Макбет

– Сожалею, если омлет показался вам невкусным, – сказал Дуфф.

– «Показался невкусным»! – передразнил его машинист и фыркнул. – Тут тебе чего – ресторан, что ли? В рейсе людей едой надо кормить, а не подсовывать им дерьмо! Вы-то что скажете, а?

Некоторые что-то одобрительно пробурчали себе под нос, но Дуфф заметил, что двое отвели глаза. Вероятнее всего, они поддакивали машинисту, боясь стать объектом его насмешек.

– Обед будет готовить старший кок, – сказал Дуфф, переставляя тарелки и пакеты молока со стола на поднос, – значит, обед будет лучше.

– А знаешь, что точно лучше не будет? – не унимался машинист. – Рожа твоя! Ты чего в шапке-то все время? Вши, что ли? И чего это за волосня у тебя на подбородке? Такая волосня обычно растет на заднице, а у тебя прямо на роже выросла, вот чудеса-то!

Машинист радостно огляделся, но на этот раз все отвели глаза.

– У меня есть предложение… – начал Дуфф. Он понимал, что совершает ошибку. Знал, что обещал себе сдерживаться. – Давай радист засунет член тебе под мышку. Тогда он узнает, что такое трахать телку, а ты поймешь наконец, что такое член.

В кают-компании воцарилась полная тишина, и единственным нарушавшим ее звуком было позвякиванье тарелок с нарезанным сыром, колбасой и огурцами, которые Дуфф составлял на поднос.

– Чего ты сказа-ал? – угрожающе прошипел машинист, даже не фыркнув.

– Повторю ту часть, которая представляет для тебя особый интерес, – сказал Дуфф. – Ты наконец поймешь, что такое член. – Последнее слово он произнес особенно медленно и отчетливо, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.

Повернувшись к столу, Дуфф увидел, что машинист поднялся и направляется к нему.

– Снимай очки! – приказал машинист.

– Без них я ни хрена не вижу, – ответил Дуфф, – зато в них я вижу мерзкого жирного хрена.

Машинист занес руку, словно давая понять, откуда ждать удара, и махнул кулаком. Дуфф отступил на два шага назад и отшатнулся, а когда черный от машинного масла кулак машиниста пролетел мимо, Дуфф сделал два быстрых шага вперед, схватил противника за другую руку, сдавил запястье и вцепился другой рукой машинисту в локоть. Оказавшись позади противника, Дуфф подтолкнул его, и тот, закричав, машинально наклонился вперед, пытаясь избавиться от болезненных тисков, сковавших запястье, а Дуфф ухватился ему за шею и ударил головой о стену. Потом слегка отвел его голову назад и вновь впечатал ее в стену. Дуфф подтянул руку обессилевшего машиниста выше, чувствуя, что скоро кости не выдержат и треснут. Крик машиниста превратился в визг, а сам он отчаянно пытался дотянуться до шапки Дуффа. Голова машиниста в третий раз впечаталась в стену. Дуфф готовился повторить удар, когда услышал окрик:

– Юнсон, прекратить!

Дуфф не сразу понял, что он сам назвался этим именем, поступив на судно. И что голос принадлежит капитану. Дуфф поднял глаза. Капитан стоял прямо перед ним. Дуфф выпустил руку машиниста, и тот, всхлипывая, повалился на колени.

– Что здесь происходит?

Лишь сейчас Дуфф услышал собственное прерывистое дыхание. Ярость. Гнев.

– Ничего, капитан.

– Юнсон, на «ничего» это не похоже. Так что происходит? Хатчинсон?

Полной уверенности у Дуффа не было, но ему показалось, что машинист плачет.

Дуфф кашлянул:

– Дружеское пари, капитан. Мы поспорили, и я решил доказать, что захват по-файфски намного эффективнее, чем хук, который особенно распространен в Халле. Возможно, я немного перегнул палку. – Он похлопал машиниста по спине. – Ты уж прости, приятель, но давай в этот раз будем считать, что победил Файф?

Машинист кивнул.

Капитан снял фуражку и пристально посмотрел на Дуффа:

– Захват по-файфски, говоришь?

– Ага, – подтвердил Дуфф.

– Хатчинсон, быстро в машинное отделение. Там тебя уже заждались. И всем остальным, как мне кажется, тоже есть чем заняться.

Кают-компания быстро опустела.

– Налей мне кофе и присаживайся, – сказал капитан.

Дуфф повиновался.

