Макбет

– Здесь существует множество спорных моментов, комиссар. Но обычно ты это чувствуешь.

– Хочешь сказать, ты сам решаешь, взяточник ли ты? – Макбет уселся на стул, и Ленокс последовал его примеру. – То есть если твоя семья живет на взятки, которые ты берешь, значит, ты взяточник? Если твои мотивы благие – счастье семьи или города, – следует ли нам называть взятки как-то иначе? Например, практичной политической мерой?

– Наоборот, – сказал Ленокс, – по-моему, мы стремимся переименовывать это, только когда причиной взяточничества становится обычная жадность. А морально обоснованное преступление следует называть его истинным именем. Взяточничество, грабеж, убийство.

– Значит, ты много размышлял. – Макбет уперся пальцами в подбородок. – Никак не можешь решить, взяточник ты или нет.

– Я? – Ленокс коротко расмеялся. – Я говорил о тех, с кем мы боремся.

– Тем не менее, мы всегда говорим о самих себе. И я по-прежнему утвеждаю, что в вынужденных ситуациях люди дают взяточничеству другие имена и утверждают, что деньги, которые они берут за то, что пользуются служебным положением, – не взятка, а благословение Божье. Жизнь. Например, жизнь твоей собственной семьи. Понимаешь?

– Не совсем, – признался Ленокс.

– Приведу тебе пример, – сказал Макбет. – Живет себе, допустим, один радиожурналист, известный своей неподкупностью. К нему обращается молодой полицейский, у которого, как он сам считает, есть улики против комиссара полиции. Этот предатель-полицейский – назовем его Ангусом – не знает, что журналист определенным образом связан с комиссаром полиции. И у журналиста есть все основания опасаться за свою семью, если он перестанет слушаться комиссара. Поэтому журналист сообщает комиссару о коварных планах молодого полицейского. Журналист обещал полицейскому, что свяжется с ним, и комиссар просит журналиста выбрать для встречи такое место, где их никто не увидит и не услышит. Где комиссар или его помощники смогут… ну, дальше ты и сам понял.

Ленокс не ответил и лишь молча вытер ладони о брюки.

– Поэтому с комиссаром полиции все будет в порядке. Но он, естественно, задается вопросом, кого в этой истории можно назвать продажным. Молодого полицейского? Журналиста? Или… Что скажешь, Ленокс?

Ленокс кашлянул:

– Самого комиссара?

– Нет, – Макбет покачал головой, – кого-то еще. Того, кому с самого начала следовало уведомить комиссара о планах Ангуса. Того, кто не строит козни лично, но все равно замешан в них, хотя и косвенно, потому что он не пожелал пойти напрямую к комиссару и спасти его жизнь. По крайней мере, пока. Потому что ему надо подумать. И еще подумать. А пока он думает, он становится продажным взяточником. Согласен?

Ленокс старался не смотреть в глаза Макбету, но это было все равно что закрывать глаза, когда смотришь на солнце.

– Встреча на фабрике «Эстекс», Ленокс. Даже и не знаю, когда ты собирался мне о ней рассказать.

Ленокс заморгал:

– Я… мне надо было подумать.

– Да, не думать бывает довольно сложно. Мысли так и лезут в голову, верно? И даже когда мы, как нам кажется, действуем из лучших побуждений, нами на самом деле руководят мысли. Так поделись со мной своими размышлениями, Ленокс.

– Этот человек…

– Назови его имя.

– Он…

– Назови имя!

Ленокс вздохнул:

– Лейтенант Ангус.

– Продолжай.

– Ты же знаешь Ангуса. Он молодой. Склонен действовать необдуманно. А за последние дни столько всего произошло – тут кто угодно может ошибиться. Я решил, что, прежде чем приду к тебе, попытаюсь образумить его. Попробую вразумить его.

– А мне ничего не скажешь? Ты что же, решил, будто оценишь ситуацию более объективно, чем я? Что я, после того как сам принял Ангуса в гвардию, не дам ему больше ни единого шанса? Что я потребую принести мне голову этого горячего, но невинного мальчишки?

– Я… – Ленокс подыскивал слова.

– Ты ошибся, Ленокс. Я всегда даю своим подчиненным два шанса. И этот мой принцип тебя спасет. Как, впрочем, и Ангуса.

– Рад слышать.

