Лоренцо Великолепный

– Матерь Божья, помоги вразумить моего сына. Защити его.

Днем поговорить не удалось, едва позавтракав после мессы, Лоренцо отправился по отцовскому поручению, потом занимался переводами с греческого с Джентиле Бекки, своим наставником и учителем, а потом уехал с приятелями в поместье Ручеллаи Кваракки.

На следующий день город оказался засыпан снегом. Но Лукреция зря надеялась передохнуть и не волноваться, это остальные горожане из-за снега сидели дома, а компания Лоренцо отправилась распевать серенады под окно местной красавицы. Ничто им не помеха.

Лукреция услышала, как Джулиано с завистью расспрашивает брата:

– А она что?

– Вышла на балкон.

– И? Слушала вас?

– Нет, мы забросали ее снежками.

– А… ты тоже пел? – подозрительно уточнил Джулиано.

Было почему спрашивать, у Лоренцо не только внешность подкачала, он еще и гнусавил. Это из-за носа, из-за него гнусавил и запахов не чувствовал, как сама Лукреция. Сильный, но нескладный и откровенно некрасивый, он умудрялся царить и править. В любой компании – самой развеселой или даже серьезной, как у Марсилио Фичино, где велись умные философские беседы, Лоренцо в центре внимания. Казалось, он не прикладывает никаких усилий, иногда даже сам удивляясь этому факту.

А вот младший Медичи, Джулиано, удался в бабку Контессину – супруга Козимо Медичи отличалась весьма приятной внешностью. Джулиано первый из Медичи оказался красив – правильные черты лица, прямой нос, большие выразительные глаза, чуть вьющиеся густые волосы и стройная фигура. Полная противоположность брату внешне, но, когда они оказывались рядом, происходило чудо, старший затмевал младшего.

Лоренцо очень нравилось представительствовать. С того первого случая, когда пятилетний малыш увел гостя смотреть на лошадь, он то и дело участвовал в каких-то мероприятиях: кого-то приветствовал, принимал от имени Медичи, а значит, Флоренции, сам ездил с поручениями.

Пьеро качал головой:

– Несмотря на внешность, из него вышел бы прекрасный дипломат. – И жестко добавил: – Но будет он банкиром!

– Он будет главой семьи Медичи.

Пьеро посмотрел на свою умную супругу долгим взглядом, вздохнул:

– Будет. А пока пусть повеселится. Пусть поживет той жизнью, которая не удалась мне.

И Лукреция не смогла возразить.

Она вышла замуж за Пьеро Медичи по воле его отца Козимо Медичи. Против воли этого негласного правителя Флоренции возражать не мог никто.

Тогда Пьеро еще мог ходить, и даже налево. В следующем после свадьбы году у него родилась внебрачная дочь Мария, ее в семье Медичи хоть и признали, но равной остальным девочка так и не стала. И у Лукреции первой родилась дочь – упрямая, резкая Бьянка, и только потом долгожданный сын – удивительно некрасивый, но обаятельный ребенок, названный Лоренцо в честь любимого брата Козимо Медичи. Третьей была смешливая живая Лукреция, прозванная Нанниной. Она любимица брата, если бы позволили, носилась бы по полям и лесам вместе с компанией Лоренцо. А потом еще красавчик Джулиано.

А потом болезнь почти обездвижила Пьеро, превратив каждую минуту в борьбу с болью. Во время страшных приступов он лежал, молча скрипя зубами, не жалуясь, но и не желая ни с кем разговаривать. От этой боли на переносице залегла безжалостная складка, характер портился, Пьеро становился раздражительным, нетерпеливым, все чаще принимал ошибочные решения.

Потому слова о жизни для сына, которой не удалось пожить ему самому, словно рукой в латной перчатке стиснули сердце Лукреции. Она тоже не была крепка здоровьем, но никогда не болела так сильно, и ничем не могла помочь мужу, никто не мог, никакие врачи, серные ванны, припарки, настои… Еще Козимо понимал, что Пьеро протянет ненамного дольше него самого, потому просил Лукрецию стать «настоящим мужчиной в доме», то есть воспитывать сыновей твердой рукой.

Как такого воспитаешь?

Все понимала Лукреция, но понимала и правоту мужа. Юность у Лоренцо будет недолгой, слишком недолгой. Болезнь сковывала Пьеро все сильней, а потому старшему сыну очень скоро придется брать на себя отцовские обязанности. Ему будет не до веселья.

