминающей о смирении в Доме Ликов, и подал знак: начинайте резать.

Пока шла операция, мужчины сохраняли молчание. Дон Мортум отметил про себя, какими неестественно белыми были ткани в грудной полости несчастного. Чем бы это можно было объяснить? Да и мерзкое на вид сердце, обросшее противным жиром, выглядело весьма сомнительно.

— Да, так и есть. Сердечный приступ… Уважаемый Жан, я промою инструменты, а затем сердце.

Через четверть часа сердце было помещено в склянку и залито бальзамическим раствором. Отмывая руки, вампиро показалось, что на его пальцах появились бледные пятна. Списав это на блики от воды, он тщательно вытер руки и инструмент. Святой Отец вновь взял в руки перо, а Джузеппе принялся деловито и обстоятельно укладывал инвентарь в сумку, продолжая беседу:

— Нет, этот человек умер не от преступной руки. У меня нет причин обманывать вас.

Вампиро проследил за серией жестов, повторяющих, должно быть, муки ревности.

— Очень похоже. Признаюсь, я рассматривал такой вариант. Любая женщина в первую очередь подумала бы о яде. И все же здесь другая картина.

Убрав за собой и оказав услугу Жану, перенеся невостребованные сосуды, он тепло попрощался и быстрым шагом направился к дому.

Его мысли не хотели покидать рассуждения о странном пятне на коже и пораженном сердце. Не желая тревожить супругу, за долгие годы привыкшую к его роду деятельности с внезапными уходами и возвращениями, он поднялся в кабинет и расположился на софе, где забылся тяжелым сном.





* * *


Через окна покачивающейся кареты человеку в маске было видно бесконечно высокое ночное небо, украшенное россыпью перемигивающихся звезд Небесного Пути и сияющими в лунном свете перистыми облаками. Едва родившиеся полумесяцы пронзали их рогами, смотрящими влево, а посеребренные окрестности приобрели загадочный и мистический вид. Даже поросшие виноградом узловатые ветви аккуратных пиний, выстроившиеся вдоль дороги, сплетались в призрачные кружева и образовывали причудливые узоры.

Эти места напоминали ему о прошлом. Именно здесь, во времена существования королевства Наполии, он принял новое имя и впервые испил крови, добровольно взвалив на себя непомерную тяжесть проклятия. Молодой человек, совсем недавно поднявший голову, еще не умел планировать свое будущее и расплатился за недальновидность. В те времена он нуждался в союзниках и огромном количестве знаний, которых у него не было. Будь он терпеливее, как и полагается всякому вампиро, и Илинией правила бы лишь одна семья, а страна не напоминала бы лоскуты, кое-как сшитые дипломатическими договорами, рвущимися при попытке перетянуть это одеяло на одну сторону.

Подобно пращурам, передававшим из рук в руки полную чашу, пустеющую к концу почетного круга, вампиро разделили темный дар, объединивший немногочисленных союзников и позволивший обрести неестественную силу и ловкость кондотьеру бриатского происхождения, в последствии основавшему семью Сагро. Помнил ли Джакоб, от кого наследовал земельные владения? Имел ли представление о человеке, взявшем на себя руководство военными действиями и подавившем крестьянские бунты при становлении нового порядка? Легендарную жестокость Кристофера неоднократно упоминали в летописях, описывающих лишь известные события. Оставалось догадываться об истинных масштабах его бесчеловечных преступлений. Это был страшный человек, которого стоило опасаться. Однажды, во время спора его убила собственная дочь, отказавшись выходить замуж за отпрыска Парадис. Если бы он не был так стар, то ее голова украсила бы одну из пик на крепостной стене. Оливия боролась и с братом, но тот сумел перехитрить ее. Без всякого сомнения, Эмира с детства вдохновлялась образом смелой девушки.

Хаос. Пожалуй, самое близкое определение того, с чего все началось. Его собственноручно описанный кодекс не принес столь желанных плодов и, как и дуэльный кодекс, был лишь голой теорией, не имеющей жизненной силы. Как можно ограничить и дисциплинировать тех, кто еще вчера был отребьем общества, зачастую безграмотным и годами копившим злобу на аристократию? Конечно же, стопка бумаги была для них чем-то бессмысленным и ничтожным по сравнению с остротой шпаги. К власти рвались, не выбирая методов при низложении соперников. В свою очередь молниеносное распространение проклятия заставило создать первое заседание большого совета. Пафосное название не совпадало с реальным содержанием: форум разительно отличается от первого сборища, больше похожего на встречу старых знакомых, по какому-то странному стечению обстоятельств захвативших богатства вчерашних хозяев и дерзко претендующих на власть. Самую первую встречу, на которой решалась судьба вампиро, провели в погребе сгоревшей винодельни.