– Великодушие – вот во что я верю. И если бы Ангус пожалел о содеянном и отказался от встречи с журналистом, то я спустил бы все ему с рук. Забыл бы обо всем. К сожалению, лейтенант Ангус поступил иначе. Он согласился встретиться с репортером во второй раз. А я… я уже подставил вторую щеку. Я подставил бы и третью, но третьей у меня нет. – Макбет встал и подошел к окну. – Пора вспомнить про второй шанс, Ленокс. Журналист в курсе, что на эту встречу явитесь вы с Сейтоном. Встреча состоится сегодня вечером на фабрике «Эстекс», и Ангус думает, что вместе с репортером придет фотограф, чтобы сделать снимки печи, в которой якобы сожгли тело младенца. Там ты лично накажешь предателя.

– Накажу?

– Наказание придумаешь и осуществишь по своему усмотрению. Я требую лишь одного – чтобы за наказанием последовала смерть. – Макбет повернулся к Леноксу, и тот затаил дыхание. – А потом Сейтон поможет тебе избавиться от тела.

– Но…

– Наверняка существует и третий шанс. На небесах. Кстати, как дома дела?

Ленокс открыл рот и издал какой-то сдавленный звук.

– Вот и отлично, – сказал Макбет. – Сейтон зайдет за тобой в шесть. Конечно, все зависит от наказания, но я надеюсь, что вы управитесь за полтора часа, поэтому позвони своей очаровательной жене и предупреди, что к ужину немного опоздаешь. Мне тут сообщили, что, судя по продуктам, которые она купила, на ужин у вас сегодня кровяной пудинг.

Макбет вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Ленокс закрыл ладонями лицо. Бесхребетный. Существо, в теле у которого нет ни единой кости.


Доза. Ему нужна доза.



Макбет шагал по коридору, выстукивая каблуками по полу и стараясь заглушить в себе голос, требующий дозу пауэра. Или зелья. Или чего-то наподобие. Он продержался уже неделю. Сначала ему станет хуже, но потом дело пойдет на поправку. Когда-то это уже удалось ему, значит, должно опять получиться. Вот только этот проклятый пот, он воняет, воняет недовольством, страхом и болью. Но это пройдет. Все пройдет. Должно пройти. Он вошел в приемную.

– Комиссар…

– Никаких звонков, никаких встреч, Присцилла.

– Но…

– Не сейчас. Пусть подождут.

– К вам пришли.

Макбет остановился.

– Ты впустила кого-то? – он показал на дверь кабинета.

– Она настаивала, – Присцилла совсем перепугалась, – это ваша жена.

– Что?! – вырвалось у него.

Макбет застегнул нижнюю пуговицу на пиджаке и вошел в кабинет. Леди стояла возле письменного стола и рассматривала картину на стене.

– Любимый, эта картина здесь совершенно не смотрится.

Он недоверчиво смотрел на Леди, одетую в простой, но элегантный костюм и шубку. Она явно побывала у парикмахера и казалась отдохнувшей и полной сил. Макбет медленно подошел к ней:

– Ты… Как ты, любимая?

– Превосходно! – ответила она. – Эта картина – пропаганда, это я понимаю, но в чем суть?

Макбет был не в силах отвести от нее глаза. Куда подевалась вчерашняя потерявшая рассудок бедняжка? От нее не осталось и следа.

– Дорогой?

Макбет посмотрел на картину, на нарочито грубые лица рабочих.

– Она тут и прежде висела, надо мне и правда убрать ее. Как же я рад, что тебе лучше! Ты приняла… новое лекарство?

Она покачала головой:

– Никаких лекарств. Отныне я вообще обойдусь без лекарств.

– Потому что они закончились?

Она улыбнулась:

– Там ничего не осталось, это верно. Ты тоже завязал. – Она уселась на его стул. – Он какой-то тесноватый, не находишь?

– Может, ты и права. – Макбет опустился на стул для посетителей. Возможно, ее безумие было лишь лабиринтом, из которого ей удалось найти выход?

– Хорошо, что тебе тоже так кажется. Сегодня утром Джек рассказал мне о плане, который вы с ним придумали. Ну, о выборах бургомистра.

– А, да. И что скажешь?

Она надула губы и кивнула:

– Вы неплохо поработали, но кое о чем забыли.

– О чем же?

– Вы решили пустить слухи о Тортелле и этом мальчике прямо перед выборами. Чтобы ты, герой и убийца Свенона, заполнил пустоту в сердцах избирателей.

– Ну да! – радостно согласился Макбет.

– Сложность в том, что эту пустоту уже заполнил Циммерман.

– Этот зануда? Да кому он нужен!

– Обаянием Циммерман похвастать не может, это верно, но народ знает его и знает, чего от него ожидать. Поэтому они доверяют ему. А в такие непростые времена доверие – фактор немаловажный. Именно на него Тортелл и рассчитывает.