Родители оказались правы в одном, но ошиблись в другом. Даже взвалив на себя руководство семьей и Флоренцией, их сын не перестал веселиться. И влюбляться тоже не перестал.

А пока он дни напролет проводил в седле, носясь по полям, вечера – в дружеских пирушках с приятелями и ночи в постели у любовниц. И выбрал себе Прекрасную Даму для поклонения. Конечно, первую красавицу Флоренции Лукрецию Донато, помолвленную с Аргиндели. Восемнадцатилетняя Лукреция Донато милостиво согласилась принимать знаки поклонения от Медичи. Девушка действительно была красива, не влюбиться просто невозможно. Все решили, что даже Лоренцо не смог избежать влюбленности, но это было не так. Только два человека догадывались о его сердечной тайне – мать и любимая сестра Наннина. Просто любимой Наннина была не только как сестра.

Старшая из дочерей Пьеро и Лукреции Бьянка давно замужем, ее совсем девочкой выдал за Гильельмо Пацци еще Козимо Медичи. Брак династический, ради укрепления дружбы с богатой и влиятельной семьей. Дружбы не получилось, как и любви между супругами. Бьянка была откровенно несчастлива, как и ее муж Гильельмо.

Младший брат Джулиано слишком юн, чтобы быть равным Лоренцо, а вот беспокойная, с мальчишеским характером Наннина легко вписалась в веселую компанию Лоренцо. Конечно, она не могла проводить много времени среди друзей брата, но часто выезжала с Лоренцо на охоту, прекрасно держалась в седле и даже стреляла из лука. Очень красивая и женственная внешне, по натуре Наннина была не меньшим «мужчиной», чем ее разумная мать. Наннина счастливо унаследовала от своей бабки Контессины де Барди жены Козимо Медичи красоту, от матери – Лукреции Торнабуони – поэтический талант, а от самого Козимо Медичи способности к математике. В последнем Наннина оказалась куда способней своих братьев, родись она мальчиком, стала бы блестящим банкиром.

Как родственная любовь брата и сестры переросла в иную, они сами не заметили. Первой увидела мать – уловила, как смотрит ее сын на свою сестру. Сначала не поверила собственным глазам, но, понаблюдав, поняла, что не ошиблась.

Оставалось лишь гадать, превратилась ли эта любовь в физическую близость или пока осталась просто влюбленностью.

Лукреция настояла на браке Наннины. Но девушку посватал Бернардо Ручеллаи – близкий приятель Лоренцо, что означало возможность постоянных встреч брата и сестры. К чему приведет такой брак?

Мать зря беспокоилась, у ее детей хватило ума не переступить запретную черту…

Лоренцо было неспокойно, давило недоброе предчувствие. Сам не мог объяснить, что именно.

В последние месяцы вокруг Медичи в самом воздухе была разлита тревога. Все началось с негодного совета Диотисальво Нерони. Нерони был доверенным лицом еще Козимо Медичи, толковым банкиром, многим обязанным семье Медичи, потому отец оставил его при Пьеро со спокойной душой. Оказалось, зря.

Не секрет, что Козимо Медичи желал бы оставить семейное дело младшему сыну – Джованни Медичи. Джованни хоть и тяжел телом (у лошадей задние ноги подгибались, когда в седло садился), но легок на подъем, как заправский купец что ни день в другом городе. Это был бы хороший тандем – почти обездвиженный Пьеро во Флоренции, а Джованни вне ее. Но младший сын Козимо умер еще при жизни отца от сердечного приступа, сказалась полнота. И тут Козимо допустил ошибку, потом дорого стоившую потомству.

Занимаясь в последние годы жизни то делами, то заботой о спасении своей души, он упустил разлад внутри семьи. Ему бы просто заменить Джованни на другого Медичи – своего племянника Пьерфранческо. Пьерфранческо был прекрасным дельцом, вполне мог справиться с банком Медичи, но Козимо испугался.

Отцовские и дедовы чувства взяли верх над деловыми.

Пьеро болен, почти обездвижен, а Пьерфранческо здоров и силен, он вполне мог отставить двоюродного брата в сторону. А старый Козимо желал видеть наследником не столько Пьеро, сколько своего старшего внука Лоренцо. Любовь к внуку оказалась сильней расчета, дед не учел, что Лоренцо талантлив во всем, кроме банковского дела.


Получилось как хотел Козимо Медичи, – после него наследовал едва живой Пьеро Медичи, чтобы передать дела и влияние во Флоренции своему старшему сыну Лоренцо, которого все чаще называли Великолепным. Влияние семьи было пока достаточно сильным, чтобы флорентийцы согласились на главенство больного Пьеро, но силы оппозиции росли с каждым днем. Никто не мог сказать, в какой день «рванет». Тем более новый глава семьи почти сразу начал допускать ошибки.

Пьеро не любили слишком многие, чтобы эта нелюбовь не вылилась в протест. Завидовали, считая свалившуюся на него власть незаслуженной. Завидовал Пьерфранческо, завидовал Диотисальво Нерони, главный советчик Пьеро, многие завидовали.

Нерони своим положением воспользовался. Все выглядело вполне невинно – человек просто дал совет, Пьеро мог и не воспользоваться. Но Пьеро Медичи воспользовался.

Козимо Медичи раздавал кредиты во Флоренции так легко, что все привыкли: нет денег – идешь к Медичи и берешь кредит. Отдашь, когда сможешь. В результате должны остались многие, возвращать не торопился никто. Нерони посоветовал новому хозяину взыскать просроченные кредиты, что тот и сделал, причем без предупреждения.

По закону Медичи был прав и по совести тоже. Деньги вернул, но разорил и нарушил планы столь многих, что впору раздавать все обратно. Когда опомнился и стал выдавать новые кредиты взамен закрытых, было поздно.

Люди везде одинаковы, и флорентийцы не исключение. Они нашли еще один повод обидеться на Пьеро Медичи.

Своих дочерей Пьеро и Лукреция выдали замуж за флорентийцев – Бьянку за Гильельмо Пацци, а самую младшую Лукрецию, которую прозвали Нанниной, за Бернардо Ручеллаи. Оставались два сына, хотя оба молоды, а Лоренцо еще и катастрофически нехорош внешне, но ведь о будущем задуматься стоило. Породниться с самими Медичи, особенно с будущим наследником семьи, хотели многие, в том числе Лука Питти и Содерини. Хотя тот и другой уже родственники Пьеро Медичи и его семьи. Томмазо Содерини женат на старшей сестре донны Лукреции Дианоре Торнабуони. Почему бы не поженить детей?

Но Лоренцо сказал «нет!». Так сказал, что Лукреция даже уточнять не стала почему. Видно, Лоренцо что-то знал о кузине.

С Лукой Питти породниться не успел…

Когда-то, решив построить новый дом взамен старого палаццо Барди, полученного в качестве приданого за Контессиной при женитьбе, Козимо Медичи купил участок на виа Ларга, вернее, купил несколько небольших домов и снес их. Первый проект дома создал, конечно, Брунеллески, кому же, как не ему, строить дворец Медичи? Но осторожный Козимо от грандиозного сооружения отказался, поручил Микелоццо строительство строгого внешне, но роскошного внутри палаццо.

Брунеллески в гневе проект порвал в клочья, но не забыл. Когда Луке Питти, жаждущему хоть в чем-то превзойти своего близкого приятеля Козимо Медичи, понадобился грандиозный дворец, задумка Брунеллески пошла в дело. Строил не он, и при жизни Питти колоссальное сооружение так и не было закончено, а потом вовсе оказалось резиденцией герцогов Тосканских, коими стали… Медичи. Но это через несколько десятилетий.

После смерти Козимо финансовые дела у Луки Питти пошли куда хуже, чем раньше, не имея средств на достройку дворца, он, как и многие во Флоренции, ворчал на Пьеро Медичи, словно тот обязан помогать.

Недовольных нашлось немало, кроме ворчливого Питти свою лепту внесли и Нерони, и Никколо Содерини брат Томмазо, и Аньоло Ачайуолли, у сына которого еще Козимо отобрал из-за плохого с ней обращения его жену свою племянницу Алессандру Барди (конечно, вместе с приданым)… Нашлись и другие обиженные необходимостью вернуть кредит, взятый у Медичи. Эти недовольные стали кучковаться вокруг Луки.

Недостроенный дворец Питти стоял на холме над городом, потому партию обиженных назвали «партией Холма». В противовес сторонников Медичи стали называть «партией Долины».

Все закрутилось всерьез в начале 1466 года, когда гонфалоньером справедливости, то есть главой Синьории Флоренции, на выборах по новой системе оказался Никколо Содерини. Вот когда понадобились усилия его брата Томмазо и двух умнейших женщин – Лукреции и Дианоры Торнабуони. Они сумели направить бурную энергию Никколо в ораторское русло. Этот Содерини был идеалистом, способным завести толпу словами о свободе и увлечь ее, только вот не знал куда. Благие порывы попросту ушли в песок. Когда его команда после двух месяцев работы в Синьории уходила, сдав дела следующим, кто-то написал на двери: «Девять ослов разошлись по домам».

