Квантовая ночь
Часть 11 из 16 Информация о книге
Внезапная короткая улыбка – приятное воспоминание? – Ты и правда потерял память, да? – Она залезла в свою сумочку и вытащила шариковую ручку. Затем подтянула к себе салфетку. – Знаешь, как на языке смайликов обозначается любящее сердце? – Она написала: «<3». – Да? – Это знак «меньше», за которым следует цифра три, видишь? А что меньше трёх? Две целых, девять десятых. Такой вот милый способ сказать то же самое. – Ха! Никогда бы не додумался. Она снова улыбнулась; в этот раз в её улыбке, несомненно, была теплота. – Именно так ты и сказал, когда я объясняла тебе это в первый раз. – То есть… прости, конечно… то есть мы были… влюблены? Её глаза снова обежали зал, хотя в этот раз не на кого было смотреть. – Кто знает? Мне тогда казалось, что да, но мы были практически детьми. Я снова отпил пива. – Да уж. Подошла официантка принять наш заказ: очень вовремя, это помогло прервать неловкий момент. – Что будете есть? – спросила она. – Стейк-сэндвич, – ответила Кайла. – С кровью. С салатом «Цезарь», пожалуйста. – А вы? – Веганские роллы, – сказал я. – Хорошо, – ответила она и уплыла восвояси. Кайла вскинула брови: – Веганские роллы? Тебе же всегда нравился хороший стейк. Она была права, но так было до того, как я прочитал Питера Сингера. Самый известный современный утилитарист, Сингер написал, среди прочих, книгу «Освобождение животных», которая запустила целое движение за права животных. Если люди способны оставаться здоровыми, питаясь одними растениями, то небольшое увеличение счастья, которое может проистекать от ощущения вкуса курицы или говядины, никак не может компенсировать боль и страдания животных, выращенных или забитых в изуверских условиях. – Я изменился, – объяснил я. Она прищурилась, словно ответ её не удовлетворил. – Но ты не возражаешь, если я буду стейк? – Я из Калгари. Если бы я не переносил вида людей, которые едят говядину, я не смог бы вернуться домой. – Ха. – Она снова отпила вина. – Жестокий. Мы проболтали следующие полчаса, в течение которых прибыла заказанная еда, и медленно, но уверенно она становилась со мной более раскованной частично благодаря, как мне хочется думать, моему природному очарованию, а частично – второму бокалу вина. Она упомянула наши свидания, которые за все эти годы не изгладились из её памяти: как мы ездили на выходные в Фарго; как участвовали в КейКоне, ежегодном виннипегском конвенте любителей фантастики; как ходили на матч «Блю Бомберс»[24]; как зависали в «Аква-Букс» и «Поп-Сода» – к сожалению, сейчас уже закрытых; как парились в традиционной бане индейцев кри. Я надеялся, что что-то из этого всколыхнёт мою память, но нет, я ничего этого не помнил. Кайла наконец замолчала; не слишком, должно быть, приятно предаваться воспоминаниям с тем, кто может ответить лишь «Правда?», «Да ты что!» или «Вау, похоже, нам там и правда было здорово». Чтобы заполнить паузу, я решил деликатно сменить тему: – А ты, гмм, ударилась в нью-эйдж? Она едва не подавилась вином. – Что? – Ну, я заглянул в Википедию, там сказано, что ты работаешь в каком-то «Канадском Центре Просветления». Она рассмеялась чудесным тёплым смехом. – Ты хочешь сказать, в «Канадском Источнике Света»? Это синхротрон, крупнейший ускоритель частиц в Канаде; лишь чуть-чуть недотягивает до трёх гигаэлектронвольт. Он расположен на территории Саскачеванского университета. – О! Но там сказано «исследования сознания». – Ну да. Психология была твоей основной специальностью, у меня же – побочной, а основная – физика. Однако курс Уоркентина заставил меня всерьёз заинтересоваться мозгом, и закончилось это тем, что я теперь работаю в области квантовой механики сознания. После