Механика хаоса

Есть вещи, которыми я не делюсь ни с кем.

Я не все говорю Рим.

Пока что она ничего не знает.

Lost.

В клубе New Morning мы праздновали нашу свадьбу.

Нашу с Валентиной.

You Don’t Know What Love Is.

Весь вечер для нас играл неистощимый Чет Бейкер.

My Funny Valentine. Он приподнял свои темные очки, посмотрел на нее и сказал: «Посвящается юной невесте».





* * *


Клуб New Morning, улица Птит-Зекюри, Десятый округ Парижа, Франция

Мы пришли около половины одиннадцатого. Хабиба и Гарри держались настороженно, как будто ступали на неведомую планету. Жаннет явилась в облегающем зеленом платье довольно строгого покроя и выглядела очень элегантно.

Сегодня она явно решила дать последний решающий залп из всех орудий. Рим крепко сжимала мою руку. Я до сих пор так и не объяснил ей, почему мы сюда пришли. Я осмотрел зал, в котором провел так много незабываемых вечеров. Народу, как всегда, было полно: испанские туристы, группки американцев, несколько французов. Недалеко от сцены пустовал столик – по всей видимости, наш. В клубе сделали ремонт. Появился новый бар. Обстановка благодаря рассеянному свету стала уютней.

Два цыгана-гитариста с юношеским задором играли классические композиции Джанго Рейнхардта. Я представился директрисе, которая меня смутно помнила (или притворялась, что помнит). Ее отец был талантливым журналистом, всегда тщательно взвешивавшим каждое произнесенное слово, а мать в начале 1970-х, после того как они уехали из Египта, открыла клуб New Morning. Название ему дали выступившие здесь Арт Блейки и группа «Джаз Мессенджерс» – тот концерт вошел в анналы парижской джазовой музыки. Я познакомился с родителями директрисы в Каире, где проходил стажировку в музее. Однажды я поехал на выходные в Александрию, намереваясь встретиться с англичанкой-археологом, которая занималась подводным плаванием и находила в мутных портовых водах то скульптурный торс какого-нибудь божества, то голову какой-нибудь царицы. К сожалению, я не застал ее на месте. Зато в кафе, где собирались шахматисты (вроде бы оно называлось «Мирамар»), я познакомился с одной симпатичной парой. Мы вместе пообедали в яхт-клубе, а потом я с удивлением обнаружил их в New Morning, вдали от Александрии, ее солнечных побережий и средиземноморских ветров. Они хорошо знали Валентину. Сегодня вечером в зале распоряжалась их дочь, преподавательница грамматики в университете. В перерыве между выступлениями музыкантов я спросил ее, нельзя ли попросить их сыграть для нас «Blues March» – топовую композицию «Мессенджерс».

– Конечно! В полночь у них короткий перерыв, и я ее поставлю. Наши посетители обожают эту песню – она у нас что-то вроде визитной карточки. А позже к ним присоединится кубинский гитарист. Потрясающий музыкант, вот увидите. Это моя мать его открыла.

Каждый раз, когда я слушал вступление Арта Блейки на ударных, я как будто переносился в будущее.

«Blues March» станет нашим свадебным маршем.

Без четверти двенадцать к нашему столику подошли Брюно и Ламбертен, встреченные радостными криками. Они явились с «виллы» и сказали, что должны к часу ночи туда вернуться. Меня удивило, что Ламбертен не пожалел времени, чтобы к нам заглянуть. Он заказал двойной скотч. Жаннет немедленно завела с ним разговор как со старым знакомым: она сидела, чуть наклонившись к нему и упершись подбородком в подставленную руку. Брюно отправился исследовать заведение. Гарри не отрывал взгляда от музыкантов, на которых смотрел с чисто профессиональным интересом: он мечтал однажды занять их место. Он шепнул на ухо Хабибе, что когда-нибудь споет здесь, в New Morning. «А я буду сидеть в зале!» – в ответ воскликнула она. Я рассказал присутствующим историю клуба, особенно подчеркнув тот факт, что он существует уже много лет:

– Такие места, которые не меняются со временем, придают городу особый шарм. Вы можете переехать, но, когда двадцать лет спустя вновь придете сюда, вас встретят так, словно простились с вами только вчера.

