Летний ресторанчик на берегу

Но одного лица здесь не было, хотя и его Флора видела. Флоре вдруг показалось, что она вот-вот заплачет. Что просто сломается и не сможет танцевать. Ее мать никогда не пропускала выступлений дочери, даже в тех случаях, когда приходилось оставлять мальчиков одних, как только теперь осознала Флора. Оставляла Финтана заниматься, чем ему вздумается… кто знает, чем именно? Может, старшие заставляли его играть в то, что ему не нравилось?

Флора ощутила укол вины, за которым последовала вспышка печали… Ох, видит бог, ей так не хватало матери! Даже притом, что в школьном возрасте Флоре все эти танцы казались глупыми, нелепыми и совершенно бессмысленными, она всегда знала, что матери это доставляет огромное удовольствие, и потому старалась, побеждала в соревнованиях, получала в награду атласные розочки и чашки, на которые потом даже не смотрела, предоставляя им собирать пыль в своей спальне.

Флора подавила слезы.

– Ты в порядке?

Она оглянулась и увидела рядом с собой Чарли.

Одет он был очень просто – свободная рубашка с кожаной отделкой, поблекший охотничий тартан вместо парадного. Он выглядел как человек, рожденный для того, чтобы носить именно такую одежду, – но он ведь как раз таким и был.

– О да, все хорошо, – ответила Флора. – Привет.

– Вид у тебя встревоженный.

Флора нахмурилась:

– Ты всегда говоришь что-то такое, чтобы взбодрить людей?

– Вообще-то, нет… – слегка смутился Чарли.

– Извини, – быстро вытирая глаза, сказала Флора. – Я просто… задумалась.

– Ну и ладно. – Чарли помолчал. – Тоскуешь по матери?

Флора уставилась на него, пораженная мягкой добротой его слов, но тут волынки заиграли «The Bonnie Wife of Fairlie», и Флору подхватил поток людей.

Флора вдруг поняла, что за годы учебы, а потом службы в похожем на улей офисе совершенно забыла, как много она потеряла. Забыла, как на самом деле любила танцевать, в особенности под живую музыку, вливавшуюся в нее через все поры кожи. Флора полностью отдалась ей, затерялась в сложных движениях танца мечей, когда все подпрыгивали и синхронно выбрасывали вперед ноги. Ее волосы, как обычно, вывалились из узла, они сияли в свете факелов и костров. Толпа зрителей аплодировала и свистела, девушки двигались все быстрее и быстрее, музыка наращивала темп, а языки пламени взлетали все выше…

Джоэл, пришедший позже всех, выглядел совершенно неуместным в этой толпе, когда остановился у освещенного входа в сад.

Флора повернула голову в его сторону, хотя и не смотрела на него, на ее светлой коже играли отблески огня, свет падал и на радостные лица зрителей… и Флора тут же забыла о Джоэле. А он, увидев ее на сцене с развевающимися волосами, поймал себя на чем-то… ну да, он осознал это ощущение. И крепко выругался.

Выругался, потому что не понимал, как мог до сих пор не замечать эту чарующую девушку, это иностранное существо… В нем тут же вспыхнуло раздражение, потому что он сообразил, в чем дело… и он сердито сжал кулаки.

Джоэл не хотел… Ладно. Для начала, она даже отдаленно не походила на его тип женщин. Его женщины вряд ли могли носить килты и танцевать в ночи, которая не была на самом деле ночью, на острове, совершенно непохожем на любое из мест, где он бывал прежде. На этом острове, походившем скорее на сон, чем на реальность, со всеми его скалами, и птицами, и бескрайним морем, и нестареющими людьми, смотревшими на вас из глубин мудрости, в которую они вросли корнями и которая была их вечным пристанищем.

Все это было не для него. Джоэл хотел совсем не этого. Он не мог рискнуть всем. Всем, за что так упорно сражался, он не мог потерять все те латы, которые так старательно создал для себя.

Музыка все ускорялась и ускорялась, аплодисменты звучали все громче…

Джоэл был не из тех, кто склонен к самоанализу. Он не видел в нем никакой пользы для себя. И теперь тоже не хотел им заниматься. Ради самозащиты. Он умудрялся избегать этого три десятка лет. Джоэл подумал о том, что мог бы сказать доктор Филиппосис: «Это скорее для жизни, чем для работы».

Джоэл мог бы насчитать множество знакомых – в основном мужчин, – которые жили так же, как он, они женились, но их семьи были несчастны и одиноки, пока они с головой погружались в работу.

Джоэл нуждался в том же. Работа его спасала. А семья и личные отношения спасти не могли. Не при его жизненном опыте.

Он пообещал себе найти какую-нибудь смазливую барменшу, кого-нибудь или что-нибудь, что могло его отвлечь.

