Крылья бабочки

— Тогда я не понимаю, к чему весь этот разговор, если Брендон сделает все правильно: так, как будет удобно вам.

— Воспринимаешь меня, как врага? — с безупречно вежливой маской вместо лица, заметила Патрисия. — Не стоит. Я хочу предостеречь тебя. Лучше отрезать палец, чем ампутировать ногу, а резать придется. — Ее тон из вежливого плавно перетек в спокойно-равнодушный, а на последних словах стал откровенно ледяным.

— У меня встреча через четверть часа, — поднимаясь, произнесла Трейси. — Всего доброго и извините, что не смогла составить компанию за обедом. — Она пошла к бару, собираясь расплатиться за заказ, которого не дождется. Даже самые изысканные блюда сейчас вызывали рвотный рефлекс.

***

В северной части Куинса, в Уиллетс-Поинт, или, как это место называют местные — «Железном треугольнике», среди нестройных рядов покореженных машин стояли трое: Фил Леонелли, Фрэнк Чикко и Алессандро Кастелло. Они мало походили на местных обитателей: слишком хорошо одеты, с дорогими часами и идеально натертыми ботинками, хотя последнее уже как четверть часа было не так, потому что здесь нет нормальных дорог, только бурая каша из талой воды, грязи и отходов. Под ногами неприятно хлюпало, а нос резал невыносимый запах жженой резины и мусора — ночи холодные, и людям надо как-то греться.

Эта троица весело переговаривалась, проявляя завидное безразличие к окружающей со всех сторон мусорной свалке. Внешне они сильно отличались друг от друга: невысокий и щуплый Фил, плотный и крепкий Фрэнк, высокий поджарый Алессандро, который по праву считался очень красивым мужчиной, а друзья недаром прозвали его «Красавчик». Но их тесно объединяло другое: итальянское происхождение и преступная деятельность. Власти называли их одной из гангстерских ячеек Национального преступного синдиката, пресса окрестила мафией, они же считали себя людьми исключительно деловыми, входившими в мощную преступную организацию, главной задачей которой было выкачивание денег из страны: от рэкета и грабежей до наркотиков и заказных убийств.

Эдди Ликозе вышел из машины и громко выругался, когда его черные трехсотдолларовые туфли всего через пару шагов приобрели цвет собачьего дерьма. Он остановился, прислушиваясь: вокруг было достаточно тихо, привычные звуки свалки, вроде резких выкриков или редких шагов, он не считал помехой для разговора. В этом месте не действовали не только законы урбанистики, здесь не действовали никакие законы, а копы сюда практически не совались.

Он быстро преодолел расстояние до гоготавших мужчин и рывком развернул одного.

— Алек, где чип? — тихо спросил Эдди. В его характере были две отличительные черты: вежливые манеры и полное отсутствие сострадания ко всему живому.

— Эд-ди, — от неожиданности сбиваясь, начал тот, — о чем ты?

Эдди Ликозе был крупным мужчиной, семь футов с небольшим, и весь состоял сплошь из мускулов. Он рано начал терять волосы, поэтому брился наголо, а черные провалы вместо глаз делали его вид еще более угрожающим. Эдди прекрасно обращался с пистолетами, но удовольствие получал, исключительно орудуя ножом. Но стрелять пока было рано, а на пытки нет времени, поэтому, когда в его руке буквально из воздуха материализовался обрезок трубы, он с размаху ударил Алессандро по лицу, заставляя упасть на колени, харкая кровью и выплевывая передние зубы.

— Это неправильный ответ. — Он присел возле него, изучая собственную работу: правая сторона — сплошная рана, во рту торчали белые обломки, кровь стекала по вороту кожаной куртки, пропитывая белую футболку, делая ее практически черной в темноте. — Где чип?

— Я… я клянусь, я… — Алессандро не успел договорить. Стоявший рядом Фил Леонелли сильно ударил его по руке, в районе локтя. Словно издали послышался хруст ломающейся кости, а за ним пришла боль, острая, пульсирующая. И вырвался крик, надорванный, полный отчаяния. Эдди схватил его за лицо, обрывая хрипящий вопль, и сказал:

— Не заставляй меня спрашивать в третий р… — Он нахмурился, услышав копошение и возню, и, резко обернувшись к железной сетке, возле которой стояли мусорные баки, а рядом валялись старые покрышки, скомандовал: — Фрэнк.

Фрэнку Чикко не нужно пояснять дважды. Он солдат и приказы понимал с полуслова.

— Эй, — завопил грязный мужик, выбравшись из-под плотного слоя отбросов, — что за хе… — Фрэнк трижды ударил его ногой, ломая нос, превращая лицо в кровавую кашу, затем, откинув крышку одного из контейнеров, схватил бездомного за грудки и, рывком забросив его внутрь, вернулся к своим.

— Алек, — все внимание снова было приковано к Алессандро Кастелло.

— Я прав-да не… не зна-ю… — сипел он, цепляясь языком за поломанные зубы. Кровь больше не хлестала потоком, она смешалась со слюной и тягучей струей стекала с подбородка, делая речь совершенно неразборчивой.

— Ты, тупой ублюдок, — прорычал Эдди, хватая того за челюсть и с силой сжимая огромной рукой, вызывая острые вспышки боли. — Тебе приказали перегнать тачку, а не лезть под капот.

Алессандро из последних сил мотнул головой, вырываясь из захвата. Он не чувствовал лица, рука горела и пульсировала, а во рту было кровавое месиво. Утром он должен был улететь в собственный рай, а вышло, что через четверть часа он станет кожаным мешком с мусором. Наверное, даже меньше.

Эдди поднялся, достал платок из кармана и, вытирая перепачкавшиеся в крови пальцы, любезно пояснил:

— Я сейчас закончу с тобой и поеду к твоей сучке. — Алессандро резко вскинул голову на этих словах. — Я буду трахать ее и резать, резать и трахать. Вы оба умрете, — спокойно заявил Эдди, — и тебе решать — будет ли это быстро, или медленно и мучительно.

— Она не причем, — прохрипел Алессандро, внутренне содрогаясь, представляя хрупкую Меган в руках Эдди, которого не зря прозвали «Эдди руки-ножницы» — он тоже любил укорачивать, только не волосы. — Она не причем, — как можно четче выговорил он, пытаясь убедить в этом своего убийцу. Хотя знал: это бесполезно, им вынесли приговор, и ничто этого не изменит. Он хотел обеспечить им с Меган безопасность, свободу от Организации, но мафия никого не отпускает.

Фил Леонелли презрительно сплюнул ему под ноги. Предать Семью в его глазах непростительное, смертельное преступление. Предать из-за бабы — вдвойне смертельное, жаль только, убить можно всего один раз. Дай ему волю, и он бы вынул кости из конченной мрази Кастелло, но сейчас не лез. Почти не лез. Алек — человек Эдди, и ему решать, как тот умрет.

— Быстро или медленно? — повторил Эдди, снова присев, позволяя измученному, избитому мужчине заглянуть в черные глазницы и увидеть в них пустоту: ни сомнений, ни жалости.

— Я отдал ей, велел спрятать, — малодушно выбрал он. Умолять, просить не убивать, нет, не его, ее — Меган, было бесполезно.

Эдди Ликозе поднялся, спокойно достал пистолет и, глядя в темное небо, быстро навинтил на ствол глушитель.

— Ты хотел выйти из бизнеса, — он навел оружие на стоящего на коленях, — Марко отпускает тебя. — Три глухих выстрела в грудь — и одной проблемой стало меньше.

***

Трейси вошла в парадную элитного жилого небоскреба на Мэдисон-авеню — консьерж вежливо поздоровался, не задерживая и не спрашивая, чья она гостья: Брендон давно внес ее в список лиц, которым он рад всегда. Лифт быстро доставил ее на предпоследний этаж, бесшумно отворился, а звонкое цоканье каблуков тут же поглотил толстый бежевый ковер. Коротко постучав, она замерла, готовясь к нелегкому разговору.

— О! — вырвалось у Трейси, когда распахнулась дверь. — А что ты здесь делаешь? — Первая волна изумления схлынула, оставляя после себя дикое раздражение. Она прекрасно понимала, кого прочат в жены Брендону.

— Могу спросить тебя о том же, — спокойно отозвалась Наташа.

— Я хочу поговорить с Брендоном. Он дома?

— Он в душе, но говорить с тобой не захочет.