Говоря это, я посматривал на часы, потому что хотел кое-что сказать Рим перед тем, как зазвучит композиция «Мессенджерс».

Публика наградила музыкантов бурными аплодисментами. Они пленяли зрителей не только своими прямыми черными волосами, полуприкрытыми глазами, небрежной манерой держаться и вечной улыбкой на губах: оба этих виртуоза играли так, что будили в душе какие-то смутные желания… Мне захотелось чуть ли не пуститься в пляс. За столом говорил практически я один, немного огорчаясь тому, что Рим слушает меня вполуха, как будто мои слова не представляли для нее никакого интереса; она беспрестанно шарила глазами по залу, словно кого-то высматривала. Даже когда ее взгляд пересекался с моим, я не видел в нем ничего, кроме равнодушия. Я подумал, что напрасно не предупредил ее о своем намерении. Ладно, не страшно. Через пять минут она все поймет. Я представил себе, как она удивится…

Гитаристы отложили инструменты и покинули сцену. Я повернулся к своей сообщнице, эксперту по грамматике, и поднял вверх большой палец: дескать, включай. Она тоже подняла большой палец – поняла, включаю – и направилась в акустическую кабину.

– Сейчас вы поймете, почему я собрал вас здесь сегодня вечером… – начал я, но, повернувшись к своим друзьям, обнаружил, что Рим исчезла. Быстро перестроившись, я произнес тост за дружбу.

Ударные Арта Блейки отдавались в каждой клетке моего тела. На меня волной накатили воспоминания. По спине побежали мурашки. Гарри сидел как на иголках. Хабиба молчала. Мой спич оценили только Ламбертен и Жаннет, которые, как мне показалось, успели найти общий язык.

– Это прекрасно, – сказал Ламбертен.

– Спасибо за все, Гримо, – добавила Жаннет. – Кто бы мог подумать…

Я улыбнулся ей и пробормотал:

– Извините, я сейчас…

Встал и пошел искать Рим. Ее не было нигде – ни в баре, ни возле сцены. Может, ей стало дурно и она вышла подышать воздухом? Я выскочил на улицу Птит-Зекюри. На тротуаре курили несколько человек, рядом подпирал дверь вышибала. Я вернулся в клуб. Куда она подевалась? В конце концов, могла бы предупредить! Почти машинально я открыл дверь в мужской туалет. Она сидела на умывальнике. Ее руки обнимали за шею Брюно, который ее целовал. Они меня не видели. Были слишком поглощены друг другом. Вот сволочи. Брюно стоял, а она обхватила его широко раздвинутыми ногами за талию. У меня перед глазами все поплыло. Не помню, как я закрыл дверь.





14




Туннель Лэнди, автомагистраль А31, департамент Сен-Дени, Франция


На следующее утро, около 8 часов, два тунисца, долгое время обитавшие в башне Монтеня, что в Большом Пироге, расстреляли два полицейских автомобиля, застрявшие в пробке в туннеле Лэнди. С тунисцами находилось с полдюжины молодых парней, соседей по кварталу. Боевик дал по грузовику с полуприцепом залп из гранатомета; раздался взрыв; вспыхнул огонь. Террористы быстро обчистили сумки, брошенные сбежавшими пассажирами и водителями других машин, и собрали урожай наличных и драгоценностей. Вскоре полыхал весь туннель.

Нападавшие отступили через боковые пешеходные переходы и рассеялись по ближайшим городкам. Многие самолеты, направлявшиеся в Руасси, вынужденно сели в Брюсселе, Лондоне или Франкфурте, тем более что в результате саботажа железнодорожное сообщение между аэропортом Руасси и Парижем было прервано на сутки.