Капитан поднес чашку к губам, потом посмотрел на темную жидкость и что-то пробормотал себе под нос. Дуфф уже решил, что капитан про него забыл, когда тот вдруг взглянул прямо ему в глаза:

– Как правило, прошлое членов экипажа меня не интересует, Юнсон. Большинство из них – люди простые, и в их прошлое лучше не лезть. А прошлое их редко связано с «Гламисом». Поэтому я знаю, что если не полезу к ним, то от этого мне не будет ни пользы, ни вреда. Мне важно только, чтобы они слаженно работали. – Капитан сделал еще глоток и скривился. Дуфф так и не понял от чего – от кофе, боли или того, что находил этот разговор неприятным. – Мне кажется, Юнсон, что у тебя хорошее образование и в жизни тебе везло, однако я не стану выяснять, как ты оказался здесь. Едва ли ты побалуешь меня правдивой историей. Но я предполагаю, что ты в курсе принципов, по которым действуют группы. Тебе известно, что в коллективе всегда существует иерархия, в которой у каждого имеются своя роль и свое место. Наверху – капитан, а в самом низу – юнга. Пока все признают порядок в этой иерархии, экипаж действует слаженно. Именно этого мне и хотелось бы. Но как раз сейчас иерархия у нас на «Гламисе» вот-вот нарушится. У нас есть три потенциальные жертвы. Радист – потому что он моложе всех остальных. Ты – потому что это твой первый рейс. И Хатчинсон, так как он тут самый тупой и потому что он вообще малоприятный. – Капитан отхлебнул еще кофе. – Радисту роль жертвы вреда бы не принесла. Он молод, достаточно умен и получит полезный опыт. А ты, Юнсон, насколько я могу судить, только что попытался занять в этой иерархии более высокое место. Потому что, по-моему, ты сам спровоцировал ситуацию. Но, насколько я знаю Хатчинсона, задирать начал он. Будучи тупым, он сам загнал себя в ловушку и поэтому сейчас будет искать новую жертву. Вероятнее всего, это будет какой-нибудь несчастный, который заступит в Капитоле и займет место кого-нибудь из тех, кто сойдет там на берег. Понимаешь?

Дуфф пожал плечами.

– Вот в этом-то и сложность, Юнсон. Хатч не сдастся, хотя тоже останется вечной жертвой. А я бы предпочел, чтобы жертвой стал кто-нибудь еще, кто-нибудь потише и поспокойнее. Но Хатч – смутьян и к тому же злобный, которому кажется, что жизнь его уже достаточно потрепала и что теперь пришла очередь других, так что он и дальше будет дергать всех остальных. Машинист он не самый плохой, но из-за него экипаж работает хуже, чем без него. – Он снова с шумом втянул губами кофе. – Ты, конечно, спросишь, почему я от него не избавлюсь. И спросишь так, потому что ты не моряк и не знаком с требованиями, которые профсоюз моряков выдвигает к договору о трудоустройстве. Из-за этих требований Хатчинсон останется со мной на веки вечные, если у меня не появится достаточно веской причины для того, чтобы ссадить его на берег. Такой причиной может, например, стать физическое нападение на другого члена экипажа…

Дуфф кивнул.

– Что скажешь? Все, что от тебя требуется, – это согласие и подпись на заявлении, которое я отправлю в профсоюз моряков. С остальным мне помогут свидетели.


– Капитан, мы просто дурачились. И больше этого не повторится.

– Да, это точно, – капитан потер подбородок. – Как я уже сказал, прошлая жизнь моих моряков меня особо не интересует. Но вот что я тебе скажу: прием, которым ты сломал Хатча, я видел и прежде. К нему прибегают представители уголовной полиции и портовой полиции. И те и другие – полицейские. Поэтому я прошу тебя рассказать всю правду.

– Правду?

– Да. Он набросился первым?

Дуфф долго смотрел на капитана. Вероятнее всего, тот давно уже понял, что на самом деле никакой он не Клифф Юнсон и никогда прежде не работал в ресторане. Все, что от него, Дуффа, требовалось, – это согласиться и поставить подпись. А когда кто-то заинтересуется личностью этого самого Юнсона, он уже будет далеко.

– Ладно, вот вам правда, – сказал Дуфф, и капитан склонился над столом. – Мы просто дурачились, шеф.

Капитан откинулся на спинку стула и поднес к губам чашку, не сводя глаз с Дуффа. Он смотрел не в глаза, а немного выше, на лоб. Проглотив напиток, капитан поставил пустую чашку на стол.

– Юнсон?

– Да, капитан?

– Ты молодец.

– Капитан?

– У меня нет никаких оснований полагать, что Хатч нравится тебе больше, чем всем остальным здесь. Но ты не трепач. Как капитану мне это мешает, но это значит, что в тебе есть дух коллектива. Я это уважаю и случившееся обсуждать больше не стану. Тебя укачивает, и ты врешь, но я был бы только рад, если бы у меня в экипаже было больше таких, как ты. Спасибо за кофе. – Капитан поднялся и вышел.