выпуска из Манитобы я уехала в Университет Аризоны и училась там у Стюарта Хамероффа. – Кто это? – Анестезиолог. Его заинтересовало, что именно происходит, когда он лишает людей сознания. Роджер Пенроуз, физик, который иногда сотрудничает со Стивеном Хокингом, написал книгу, в которой доказывал, что сознание должно быть квантово-механическим; оно не может описываться одной лишь классической физикой вследствие теоремы Гёделя о неполноте. Стюарт прочитал книгу и связался с ним – это было двадцать пять лет назад. И вот поэтому я сейчас в «Источнике Света»; я сотрудничаю со специалистом по ускорителям, которая разработала методику детектирования суперпозиции без возбуждения декогеренции. – Китайская грамота, – сказал я. Она тепло улыбнулась. – «Суперпозиция» – это сугубо квантовое явление, когда нечто находится сразу в двух состояниях: к примеру, не здесь или там, а одновременно и здесь, и там. Когда суперпозиция коллапсирует в одно из состояний, мы называем это «декогеренцией». Так вот, моя работа основывается на том, что привлекло Стюарта к Пенроузу. Стюарт говорил: вдыхание анестетика, такого как «Галотан», воздействует на микротрубочки – элементы цитоскелета – нейронов. В микротрубочках имеются двудольные полости, и каждая из них содержит свободный электрон. Когда ты бодрствуешь, эти электроны находятся в суперпозиции, одновременно присутствуя в верхней и нижней доле. Когда применяется анестетик, электроны теряют когерентность и коллапсируют в одно из двух возможных состояний – и в этот момент пациент утрачивает сознание. Я нахмурился, пытаясь уложить всё это в голове. – То есть «Галотан» используется в качестве ингалянта при анестезии? Кайла кивнула: – Верно. – А анестезия – это состояние, в котором в мозгу действует только классическая физика? – Когда ты в отключке – да. – То есть «Галотан» – классический газ. – Что? – У него есть собственная инструменталка. – О чём ты говоришь? – «Классический газ». Это знаменитая инструменталка Мейсона Уильямса. – Я изобразил тему тромбона: ба-ба-ба-бум-ба-ба. – Ты очень странный человек, Джим, – сказала Кайла. Она была не первой, кто это заметил; тем не менее, думаю, я малость приуныл, потому что она протянула руку и похлопала меня по тыльной стороне ладони. – Как раз из-за этого я тогда в тебя и втюрилась. Я улыбнулся, а она продолжила: – Так вот, моя работа касается сознания как продукта квантовой суперпозиции электронов в нейронных микротрубочках. И в общем… я поэтому и искала с тобой встречи. – Э-э… если честно, не вижу связи. – В новостях показывали, как ты выступал экспертом на том процессе. Я отвёл взгляд. – Ох ты ж… – И знаешь, ты ведь знал о своём деде. Я помню, как про это написали газеты. Ты был просто раздавлен новостью. – Да, и сестра так же сказала. Но я, честное слово, не помню. Я… это так странно – не помнить ничего о том периоде. – Ещё бы. – И ты из-за этого хотела со мной встретиться? Из-за моего деда? – Нет-нет-нет. Ну, то есть это тоже всё очень интересно, но я зацепилась глазом за твою новую методику – эту штуку с микросаккадами. – Зацепилась глазом. За микросаккады. – Что? А-а! Она покачала головой, притворно сердясь, потом сказала: – Нет, меня заинтересовала корреляция с опросником Хейра. Я следила за твоей работой в этой области. – Да? – Ага. Потому что, как и ты со своим микросаккадным тестом, я нашла состояние квантовой суперпозиции, точно соответствующее психопатии. Высокий результат по опроснику Хейра коррелирует с этим состоянием. – Серьёзно? – Более чем. – Она взглянула на часы. – О, чёрт, время! Мне пора бежать. Меня ждут назад в три. И на этом всё должно было закончиться, но слова словно бы сами выскочили из меня: