Кто убил Оливию Коллинз?

Вот так мне удалось войти в дом. Я завела разговор о том, как приятно иметь хороших соседей, о дружеской атмосфере в Долине, что мы здесь как одна большая семья и заботимся друг о друге, а он открывал шкаф за шкафом, не глядя мне в глаза, нервничая, аж пот на лбу выступил. Потом я извинилась, что не захожу чаще, и спросила, не возьмет ли он ключ от моего дома на случай, если я захлопну дверь. И выразила полную готовность сделать ответное одолжение.

— Это же запасные? — ответила я, беря ключи с гладким брелоком с полки в коридоре, уходя без муки. Я покачала связку на мизинце и прикусила нижнюю губу. — Боже, жара-то какая, а? — Я провела рукой вниз по шее к вырезу платья и потерла там ладонью, чтобы груди заколыхались. Он не отводил глаз от моей руки.

— Да, — сказал он рассеянно, очевидно стараясь запечатлеть картину в мозгу на потом. Хоть веревки из него вей. Скорее всего, до него дошло, что я взяла ключи, лишь позже, когда я уже ушла. Всегда считала себя превосходной актрисой. Что ж, видимо, я себя не обманывала.

Пусть это и дурацкая затея, но мне хотелось попасть в дом Джорджа Ричмонда в его отсутствие. Я хотела убедиться, что он ничего не скрывает.

Застройщик обнес наш поселок оградой с воротами, чтобы защитить от внешних опасностей. Но если взрослый мужчина стоит у окна и дрочит на пятнадцатилетнюю девочку, загорающую на лужайке перед собственным домом, может, опасность грозит не снаружи, а изнутри?





Холли

№3




Холли захлопнула входную дверь с такой силой, что на телефонном столике упала рамка с фотографией ее первого причастия. Она поставила фото на место, попутно оглядев себя в зеркале.

Несмотря на отсутствие особых возможностей и желания демонстрировать свою внешность, Холли знала, что она очень красива. Она могла часами без устали разглядывать свое отражение, заправляя волосы за уши или зачесывая их пышной копной, надувая свои безупречные губы; смотреть на себя в профиль, радуясь своему дерзкому носику; втягивать щеки, подчеркивая высокие и изящные, без угловатости, скулы; примерять разные выражения лица: радость, грусть, гнев — все одинаково ей шли. Любая девочка-подросток даст Нарциссу сто очков вперед.

Да, она красавица. Холли знала, что красота — это сила. Сила, которой она иногда любила поиграть, раздвигая ее границы, прощупывая, насколько далеко они простираются. Силы никогда не бывает слишком много, это она уже усвоила.

Однако красота привлекает к тебе ненужное внимание.

Взять Джорджа Ричмонда. Что с ним не так? Симпатичный, хотя уже и не первой молодости. К тому же богатый. Почему у него нет подружки? Совершенно точно не голубой. Она же видела, как он на нее пялится. И Рон Райан тоже.

И это только мужчины в Долине. Когда она пыталась общаться с мальчиками своего возраста, все получалось гораздо хуже.

Холли не могла в точности вспомнить, когда именно осознала себя лесбиянкой. Ясно только, что слишком рано, когда она еще не готова была это принять. Она продолжала строить из себя кого-то другого, как делают все подростки. Ей не хотелось выделяться.

К счастью, она наделала не так уж много ошибок в процессе. Немного, но серьезных.

Чудовищных, на самом деле.

Тогда она еще не вполне понимала концепцию причины и следствия. Ее окружали точно такие же девчонки, как она сама. Уже потом, что-то осознав, она немного поумнела, и выпендривающиеся одноклассницы, державшиеся так, будто у них все под контролем, стали казаться ей жалкими. Они думали, что весь мир у них в кармане и с ними ничего никогда не случится.

Когда они переехали в Пустую Долину, она очень старалась подружиться с девочками в новой школе, словно стоит вернуться к прежней жизни, как все снова станет на свои места. Она часами тусовалась с ними по магазинам, пробуя новые губные помады и примеряя обтягивающие, не по возрасту, платья, сидя в кофейнях, разговаривая с псевдоамериканским акцентом.

Однажды она сходила с ними на дискотеку — одного раза оказалось достаточно.

В такси, по дороге в недавно открывшееся в городе заведение «Мезонин», они рассказали ей про игру «в снежки».

— В «Мезе» все это делают, — втолковывали они ей, как деревенской дурочке.

— Что-что? — переспросила она. — Ну-ка еще раз. Сначала секс с парнем и…

Тереза непреклонно помотала головой, тряхнув гривой роскошных рыжих волос, и в такси распространился запах медового шампуня и лака для волос.

— Господи, Холли. Ну сколько можно повторять одно и то же? Никакого секса. Только минет. А потом целуешь другую девочку.

— С его спермой во рту?

— Ну да. Как игра в снежки — понятно? Целуешь девчонку, она целует другую. Парни от этого тащатся.

— Да, блин, уж конечно. Спасибо, как-нибудь без меня. Уж лучше просто секс.