Воспоминания о том, как он учился плести интриги и заговоры, как через прислужника нанимал убийцу для устранения Дона, чье имя затерялось в череде смертей, и на один шаг приблизился к своей цели, сейчас вызвали скупую ностальгию старика, пережившего своих детей, не послушавших невозмутимого мастера.

Для сохранения способности принятия взвешенных решений, ему пришлось абстрагироваться от страстей, перебороть жажду, и воспользоваться дарами начавшейся эпохи просвещения, чтобы постичь загадку появления проклятий, одно из которых изменило его жизнь. Благодаря этому поступку он сумел сохранить и приумножить то немногое, что у него тогда было. Игнорируя крупные конфликты, и тщательно выбирая союзников, он сумел пронести через годы тот громадный опыт, который был недоступен остальным семьям. Его имя и фамилия постепенно набирали в весе, а сама Миллениум, породнившаяся с Сагро в третьем поколении, была на особом положении.

Так появился знаменитый Дон Норозини, отказавшийся от крови. К его мнению прислушивались. К нему ходили за советом. Он мог бы почивать на лаврах и, заключив взаимовыгодный договор с Эспаоном, сместить вице-короля Калабрии и посадить на его место нужного человека…

Если бы не история Сагро, совершившая ранее нечто подобное.

В прошлом Айне, иначе называемая Красной Королевой, рожденная от союза королевского дома Наполии и Трейнов, предъявила свои права на престол. Видя в Миллениум угрозу своим планам, она начала преследование Натали Тагостини, прекрасно понимая, где будет искать защиты беглая аристократка. Загнав ее в угол, узурпаторша получила желаемое и, конечно же, не остановилась на достигнутом. Основав новую семью Роял, призванную одним лишь названием править над остальными вампиро, она заключила союз с Эспаоном, с которым осадила Ая.

Ловушка захлопнулась слишком быстро, не оставив возможности маневра в сложившейся ситуации. Объединенная армия остальных семей окружила и разбила ее силы, а новоявленную королеву незамедлительно судили, неизбежно приговорили и безжалостно казнили. С тех пор в кабинете Дона Норозини появилось панно, а в одной из тайных комнат до сих пор хранилась та самая железная корона Наполии, послужившая причиной распрей.

Величие семьи попытался вернуть Багровый Лорд. Он учел ошибки матери и первым делом возвел свой бастион страха, цитадель ужаса и каземат кошмара, что сейчас называют руинами Кортомо. У него почти получилось, но он начал спорить с ромской курией, прилагающей огромные усилия к ограничению власти титулованных аристократов. Серия побед над мелкими семьями и устроенная им резня, серьезно встревожили Норозини, изменившего ход событий исключительно дипломатическим приемом, заверив святой престол в нейтралитете Миллениум. Вопреки логике, упрямый Трейн не отказался от своих амбиций, даже оплакав сына и потеряв внучку. На этот раз все сделала семья Вецци и армия из футровских наемников. Не плохая эпитафия, как мог бы сказать иной муж, ознакомившийся с хроникой тех давно ушедших дней. Сейчас костяная гробница Багрового Лорда завалена обломками замка, олицетворяющими как громадное надгробие, так и корону над мертвым телом, до сих пор вызывающим смесь уважения и боязни.

На место ушедшего встал тот, кого за глаза прозвали Войлемом, оказавшимся непредсказуемым противником. Выкручиваясь из непростой обстановки, он отрекся от деяний Роял, не скупился на подкуп влиятельных лиц и без лишнего шума убрал самых непримиримых противников. Именно при нем Сагро захватила большую часть Илинии и заставила уважать себя тех, кто ранее считал ее утратившей политические позиции. Отец Джакоба и дед Эмиры, достиг очень многого, но неожиданно исчез после череды покушений. Пока окружающие гадали, был ли это случайный просчет или коварный замысел, Доном стал его сын.