Спустя несколько секунд Дуфф тоже встал, отнес пустую чашку на камбуз и поставил ее в раковину. Закрыв глаза, он прижал ладони к металлической стойке и сглотнул тошноту. Зачем он все это придумал? Почему не сказал все как есть, что Хатч сам нарвался?

Дуфф открыл глаза. И в висевшей на стене кастрюле увидел собственное отражение. Сердце бешено заколотилось. Дуфф и сам не заметил как, но шапка сползла назад. Видно, Хатчинсон, пытаясь добраться до его лица, задел рукой шапку. Шрам белел на лбу, словно инверсия от самолета на небе. Шрам… Именно на него смотрел капитан, допивая кофе.

Дуфф вновь закрыл глаза, уговаривая себя успокоиться и все трезво обдумать.

Из порта они вышли совсем рано, так что утренних газет капитан прочесть не успел бы и фотографии его не видел. Правда, за день до этого, вечером во время пресс-конференции, по телевизору тоже показывали его фотографию. Был ли в глазах капитана страх, когда он увидел шрам (если, конечно, он его вообще заметил)? Нет. Оттого что капитан хорошо умел притворяться и хотел выиграть время, чтобы Дуфф ни о чем не догадался и им было проще схватить его? Изменить ситуацию Дуфф был все равно не в силах, поэтому решил, что капитан ничего не понял. А все остальные? К ним он все время стоял спиной… Ко всем, кроме Хатчинсона. А тот, даже если и заметил шрам, вряд ли читает новости.

Дуфф вновь открыл глаза.

Через два дня, в среду, рейс закончится. Сорок восемь часов. Продержаться еще двое суток. С этим он справится.



Собор наполнили звуки органа, и Макбет почувствовал, как по телу побежали мурашки. Дрожь была вызвана не музыкой, не проповедью священника, не речью бургомистра и не ломкой. Он дрожал даже не оттого, что шестеро полицейских несли мимо него гроб с телом Дункана. Новая униформа – вот в чем крылась причина. Стоило Макбету шевельнуться, как грубая ткань терлась о кожу и вызывала мурашки. Старая униформа, потертая, сшитая из более дешевой ткани, была намного удобнее. Конечно, Макбет вполне мог бы надеть новый черный костюм, который кто-то – вероятнее всего, Геката – прислал ему прямо на работу. Костюм был из тонкой шерсти, но раздражал кожу еще сильнее, чем униформа. К тому же прийти на похороны полицейского в гражданской одежде означало нарушить протокол.

Несущие гроб полицейские поравнялись со скамьей, возле которой стоял Макбет. За гробом шли вдова Дункана и двое его сыновей. Когда один из них поднял вдруг взгляд и посмотрел на Макбета, тот машинально опустил глаза.

После этого все присутствующие по очереди присоединились к процессии, и Макбет выждал, чтобы оказаться рядом с Тортеллом.

– Замечательная речь, – похвалил Макбет.

– Благодарю. Мне очень жаль, что городская администрация отказалась взять на себя расходы на похороны. К сожалению, сейчас, когда фабрики закрыты, а количество налогоплательщиков неуклонно сокращается, подобные почести – роскошь, которая нам не по карману. Хотя, на мой взгляд, это совершеннейшая дикость.

– Я отлично понимаю позицию администрации.

– А вот родственники покойного Дункана – едва ли. Его жена позвонила мне и сказала, что гроб с телом Дункана следовало бы пронести по улицам города. Так мы, мол, сможем продемонстрировать, что хотим того же, чего Дункан.

– По-твоему, людям это нужно?

Тортелл пожал плечами:

– Честно говоря, не знаю. Судя по моему опыту, так называемые реформы местных жителей вообще не волнуют. Им главное, чтобы в доме была еда и желательно пива побольше. Одно время мне казалось, что здесь грядут изменения, но в этом случае убийство Дункана должно было спровоцировать народное возмущение. А вместо этого у меня такое впечатление, будто люди смирились с тем, что добро в этом городе погибает. Единственный, кто в открытую выразил возмущение, – это Кайт. Завтра похороны Банко и его сына. Ты придешь?

– Разумеется. Их похоронят рядом с церковью Рабочих. Банко был не особо религиозным, но там похоронена его жена, Вера.

– А супруга и дети Дуффа? Их будут отпевать здесь, в соборе, верно?

– Да, но лично я на похороны не приду.

– Лично?

– Здесь будут дежурить несколько полицейских – на тот случай, если Дуфф вдруг заявится сюда.

– А, ну да. Провожать в последний путь собственных детей – какая жуткая участь! Особенно если сам виноват в их гибели.

– Да, несмываемое клеймо вины остается с нами на всю жизнь, а слава и достоинство гибнут в одно мгновение.

– Судя по твоим словам, Макбет, тебе не понаслышке известно, что такое вина.

– Значит, пора мне признаться, что по моей вине погиб самый близкий мне человек.