— Не будь дурой. Сейчас никто не трахается. Надо уважать свое тело.

Холли молча покачала головой, а остальные девицы захохотали вслед за заводилой. В шестнадцать лет им казалось, что устраивать парням такое домашнее порно очень весело и круто. Они еще не избавились от иллюзии, что красота — это суперспособность. О невинность!

— Холли? Что ты здесь делаешь? Грохот стоит на весь дом.

Из кухни вышла Элисон, даже не сняв рукавички-прихватки.

— Фотография упала, — ответила Холли.

— Иди на кухню, поешь пиццы, только что достала из духовки.

Холли прошла за матерью в кухню и села у стойки, глядя, как мать нарезает пиццу с толстыми кружками пеперони роликовым ножом.


Элисон налила себе большой бокал вина и поставила открытую бутылку на стойку. Холли взяла бутылку и налила себе на два пальца вина в предназначенный для колы стакан.

— Холли, — укоризненно произнесла Элисон.

— Тяжелый день, — ответила дочь и поднесла стакан к губам, дразня мать.

Элисон вздохнула, но не возразила, и Холли отпила вина.

Холли искоса смотрела на мать, не зная, как начать разговор. Наконец, она выпалила все сразу.

— Мама, ну что ж ты — школа? Зачем ты сказала полицейским про школу? О чем ты думала?

— Мне надо было что-то сказать. Они спросили, не едем ли мы куда-то на каникулы, а я… ну я и сказала. Если бы ты до сих пор ходила в школу, то вчера бы как раз закончила.

— А что, если они проверят? Почему не сказать правду? Мы не нарушаем никаких законов, просто я учусь дома. А ты им наврала, и теперь у них появятся подозрения.

— Они не будут проверять такие вещи, Холли. И потом, домашнее обучение — это необычно. Зачем нам выделяться? Все должно выглядеть как у всех.

Холли отпила еще вина и почувствовала, как оно вяжет рот. Слишком сухое. Ей больше нравились сладкие, как то десертное вино в глубине шкафа, которым она баловалась, когда мать оставляла ее на ночь одну. Если Элисон вдруг решит откупорить свой сотерн, то удивится.

Мать пододвинула к ней тарелку с куском пиццы.

— А может, Холли, тебе лучше вернуться обратно в школу?

Фраза зависла в воздухе, как неразорвавшаяся бомба.

— Я не могу вернуться, — тихо сказала Холли.

— Только выпускной класс. Чтобы сдать экзамены. Сколько можно скрываться…

— Я не могу вернуться! — Холли закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Так он в прошлый раз нас нашел, — сказала она, уже спокойнее.

Ее мать покачала головой.

— Такое больше не повторится.

— Нет, повторится. Мама, не могу же я поступить в школу и не зарегистрироваться. И под чужим именем не могу зарегистрироваться. Бог знает, сколько школ он обзвонил, но в итоге эта тупая секретарша сказала ему: «Да, у нас числится Ева Бейкер».

Ее мать смотрела на стойку и рисовала пальцем круги, не в силах посмотреть в глаза Холли. Сегодня она вела себя очень странно.

— Можно рассказать все в школе, Холли. Объяснить.

Холли решительно помотала головой.

— Мама, ну ты разве не понимаешь? Представь себе, сколько на это ушло времени? Сколько хитрости и упорства? Обзванивать одну школу за другой, а потом, наверное, снова и снова, пока не попадешь на какую-нибудь дуру, которая проговорится. А кто-нибудь обязательно проговорится. Нельзя так рисковать.

Элисон поставила бокал и протянула руку к дочери. Она взяла ее пальцы в свои, поднесла к губам и нежно поцеловала.

— Он больше тебя не обидит, — сказала она с такой уверенностью и грустью, что Холли почувствовала, что в горле возник комок.

— Надеюсь, — сказала Холли, мягко отнимая руку, и взяла кусок пиццы. — Поэтому нам надо придумать, что сказать полицейским, если они спросят, в какой школе я якобы учусь.

Ее мать поджала губы.

— Что? — сказала Холли.

— Это не самое сложное сейчас, Холли. Зачем ты рассказала им, что Оливия Коллинз меня шантажировала?

— Но она же действительно тебя шантажировала!

— Она меня не шантажировала.

Холли покачала головой.

— Хорошо, а почему тогда ты постоянно дарила ей одежду? По доброте душевной? Мама, я понимаю, что у тебя хорошо идут дела, но все же это не Zara.

— Холли. — Элисон подняла руку. — Хватит.

Холли опустила кусок пиццы, аппетит пропал.

— Чтобы кого-то шантажировать, надо что-то знать, чем шантажировать. Оливия тебя слишком раздражала, и ты начинаешь говорить, не думая. Я понимаю, что тебе хотелось высказать полицейским все свои обиды. Но разве ты не понимаешь, что теперь мы выглядим подозрительно? Что теперь они меня начнут подозревать? А что, если они выяснят, что я им наврала?

— А о чем ты им наврала?