Тюрьма в Флёри-Мерожис, Франция

Около половины первого группа исламистов, отбывающих наказание в тюрьме Флёри, подняла бунт. Сигнал к его началу прозвучал в столовой, в конце обеда. Сотня заключенных, вооруженных ножами, топорами и пистолетами, с переговорными устройствами в руках, окружила надзирателей и заперла их в спортивном зале. Поднявшись на крышу, где к ним присоединились еще две сотни человек, они водрузили над зданием тюрьмы флаг Исламского государства. Один из боевиков направился к дому, в котором жила директор тюрьмы. Заключенные-корсиканцы, пытавшиеся спрятаться от исламистов, вооружились чем придется и встали на ее защиту. Прибывший для подавления восстания штурмовой отряд Национальной жандармерии, занявший позиции на прилегающей к тюрьме улице, подвергся обстрелу с крыши.



Станция метро «Мабийон», Шестой округ Парижа, Франция

Вскоре после полудня возле выхода из метро «Мабийон» собралось полсотни молодых людей в масках, вооруженных бейсбольными битами и металлическими прутьями. Они двинулись по кварталу, но, очевидно плохо его зная, блуждали наугад. Торопясь убраться прочь, они не тронули культовые заведения (пивную «Липп», кафе «Флор» и «Де Маго») и расколотили витрины нескольких бутиков, торговавших одеждой и часами. Перед церковью Сен-Жермен-де-Пре позже была обнаружена заминированная машина. Взрывное устройство не сработало.



Мыс Агд, Франция

В тот же час по мысу Агд прогуливался мужчина. Курортный сезон давно кончился, и на пляже было пустынно. Мужчина зашел в небольшой частный отель, судя по всему первый попавшийся, где проходил семинар Международного общества нудистов. На лбу у мужчины была прикреплена экшен-камера GoPro. Он расхаживал по холлу, пока участники семинара не упрекнули его в том, что на нем «слишком много надето». Он отошел подальше, достал из-под пальто «калашников» и расстрелял всех, кто был в холле.



Синхронность нападений застала полицию врасплох. Тем не менее уже к 18 часам официальный представитель Министерства внутренних дел выступил с заявлением, в котором говорилось:

«Теракт в туннеле был осуществлен двумя гражданами Туниса, принявшими присягу верности Исламскому государству. Оба жили в Торбее-Пироге, находились под нашим наблюдением, но сумели из-под него уйти. В настоящий момент они объявлены в розыск, и у нас есть все основания предполагать, что в ближайшее время и они, и их сообщники будут обезврежены. Бунт в тюрьме Флёри был подготовлен бывшим заключенным Саидом Х., также обосновавшемся в Большом Пироге. Он был застрелен полицейскими на подступах к тюрьме, откуда по телефону координировал действия восставших и указывал им пути к бегству. В настоящее время силы полиции полностью контролируют внутренние помещения тюрьмы, за исключением последнего этажа и крыши, где еще остаются отдельные вооруженные исламисты.

Тюремный бунт во Флёри вызвал в ряде прилегающих к Парижу городов, как и в самом Париже, в частности в квартале Барбес, а также в провинции, в первую очередь в Гренобле и Марселе, многочисленные акции солидарности с восставшими. Хулиганы, бесчинствовавшие в мирном квартале Парижа, принадлежат к вспомогательным отрядам джихадистов, вербуемым из числа мелких наркоторговцев. Нам также удалось установить личность террориста с мыса Агд. Это малиец, прошедший подготовку в Ливии и связанный с преступной сетью, базирующейся в Большом Пироге. До последнего времени он скрывался в Безье. Он разместил в соцсетях видео бойни, устроенной им в холле отеля, и это видео собрало массу просмотров и разноречивых комментариев. Недавно были арестованы двое из его сообщников, захваченные на складе предприятия, расположенного в промышленной зоне города Безье. Во всей области Прованс – Альпы – Лазурный Берег введены меры повышенной безопасности.

