Лемминг Белого Склона

— Хлоргатт пал!



Так получилось, что пока дроттинг Балин XVI Отважный Фундинсон и лучшие его люди готовились сражаться на тинге за трон, беда пришла, откуда не ждали. Банда викингов из Страны Заливов проникла тайным ходом в Хлоргатт и устроила там резню. Верды разграбили сокровищницу Балингов, убили всех, кто стоял на пути, забрали запасы еды и ушли через Хлордабрекк. В Мовефьорде их ждал корабль. Как удалось им пройти Заливом Чаек, миновав рифы и мели, такая же тайна, как и то, каким образом они проникли в подземелье.

Все застыли, онемели, окаменели от горя. А потом Тунд Отшельник вышел и взял слово:

— Внемлите мне, священные роды, великие с малыми Ойна потомки! Нелживо скажу: кара свершилась! Каркала Крака, накаркала бурю. Эрлинга вороны, Гримнира волки из фьордов пришли, гости с севера, гости недобрые. А кто их позвал? Кого покарали боги и предки? Мало удачи у Балингов рода. Скверно хранили их дисы, духи разгневаны, счастье прогнило, пламя потухло. Через гордыню твою, Балин дроттинг, наказаны люди. Кровь их на тебе! Да нет ли на тебе крови, Крака вёльва? Не в сговоре ли ты, не получила ли долю?!

— Как ты смеешь, престарелый дурак! — закричала Крака. — В голове твоей плесень!

— А выйди сюда, ведьма, коли посмеешь! — гневно воскликнул Тунд.

Крака с кряхтеньем поднялась и заковыляла к престолу закона. Рядом шла одна из дочерей Балина. Тунд сказал:

— Отойди, девушка, не пачкайся о кровь.

— Нет на мне крови, Тунд Безумец! — замахнулась клюкой старуха, но годи Эрлинга провёл рукой над ней, и голова вороны в навершии посоха ожила. Хриплым криком исходил посох, кровь и чёрная желчь струились изо рта птицы, заливая ведьму. Злобная, перепуганная, перепачканная, Крака отбросила палку, вцепилась когтями в бороду Тунда:

— Проклятый ублюдок, гнить тебе заживо, как ты это устроил?!

Колдун схватил её за шкирку, как паршивую собаку, и прошептал на ухо:

— Что Балин посулил тебе за помощь? Хочешь, я всем расскажу?

Крака отшатнулась, упала, и не спешили дочери Балина ей на помощь. А Тунд указал на копошащиеся изгвазданные лохмотья:

— Боги вынесли суд. Гнев Эрлинга на вас!

Тогда дроттинг Балин XVI Фундинсон — такой гордый и отважный — встал со своего места, прошёл через весь Тингхольт и со слезами повалился в ноги Свалльвинду конунгу:

— Не проклинай меня, державный владыка! Защити моих людей! Не дай погибнуть от голода!

— Что, Балин, — усмехнулся Исвальд, — лопнуло твоё дело?

Свалльвинд отвесил ему лёгкий подзатыльник, поднял Балина с колен и обнял его.

— Ты родич мне, — прошептал король, — хоть и дальний. Я этого не забывал.

Вот так и кончился тот тинг, прозванный Скорбным, ибо все опечалились участи жителей Хлоргатта. А что сделали с Кракой вёльвой, здесь не сказано. Но надо заметить, что лишь Тунд Отшельник оплакивал её со словами: «Всё могло быть иначе, милая моя Ворона».



Ещё говорят, что позже Хрейна спросил Тунда:

— Как так получилось так, что Краку предал её же посох?

— Нетрудно ответить, — грустно улыбнулся годи, — многие считают Эрлинга несправедливым богом, но его справедливость отлична от нашей. Он покарал бедную старуху за жадность. Уже давно птицы доносили до меня слухи, что Балин хочет отдать чужакам земли в Овечьей Долине, в Сольвиндале и на Круглой Горе, чтобы купцы из Верольд завели тут хозяйство и — в конечном итоге — прогнали нас. Я уже видел это. Раньше. Они бы тут никого не оставили. Крака захотела кусок этого пирога. Вот ведь старая дура.

— А зачем бы Балину так поступать? — удивилась Хрейна.

— Блеск Золотого престола ослепил его. Жажда власти делает из нас троллей. Из всех нас.





5


А струг под управлением Сигвальда Сигвардсона направился из Мовефьорда дальше на юг, через пролив Гаттен в Тарнское море. Викинги пограбили немного на тамошних берегах и повернули назад. Задержались ненадолго в Броквене, при дворе герцога Кено Андарского. Громко хвастали, как разорили подземную сокровищницу коротышек-двергов, и как Альдо им в этом деле подсобил. Когда же юношу спрашивали, откуда, мол, тебе столько ведомо о тайнах двергов, тот менялся в лице, мрачнел, словно осенние воды, и тихо говорил:

— У меня были не самые плохие наставники.

— Да ты не колдун ли случаем? — полушутливо спрашивали его.

— Был бы я колдун — уж верно, не скитался бы по морям да по заливам…

…На север возвращались уже на двух кораблях: викинги — на драккаре, Альдо же с фюрстом Хельмутом ван Шлоссе — после них, на клабате. При входе в Боргасфьорд повстречался им пузатый кнорр с крестом на парусе. Сигвальд хотел было по привычке его разграбить, но оказалось, что там едет Карл Финнгуссон, проповедник, которого ждали в Сторборге.

— Твоё счастье, что Арнкель конунг столь веротерпим, — хищно оскалился Сигвальд годи.

— Напротив, — безмятежно возразил Карл, — меня весьма печалит его терпимость к вам, поклонникам асов. Да и сам он язычник, и мне жаль, что душу его не спасти.


— Уж не задумал ли ты нас окрестить? — захохотал Ингмар Секира.

— В этом деле всё зависит от вас, — серьёзно отвечал Карл.

— А может, протащить тебя под килем, чтобы не умничал? — спросил Гудмунд Киль.

— На всё воля Божья, викинг, — пожал плечами Карл, — только вот не знаю, под чем тебя протащит Арнкель конунг, когда проведает о твоём гостеприимстве.

Моряки рассмеялись — такой ответ пришёлся им по нраву — и Сигвальд сказал:

— Пусть ваш кормчий правит за нами.



Что же дальше? Викингов встречали радостными возгласами, ибо близился Свидар, День Бараньей Головы, середина месяца Ольвар, когда люди приносили благодарственные жертвы за урожай и говорили: «Зима пришла! — Воистину пришла!», а ночью девушки гадали на женихов. Впрочем, уж одной-то девушке гадать не пришлось: ибо андары на клабате прибыли не просто так, а сватать Альдо ван Брекке за Хельгу Арнкельсдоттир.

Здесь надо сказать, что Хельга к этому времени ходила тяжёлая, и последняя мышь под половицей знала, кто отец. Большого позора в том не было, ведь, опять же, последняя мышь знала, что случится с Альдо ван Брекке, с Хельмутом ван Шлоссе и, как знать, со всем городом Броквеном, столицей Андарланда, ежели прыткий фюрст не признает ребёнка и не зашлёт сватов. И Альдо оправдал все надежды: свадьбу договорились сыграть в скорейшем времени.

— Да чего тянуть, — предложил Фроди Скальд, — прямо на Свидар и женитесь.

А когда преподобный Кристофер предложил обручить их по ионитскому обряду, молодые отказались: Хельга — с презрительным фырканьем, словно породистая кобыла, Альдо же вовсе отвернулся от священника, и потом говорили, будто бы в глазах его промелькнул испуг. Что было странно: ведь не дрожали же его руки в подземелье двергов!

Потом на пиру викинги раздавали подарки и рассказывали о походе, Альдо любезничал с Хельгой, а Карл Финнгуссон отправился в новенький храм — помолиться. Но спокойно поговорить с Отцом Небесным ему не дали:

— Преподобный, исповедай меня!