— А с тобой, значит, хочет? — не выдержав, съязвила Трейси. «Какого черта эта подруга детства здесь делает?» — про себя возмутилась она. Как бы Брендон ни уверял, что они всего лишь друзья, Трейси ревновала к ней. Очень ревновала.

Наташа не ответила, лишь повела плечом. В глубине квартиры хлопнула дверь, и раздался низкий вибрирующий голос Брендона:

— Наташа, кто там?


— Никто, — крикнула она, — ошиблись.

Трейси слегка склонила голову и, нахмурившись, молча прошлась по ней взглядом: черное платье с квадратным вырезом плотно обтягивало аккуратную грудь, блестящие гладкие волосы идеально сочетались с белоснежной кожей, в глазах надменное выражение: ее время пришло, и Наташа знала это. Трейси горько хмыкнула: не кричать же ей, нарываясь на публичную сцену. Скорее всего, Брендон до сих пор не хочет видеть ее.

— Я, наверное, действительно ошиблась. Извините. — Она развернулась, не желая показывать, как расстроена и разочарована.

Наташа улыбнулась, позволив радости от этой маленькой победы заполнить все ее существо, и захлопнула дверь.

— Так кто приходил? — Брендон вышел из спальни, на ходу накидывая рубашку на голые плечи. Он только вернулся, а Наташа была другом, которого не смутило желание в первую очередь принять душ, смыть нервозность и суету сумасшедшего дня.

— Перепутали этаж, — отмахнулась она и спокойно, словно не слышала о исходе дела Палмеров, поинтересовалась: — Как дела у Трейси?

Брендон тут же разозлился. Трейси… Любопытная пронырливая лгунья. Он ведь знал, что она рылась в его вещах, видел, как проводила ночь в компании телефона и его ежедневника, а потом и вовсе подставила перед клиентом. Но больше его бесило другое: он доверял ей, впустил в свою жизнь, а она врала ему. Одно слово, — и они смогли бы решить вопрос миром, но ей необходим был триумф. А он решил в этот раз поставить на чувства, и проиграл. Трейси снова удалось удивить его. И снова: три дня прошло, а она так и не извинилась, не попыталась поговорить. Брендон прошел в кухню, не озвучивая ни одну из своих мыслей.

— Ты говорила, что тебе нужна консультация юриста. Выкладывай, — бросил он, доставая из морозилки ледяную бутылку бурбона.

— Нужна, — кивнула Наташа, подходя ближе. — Вот что мне нужно. — Она прильнула к нему и потянулась к губам.

— Эй, ты чего? — изумился Брендон, убирая ее руки с шеи.

— Я столько ждала тебя, — прошептала она. — Ждала, пока ты нагуляешься. Терпела возле тебя других женщин, стольких женщин, но сейчас все изменилось. Ты изменился… — Наташа снова обняла его, вдыхая сладкий аромат ягодного мыла, которым пахла его кожа, и прижимаясь губами к мерно бившейся на шее жилке.

Брендон замер, молча принимая ласки и слушая признания.

— Я люблю тебя. — Она сказала, наконец-то смогла открыться перед ним. Набралась смелости, надеясь на взаимность. Он не ответил, но и не оттолкнул, и Наташа осмелела: провела языком вверх, касаясь уха, прикусывая мочку, одновременно расстегивая ремень джинсов.

Брендон был напряжен: вены на руках проступили резче, ладони сжаты, мышцы живота казались стальными. Сейчас он больше походил на каменное изваяние, чем на живого человека.

Наташа несмело, словно боясь, что ее прогонят, запустила руку в джинсы и через белье сжала начавший твердеть член. Она опустилась перед Брендоном на колени, и он позволил ей это. Позволил тонким губам обхватить головку и скользнуть вниз по всей длине, разгоняя застывшую кровь, оживляя тело. Но ни ее признания, ни жаркие движения не затронули ни единой струны в его душе. Брендон не любил ее. Любил ли он вообще когда-нибудь по-настоящему? Он не знал. Но Наташе ничего не мог предложить. Ничего, кроме этой ночи.

***

— Я дала ему время остыть, и он остыл. Ко мне, — вслух прошептала Трейси, глядя на мелькавшие за окном яркие витрины.

— Что, мэм? — переспросил таксист, оторвав глаза от дороги и ища лицо пассажира в узком зеркале.