Все эти преступления были совершены именем Исламского государства. Они угрожают безопасности нашего народа и подрывают устои нашей Республики. Мы имеем дело с организованной преступной группировкой, получающей приказы из-за рубежа, и мы полагаем, что нам известно, от кого именно. Речь идет о некоем саудовце, проживающем в Эр-Рияде и имеющем обширные международные связи. Тылом этой разветвленной преступной сети служит Большой Пирог и окрестности Торбея, известные разгулом бандитизма и незаконного оборота наркотиков. Здесь же осуществляется вербовка новых членов».

После этого заявления цепочка трагических происшествий вроде бы прервалась. Впрочем, к моменту выступления представителя министерства после последнего из терактов прошло уже больше трех часов. В стране на двое суток был введен комендантский час. Демонстрации солидарности прекратились как по сигналу.





* * *


Военная школа, Седьмой округ Парижа, Франция

Вскоре после 20 часов пришла телеграмма с сообщением о захвате заложников в Военной школе. В соответствии со скудной информацией, выдаваемой властями по каплям, в Военную школу, где проходил официальный прием, явилась пара смертников в так называемых поясах шахида. Они взяли в заложники около десяти человек, в том числе военного губернатора Парижа и нескольких крупных бизнесменов. Весь квартал, от бульвара Гарибальди до бульвара Инвалидов, был оцеплен. На место выехал министр.

В 22 часа стало известно, что Министерство внутренних дел вступило в переговоры с террористами, которые требовали доступа к двум телевизионным каналам, чтобы зачитать заявление от имени Исламского государства.

В 23 часа во дворе школы появились сотрудники телеканалов TF1 и CNN. Техники тянули кабели и зажигали юпитеры.

Тогда же террористы разместили в Твиттере свое фото с подписью: «Сурия и Сами, воины Исламского государства». Ниже они приветствовали «бойцов, поднявшихся против угнетения и расизма, царящих во Франции, которая, начиная с сетифской резни, на словах защищая свободу, не перестает ее попирать». Журналистка с BFM-TV немедленно назвала их «новобрачными джихада». Впоследствии полиция установит, что они проникли на территорию школы, предъявив подлинные документы и приглашение на прием, составленное по всей форме.

Мужчину на фотографии узнали многие. В редакции газет и телеканалов посыпались телефонные звонки. Мадам Мартина Х., секретарь директора холдинга Cimenlta, в котором предположительно работал террорист, дала BFM интервью из своей квартиры. Ее лицо на экране было размыто, но голос звучал четко. Она рассказала, что знает этого мужчину: его зовут Сами Бухадиба, и она работала с ним, но он всегда по непонятной причине внушал ей страх.

К полуночи ситуация не разрешилась. TF1 и CNN показывали двор школы – пустой и темный. Юпитеры выключили. Журналистов попросили надеть бронежилеты. Полицейские вели себя все более нервно. От здания к зданию перебегали группы вооруженных солдат.

В 2 часа ночи к школе разными маршрутами подъехали два кортежа бронированных машин. Через 20 минут телевизионщики снова включили юпитеры и расставили микрофоны и пюпитр.