Джоэл снова посмотрел на эстраду, как раз в тот момент, когда Флора, кружась, вдруг заметила его – в первый раз, и порозовела, поймав его взгляд. А он, совершенно того не заметив, широко улыбнулся и впервые, наверное, за всю жизнь понял, что полностью утратил свою невозмутимость.

Джоэл и припомнить не мог, когда в последний раз говорил по телефону, договаривался с клиентом, назначал встречу, болтал с сексуальной девицей в каком-нибудь баре не только для того, чтобы доказать себе, что он это может, или выбивался из сил, участвуя в троеборье…

Но теперь он был здесь и ничего такого не делал. Он просто стоял, глядя на танцующих девушек, на самой северной оконечности мира. И чувствовал себя как во сне. Джоэл попал в какой-то другой мир, никак не связанный с тем, что был ему знаком. И прошлое, о котором он никогда не задумывался, фрагментарно возвращалось к нему: он легко, без усилий превращается из забитого малыша в превосходящего всех старшеклассника, завоевывает все награды и стипендии, набираясь знаний во всех областях, к чему его побуждали и профессия, и городская жизнь.

По мере того как он становился старше и крепче, яростные занятия спортом превращали его тело в нечто такое, перед чем женщины не могли устоять, а денег становилось все больше… Он нанял человека, чтобы тот подыскал ему квартиру в Нью-Йорке и обставил ее, а сам отправлялся то в Нью-Йорк, то в Гонконг, потом в Лондон, но нигде не задерживался слишком долго, лишь делал там новые деньги и позволял женщинам появляться и – в идеале – быстро исчезать.

А они могли кричать, ругаться, плакать и твердить ему, что он бессердечен, бездушен, пуст, выкладывали ему все то, что люди обычно думают об адвокатах, и от этого он лишь глубже уходил в работу.

И все равно… сейчас он был здесь, посреди… в общем, черт знает где! И перед ним была девушка, кружившаяся в танце среди мигающих огней, а он не в силах был оторвать от нее глаз. Джоэл вдруг заметил, что продолжает улыбаться… но не улыбкой адвоката, не улыбкой «давай мне побольше денег» и не улыбкой флирта с прославленной манекенщицей…

Эту улыбку он просто не в состоянии был удержать, а девушка ловила его взгляд, даже кружась в паутине других танцующих. Каждая из девушек двигалась с такой скоростью, что непонятно было, как они не налетают друг на друга под ускоряющуюся мелодию, такую странную для слуха Джоэла, – практически все они сливались в подпрыгивающую смеющуюся массу. Джоэл на миг закрыл глаза и потер переносицу, потому что с ним происходило что-то непонятное. Он не знал, что это такое, и это пугало его сильнее, чем что-либо другое в жизни.





Глава 34




Флора была искренне удивлена бурей аплодисментов, которыми приветствовали танцевальную группу миссис Кеннеди, и раскланялась вместе со всеми. Аплодисменты накатывали волной, и, когда Флора окинула взглядом лица зрителей, она не увидела ни осуждения, ни враждебности – ничего того, что замечала прежде.


Ну да, теперь они выглядели как самые обычные лица. Домашние. Флора знала этих людей, знала всегда. И ее это тронуло. Девушки взялись за руки и еще раз поклонились. А потом оркестр заиграл музыку, принятую на вечеринках с танцами, а Флора убежала, чтобы переодеться. Она улыбнулась, когда увидела Джоэла, поняв, что он так и не решился надеть килт. На нем был деловой костюм, только немного темнее обычного, похоже, это был предел того, на что Джоэл был способен. И это было неким посланием. Знаком для нее, напоминанием, что он стоит немного в стороне.

Еще Флора обнаружила, что у Джоэла прекрасная улыбка, – она видела ее впервые.

По пути к комнате танцовщиц Флоре встретился Чарли.

– Это… это было чудесно! – заметно краснея, заявил он.

– Спасибо, Тиарлах, – откликнулась Флора.

Ей было весело, хотелось смеяться, как будто она уже глотнула припасенного Колтоном виски.

– Потанцуешь потом со мной?

– Может быть.

Флора искрилась радостью и весельем. Еще веселее ей стало, когда она заметила в толпе отца. Флора и не думала, что Эк придет, она велела братьям не настаивать, но кто знает, послушались они ее или нет? А отец ведь вообще не выходил никуда, Флора не помнила, когда она в последний раз видела его за пределами фермы.

Само собой, она приглашала его к себе в Лондон, но втайне чувствовала облегчение каждый раз, когда отец отвечал отказом, говорил, что не может оставить ферму.

Но почему Эк стал таким маленьким? Флора помнила, как он быстрым шагом ходил по полям, огромный, сопровождаемый целой стаей собак. Флора, сидя за домашним заданием, видела его за много миль, когда поднимала голову над книгами, она наблюдала за тем, как по холмам скользят тени, мчатся, догоняя друг друга, облака, резвясь, точно апрельские ягнята на каменистых лугах под ними…

А теперь Флора как будто возвышалась над ним, видела, что ему пора подстричь волосы… У него еще оставались седые волосы за ушами, тоже волосатыми. Отец надел старый килт, темно-красные клетки которого давно поблекли, – это были цвета клана Линдсей, клана его матери, она родилась на материке, но перебралась сюда из Аргайлшира, чтобы выйти замуж за его отца, когда тот вернулся с войны, – дед Флоры служил на кораблях в Северной Атлантике. Эк никогда и не думал о том, чтобы купить новый килт, он надевал его на все свадьбы, на каждый шотландский Новый год, на каждый фестиваль викингов и на каждый Самайн, кельтский Новый год.

Щеки Эка были красными, от многих лет пребывания на ветрах под кожей полопались сосуды, он уже был в таком возрасте, о котором старожилы Мура говорили: «Ему уже не выпрямиться». Но Эк держался прямо, впервые с тех пор, как Флора вернулась, и, похоже, обрадовался, увидев дочь.

– Ох, девица! – с чувством воскликнул он.

И Флора обняла отца, уткнувшись носом в старую колючую ткань.

– Ну, не могу сказать… не могу сказать, будто мне нравится то, что тут происходит, вся эта суета, мишура… – Он показал на ярко освещенный зал. – Но, милая, она бы… ей бы…

Но ни один из них не добавил больше ни слова, да этого и не было нужно.

– Пойдем, – сказала Флора, потирая глаза. – Надо поесть.

Переодеться она могла и позже.



Столы в ресторанном зале поставили в ряд вдоль стен и буквально завалили угощением, тяжелые серебряные блюда поблескивали на белоснежных скатертях.

Здесь были лобстеры и лангустины Келвина, селедка, приготовленная на норвежский лад, усыпанная маленькими красными луковками, морошкой и каперсами, буханки ржаного хлеба с хрустящей корочкой, толстые ломти свежего, влажно поблескивавшего масла и крупная кристаллическая местная соль, сиявшая, как драгоценные камни. Был здесь и местный вяленый лосось, и лосось, замаринованный в виски, – он всегда был невероятно популярен, а еще стояли огромные подносы риса с рыбой, яйцами и луком.

Ничего причудливого, ничего сложного. Никаких роскошных, затейливо украшенных блюд. Просто все то, что было свежим, качественным и знакомым всем островитянам, такую еду здесь стряпали и ели столетиями, – и все это приготовили под присмотром Финтана, который сиял от радости.

Виски, конечно, имелось в достатке, но не забыли и о джине, ставшем теперь статьей экспорта, – его готовили в таких же чанах, что и виски, но созревал он гораздо быстрее, ему не требовалось двадцать пять лет, как хорошему односолодовому виски. Колтон стоял у стола с напитками, наблюдая за тем, чтобы все бокалы моментально наполнялись.

А еще здесь была выпечка. Флора не смогла сдержать самодовольную улыбку. Пироги, безупречные по форме, занимали целый большой стол. Были и разные печенья, принесенные гостями, но ее пироги стали настоящей сенсацией – фрукты сверкали, как рубины, а рядом с пирогами стояли кувшины с густыми сливками. Казалось кощунством резать такую красоту, как поговаривали гости.

По соседству с этим столом находился еще один, с большой надписью на ленте над ним: «ФЕРМА МАККЕНЗИ». Здесь, конечно же, лежали сыры – на каждом большом блюде рядом с тяжелым кругом положили с краю маленькие треугольные ломтики для пробы. А вокруг выстроилось бесконечное количество свежих овсяных лепешек.

Это был настоящий пир.

– Нет-нет, – тихонько сказал Флоре Колтон, видя, как она уставилась на это роскошное зрелище. – Ты вернешься к жуткому письменному столу в жутком городе!

Он протянул ей стаканчик островного односолодового виски, и Флора выпила его, пожалуй, слишком быстро, сразу почувствовав, как спиртное ударило ей в голову, смешавшись с адреналином.

– За стол в фирме, которая будет выполнять все ваши требования, – напомнила она.

Колтон, уже основательно набравшийся, взмахнул рукой:

– Вот такое нелегко найти, детка! Труднее, чем ты думаешь!

Флора улыбнулась, когда он снова наполнил ее стакан.

– А вы беритесь за дело. Не пора ли собрать совет?

– Это куда хуже, чем мое самое первое предприятие, – вздохнул Колтон.

– Точно! – усмехнулась Флора. – Потому что теперь вы знаете, что́ можете потерять.

Она не стала говорить о том, что и сама слегка нервничает. У людей долгая память. Но она должна делать свою работу. И Флора расправила плечи.