Но это оказалось лишь началом.

В марте умер миланский герцог Франческо Сфорца, друг Козимо Медичи. Власть в Милане предстояло поделить (или захватить) одному из беспокойных братьев герцога или его сыну Галеаццо. Ни один из вариантов спокойствия соседям не обещал. Франческо Сфорца не был белым и пушистым, но о его сыне Галеаццо говорили, что он жесток до зверств.

Пьеро Медичи почувствовал себя в ловушке. Самый сильный его союзник Франческо Сфорца умер, чего ждать от нового герцога, неизвестно, а дома во Флоренции партия Холма все сильней.

И тогда Пьеро доказал, что он может мыслить непредсказуемо для противников.

– Лоренцо нужно ехать в Неаполь.

Лукреция давно помогала мужу, взяв на себя большую часть дел, ее еще Козимо Медичи называл «единственным мужчиной в доме», но не потому, что замашки имела мужские, напротив, мать Лоренцо и Джулиано была исключительно женственна, внешне тиха, но все, и не только в семье, знали, что это не мешает ей иметь стальную волю и блестящий ум. Но сейчас даже она не поняла мужа:

– Куда? К королю Ферранте?!

Лоренцо вспомнил другое:

– Там Ипполита Мария Сфорца. Если с ней ничего не случилось, то не случится и со мной.

Семнадцатилетний юноша отправился к одному из самых жестоких и непредсказуемых правителей, чтобы заручиться его поддержкой для семьи Медичи.

Опасно? Конечно, Неаполитанское королевство сильно, хотя королю Ферранте постоянно приходится защищать свою власть в том числе в борьбе с собственными баронами. Он внебрачный сын того самого сначала усыновленного, а потом «разусыновленного» Альфонсо Арагонского. Пока на троне в Неаполе сидел сам Альфонсо, все терпели, но у короля не имелось законных наследников, и он оставил престол бастарду. Этого не признали ни Европа, ни часть собственных неаполитанских баронов.

Жан Анжуйский тоже сделал попытку отобрать трон, и почти победил, но первая супруга короля Ферранте королева Изабелла сумела не только собрать деньги для наемников, но и переманить на свою сторону своего дядю – одного из нападавших кондотьеров. Это позволило Ферранте победить и заложило основу его коллекции. К счастью для Медичи, в нее не входил Жан Анжуйский.

Правители Европы отнюдь не отличались кротким нравом, одни вешали неугодных, топили, сжигали, закапывали в землю живьем, травили собаками… Ферранте коллекционировал чучела своих врагов. Ему было недостаточно просто насладиться мгновением победы или воспоминаниями о ней, Ферранте приказывал бальзамировать трупы, наряжать их и рассаживать в своем музее, а потом подолгу с удовольствием беседовал с мумиями.

Об этом знала уже вся Европа.

И к этому зверю в пасть Пьеро отправлял своего старшего семнадцатилетнего сына.

– Но ведь мы принимали Жана Анжуйского!

Последний довод Лукреции против такого безумия не сработал, Пьеро спокойно добавил:

– И Ипполиту Марию Сфорца, а также Федериго Неаполитанского.

Что тут скажешь? Так и есть, стараясь быть со всеми в хороших отношениях, Флоренция приветствовала и герцога Анжуйского, который неудачно воевал с Неаполем, и молодую жену старшего сына Ферранте, и его второго сына. Старшая дочь миланского герцога Франческо Сфорца год назад вышла замуж за наследника неаполитанского престола Альфонсо, и проездом из Милана к своему супругу задержалась во Флоренции. Сопровождал ее Федериго – второй сын короля Ферранте. Федериго и вовсе немало времени провел в семье Медичи, пока его отец воевал за свои права. Они с Лоренцо дружили, как подружились и с Ипполитой.

О, это были чудесные осенние деньки! Ипполите было девятнадцать, Лоренцо шестнадцать, Федериго, как и Джулиано, шел четырнадцатый, любимой сестре Лоренцо Наннине семнадцать… Компания веселилась от души, сама Ипполита словно чувствовала, что это ее последние веселые спокойные часы.

Лоренцо имел Даму сердца Лукрецию Донати, потому изображал страдающего влюбленного и читал свои стихи тоном познавшего все в жизни старца:

Прекрасная юность, увы, быстротечна.