— Как тебя зовут, дитя моё?

— Тордис Кудряшка, в крещении — Аннэ-Марика.

— Отрадно видеть рвение к вере в столь юном возрасте. Ну, слушаю…

…А по окончании исповеди Карл Финнгуссон, весьма повеселевший от услышанного, перекрестил Тордис со словами:

— Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого, отпускаю тебе грехи. Аминь.

— Спасибо, преподобный, — поклонилась девушка. И спросила, — а что теперь с ними будет?

— Всё в Божьей деснице, — уклончиво отвечал престур[31], — но вот что я должен знать, дитя моё: кому ты ещё об этом говорила?

— Ни душе, святой отец, — Кудряшка честно захлопала ресничками.

— Точно ли это? Смотри же, не говори и дальше, пока я не разрешу. Так ты сможешь помочь всем наилучшим образом, в том числе — и этим несчастным грешникам. Иди с Богом.



Вот настал праздник Вентракема. Люди в Сторборге готовились к попойке и гуляниям, принарядились и выкатили бочки свежего эля. При дворе короля суетились слуги, выметали сор, мыли полы, скоблили столы, оттирали сажу, кололи дрова, возились на кухне. Музыканты настраивали арфы, скрипки и волынки, скальды мерялись кённингами, гости слонялись по замку и обменивались новостями. Хельга со своими эскмэй[32], придворными девами, прихорашивалась к свадьбе. Альдо беседовал с Фроди Скальдом о поэзии. А Карл Финнгуссон, улучив момент, взял под локоток фюрста Хельмута и, проникновенно глядя ему в глаза, прошептал:

— Я всё знаю о вашей маленькой авентюре.

— Не понимаю, о чём ты, святой отец, — холодно процедил Хельмут.

— Ложь есть великий грех, — пожурил его Карл, — как и жадность. Но если кто-то пожертвует золото на здешний храм Святого Нильса, Господь будет милосерд. Что такое какая-то сотня гульденов для такого человека, как ты, герре Хельмут?

— Наслышан я о тебе, Карл Финнгуссон, — Хельмут с отвращением сбросил руку проповедника, — о твоей алчности, о твоих выходках и о твоей жажде власти. Потому, как сказал Йон Спаситель Дьяволу в пустыне: отойди от меня, искуситель.

— Помилуй тебя Господь, сын мой, — сокрушённо покачал головой преподобный.



А вечером по всему городу зажгли огни. Люди толпой валили к открытому святилищу старых богов за свадебным поездом: и язычники, и крещёные иониты. Всем было любопытно, всем хотелось поглядеть на молодых да погулять на свадьбе. Подворье капища было уставлено столами со снедью и бочками пива. Невесту везли на колеснице, скрыв прелестное личико под шёлковой накидкой, а жених уже ждал возле резных храмовых столбов. Встречал свиту невесты сам Сигвальд годи в рогатом шлеме и в шкуре вепря:

— Что за деву везут ныне в Альхёрг?

— Везут белорукую Фрейра невесту, — чинно отвечал возница, — Хельгу Красавицу, дочь кольцедарителя! Здесь ли жених? Готов ли выкуп?

— Здесь жених, Альдо ван Брекке, — отвечал Сигвальд, — и выкуп готов: сотня гульденов червонного злата! Кто примет выкуп? Кто вручит невесту?

— Я мунд возьму и невесту вручу, — выступил Арнкель конунг в белом наряде и алом плаще.

— Кто ты таков и какого ты роду? — грозно спросил годи.

— Отец я невесты, — молвил тот, — зовусь я Арнкетиль, сын я Арнгрима и Арнкеля внук! Славен мой род меж людьми Вестандира, и слышали обо мне в землях далёких. Предки мои сели здесь королями, властвую здесь по закону и праву! Дочерь моя королевского роду. А ты кто, жених?