Трейси махнула рукой, призывая не обращать на нее внимания, снова погружаясь в тяжелые мысли. Брендон говорил, что с Наташей у него никогда ничего не было, но сегодня ей так не показалось. Неужели он так обижен, что принял утешение подруги детства? Неужели так быстро увлекся другой женщиной? Трейси наивно полагала, что изучила его. Специально не надоедала звонками и просьбами выслушать ее. Он ведь любил свободу и терпеть не мог, когда на него давят и навязываются. Она хотела сделать как лучше, а вышло, что вышло.

Трейси задумалась, прислушиваясь к себе, пытаясь определить, что чувствует сейчас. Злость? Нет. Обиду? Немного. Разочарование? Да. Сплошное разочарование. Но не в Брендоне или в себе, скорее, в том, что жизнь действительно не сказка, в которой принц — прекрасный, принцесса — нежная роза, а в конце обязательно «долго и счастливо». Принц — засранец, принцесса — сука, а конец наступил стремительно.

Когда такси остановилось, Трейси вышла, разглядывая ухоженный браунстоун из серого кирпича. Для визита было поздновато, но раньше выбраться не получилось. Меган Палмер звонила сегодня, заметно нервничала и просила срочно заехать к ней.

Трейси пошла к парадной, копаясь в сумочке в поисках телефона и чуть не упала, споткнувшись.

— Извините, — смутилась она, проклиная свою неловкость и в принципе сегодняшний день, когда незнакомец придержал ее за плечо. Он не ответил, только бросил на нее косой взгляд и быстро ушел.

— Ну и громила, — тихо проговорила она, разглядывая бритый затылок.

В холле было темно, Трейси не без помощи телефона поднялась по лестнице. Она занесла руку, чтобы постучать, но, заметив щель, — дверь была не заперта — взялась за медную ручку.

— Меган? — позвала она, входя в темную квартиру. — Меган? — Молчание.

Трейси нащупала выключатель, но электричества, по всей видимости, не было во всем доме. «Может, ее нет?» — подумала она, включая фонарик и сразу спотыкаясь о что-то. Вещи, обломки мебели, осколки.

— Что за?.. — Трейси не договорила, продвигаясь внутрь, разглядывая жуткий беспорядок, нет, погром в каждой комнате. — Меган? — испуганно крикнула она.

Трейси осветила просторную гостиную, наверное, уютную в прошлом. Но сейчас оборванные занавески, пустые рамы от картин и разбитые светильники производили пугающее впечатление. Она опустила телефон и, вздрогнув, сделала маленький шаг к низкому столику.

Почему-то первое, что бросилось в глаза — туфля. Меган была утонченной, всегда идеально выглядевшей, а сейчас лежала в одной туфле, вторая валялась рядом. Трейси захотелось вернуть ее на место, а еще поправить задравшуюся юбку светлого платья, прикрыть оголившиеся бедра. Потому что это было неправильно. Меган выглядела неправильно. Все в этой комнате выглядело неправильно.

Трейси зажала рот ладонью, полностью осознавая, принимая увиденное: хрупкую тоненькую фигурку на полу, светлые волосы, тонущие в темной луже крови, и распахнутые глаза, красивые, голубые… Но сейчас они походили на стеклянные окна в пустом доме — там внутри никого нет. Трейси присела рядом и протянула руку: проверять пульс бессмысленно, но это была соломинка, и она схватилась за нее.

Даже сейчас Меган оставалась красивой. Грациозная и изящная, профессиональная балерина, женщина, которая просто хотела счастья, танцовщица, которая не исполнит больше не одного па. Трейси всхлипнула и поднялась, отступая, отгораживаясь от захватывающей разум истерики.

— Служба спасения, что у вас случилось? — раздался из трубки голос оператора.

— Убийство, вызовите полицию.

— Мэм, где вы находитесь?

Чувства, обменянные на гордость

— Что с ублюдком Кастелло? — спросил мужчина, отходя от узкого вытянутого окна. Дождь, начавшийся около часа назад, отбивал мерную дробь об подоконник, четко совпадая с секундной стрелкой огромных старинных часов, успокаивая и расслабляя. Только сегодня терапия не действовала: Марко чувствовал, как шею больно сводит от напряжения, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки.

— Похоронен на свалке.