В 3 часа ночи из главного здания показалась странная процессия, которая пересекла двор и остановилась посередине. Женщина в хиджабе толкала в спину трех мужчин, в том числе одного в генеральской форме, держа их под прицелом. За ней шагал молодой бородатый мужчина – высокого роста, худощавый. На лбу у него была повязана бандана с эмблемой ИГИЛ, из-за чего он слегка смахивал на поп-звезду 1970-х. Репортажи двух каналов, присутствующих на месте событий, подхватили телекомпании всего мира. В Нью-Йорке было 22 часа, в Пекине – 9 утра следующего дня. Женщина, продолжавшая держать на мушке заложников, и ее сообщник приблизились к микрофонам. Камеры показали ее лицо крупным планом. Она была красива, с бледной, почти прозрачной кожей. Искусно подведенные глаза, казалось, стремились выпрыгнуть за пределы белого муслинового платка, закрывавшего часть ее лица. Мужчина, одетый в черное, положил на пюпитр несколько листков бумаги, затем тронул женщину за плечо, назвал ее и свое имя и произнес: «Мы принесли клятву верности нашему вождю. Мы – воины джихада». Он смотрел в камеру с поразительным спокойствием. Чтение текста он начал с ритуальной фразы: «Салам алейкум! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – Посланник Его!» Затем продолжил: «Я приветствую своих братьев, которые все еще сражаются на крыше тюрьмы во Флёри-Мерожисе, и требую, чтобы нечестивые французские власти предоставили им самолет и организовали переброску федаинов в Ливию…» Камера снимала его, но в кадр попали и стоящие справа Сурия и заложники, чьи плохо освещенные (скорее всего, намеренно) лица были неразличимы. Уверенный, громкий, пронзительный, хоть и не истеричный голос Сами снова прорезал ночную тишину: «Нет Бога, кроме Аллаха…»

Он умолк на полуслове. Словно что-то щелкнуло у него в голове, замутнив сознание. Микрофон ловил его учащенное дыхание. В этот момент на другой стороне двора вспыхнул, погас и снова вспыхнул прожектор, осветив небольшую группу людей. Сами тихо произнес что-то – вернее, не столько произнес, сколько издал некий звук, – и его лицо скривилось в гримасе. Он узнал в толпе своего отца, старика Бухадибу, за которым Брюно, Гарри и Гримо в сопровождении полицейского психолога специально съездили в Большой Пирог и не без труда убедили его поговорить с сыном.

Лучи прожекторов вырвали из тьмы худощавую фигуру бывшего рабочего из Торбея и его угловатое лицо. Яркий свет заострил его черты и подчеркнул белизну его бровей и бороды. Позже Гарри, который посвятит ему песню, скажет, что он стал похож на персонажа из романа Виктора Гюго. На нем были традиционные шаровары и синяя куртка строителя, на голове – праздничная каракулевая шапка. Рядом с ним стоял упитанный плешивый мужчина в костюме с галстуком. Его придерживали под руки два полицейских, потому что у него подгибались ноги. Это был бретонский аптекарь, отец Эммы Сен-Ком.

Шибани, опираясь на палку, сделал мучительный шаг вперед. Свет прожекторов слепил его, и он двигался наугад, неуверенной походкой. Еще не остановившись, он заговорил с сыном. К его куртке был прикреплен беспроводной микрофон. Его искаженный от волнения голос эхом отдавался от стен окружающих зданий:

– Сами, сынок! Умоляю тебя! Именем наших предков, именем нашей родины – Алжира, именем Аллаха Всемилостивого, именем Франции, которая приняла нас и вырастила тебя…

Сами окинул отца злобным взглядом. Сурия наклонилась к Сами и что-то шепнула ему на ухо.

– Прочь отсюда! Убирайся! – рявкнул тот, словно видел перед собой демона.

– Сами, – продолжал старик, – ты – мой лучший сын, ты – моя гордость…

Теперь он остался один. Круг света отсек его от толпы, оставшейся в двух-трех метрах позади. Лишенный поддержки, он с трудом передвигал ноги. Миллионы телезрителей слышали стук его палки по камням мостовой, усиленный микрофоном: «Тук, тук, тук-тук…» Он сделал шаг к сыну, затем еще один. Тем, кто сидел перед экранами телевизоров, казалось, что они смотрят фильм в замедленной съемке. Старик раскинул руки, выронив палку, приложил одну руку к груди – там, где билось сердце, – и пошатнулся. Вдобавок к вечерней сырости поднялся ветер, и старика охватила дрожь. Он сделал еще шаг. Его старческий безгубый рот сжался, но он сделал над собой усилие и снова заговорил надтреснутым, хрипловатым, с присвистом голосом. Он уже не говорил, а кричал: