Кровь за кровь

Сердце Феликса дрогнуло, отбивая взволнованный ритм по крышке часов Мартина в нагрудном кармане.

– Я готов на всё, – серьёзно сказал он.

– Я так и думал, – отозвался Баш. – Ситуация изменилась. Девушка, выдававшая себя за вашу сестру, была лишь маленьким кусочком большого плана. Отечество в опасности. Пока мы говорим, в Германии происходит путч.

Революция? В Германии? Это невозможно, не с тем влиянием, которое имеют национал-социалисты. Раз в несколько лет на внешних территориях поднимались восстания – бунты в шахтовых лагерях, на нефтяных месторождениях, – но новости о них редко достигали экранов «Рейхссендера» прежде, чем восстания подавлялись. Вычищались с безжалостностью, с какой удаляют нерв из зуба: быстро, жестоко, болезненно.

Собрать силы, достаточные, чтобы напасть на самое сердце Рейха? Это уже не больной зуб. Это долгие годы гниения изнутри.

– Некоторые генералы воспользовались мнимой кончиной фюрера, чтобы обманом заставить свои подразделения Вермахта захватить столицу. Они арестовывают главных должностных лиц национал-социалистов. Попытка свержения правительства представляется весьма хорошо организованной. Они бы даже могли в этом преуспеть, если бы в их плане не было одного ключевого недостатка. – Баш замолчал, взглядом разбирая Феликса по кусочкам: загорелые руки, очень светлые волосы, сломанная переносица. – Сколько вам лет, господин Вольф?

– Семнадцать.

– Так молоды, – неодобрительно протянул офицер. – Слишком молоды, чтобы помнить… Много лет назад, во время войны, был похожий случай. Фюрера предали доверенные люди, которые запланировали убить его и захватить власть. Они тайно пронесли бомбу в «Вольфсшанце», штаб-квартиру Гитлера. Когда бомба взорвалась, предатели использовали смерть фюрера в качестве предлога, чтобы установить власть над Берлином. Но Гитлер пережил взрыв. Сопротивление было быстро подавлено, заговорщики арестованы и подвергнуты пыткам. Они выдали имена других заговорщиков, что привело к новым арестам и новым пыткам… Можете угадать, господин Вольф, сколько человек было казнено после этого инцидента?

Феликс понятия не имел.

– Три сотни?

– Пять тысяч. Пять тысяч предателей было уничтожено. И вот к чему мы пришли, почти двенадцать лет спустя, очередной путч. Очевидно, корни восстания, которые мы пытались вырвать окончательно, всё же сохранились. Пустили ростки… – Баш задумался, покачал головой. – На этот раз нужно действовать иначе. Сопротивление необходимо уничтожить полностью, искоренить всех вовлечённых. Вы, господин Вольф, нам поможете.

– Но я ничего не знаю. Даже когда я думал, что это Адель… она ничего не рассказывала. Я до середины гонки даже не знал, что Ада – вернее, эта девушка – связана с Сопротивлением. – Было больно думать о тех разговорах теперь, когда Феликс знал, что за ними таится: ложь, ложь и ничего, кроме лжи. Всё в девушке – внешность и чувства, правильное и неправильное – было лишь искусно выполненной миссией.

– О, я не собираюсь выуживать из вас информацию под пытками. – Командир СС опустил глаза к мраморно-розовой луже. – Думаю, нам их хватило.

– Тогда… как…

– Если выпустить крысу из мышеловки, куда она направится? – Баш не стал ждать ответа. – Поспешит обратно в гнездо. Да, благодаря вашей информации о татуировках нам удалось захватить девчонку. Можно продолжать пытки в надежде, что она выдаст нам пару имён, но терпеть боль она умеет даже лучше, чем вы. Гораздо легче отпустить её и позволить привести нас прямо к штаб-квартире. Конечно же, я не могу отправить за девушкой кого-то из своих людей. Она слишком хорошо обучена. Это её отпугнёт.

– Вы хотите, чтобы это сделал я, – закончил Феликс.

Штандартенфюрер кивнул.

– Мы обеспечим вас инструментами, необходимыми для побега. Вам нужно завоевать доверие девушки и проследить за ней до штаб-квартиры Сопротивления. Когда раскроете их укрытие, свяжетесь со мной. Как, я вам расскажу. Пока вы следуете плану, ваших родителей никто и пальцем не тронет.

Удивительно, как умело штандартенфюрер может угрожать, не проговаривая ничего вслух. Феликс предпочёл бы более прямолинейное: «Провалишься, и мы убьём твоих родителей».

– Что насчёт Адель? – спросил он.

– Я поговорил с рейхсфюрером Гиммлером о помиловании, – ответил Баш. – Если всё пройдёт успешно, Адель будет оправдана.

То, что предлагал ему штандартенфюрер, было непростым делом. Не какая-то замена нерабочих деталей. Больше похоже на сбор двигателя с нуля – Феликс пару раз видел, как отец это делал. Болты выпускного коллектора, крышки клапана, головки блока цилиндров, шатуны… каждую крошечную деталь нужно снять, проверить и вернуть на место с идеальной точностью. Работа занимала недели и могла пойти прахом всего из-за одной неправильно размещённой детали.

Сымитировать побег, проследовать за тренированной убийцей до самой Германии, проникнуть в Сопротивление и провести СС в самое его сердце. Непростая задача, но всё же решение. Если Феликс справится, его семья – мама, папа и Адель – будет спасена.

А девушка… если бы вены Феликса не истончились от потери крови, в них бы всё ещё кипел гнев. Но он был измотан, и ярость тонула в новом, более глубоком чувстве. Эта девушка лгала Феликсу, использовала его, заставляла волноваться за неё, оставила здесь умирать. Она пыталась навредить его семье.

Девчонка заплатит за всё.

К слову о плате… Феликс дёрнул головой в сторону телевизора.

– А как же ваше «должна заплатить кровью»?

Вопрос едва сорвался с его губ, как помехи на экране исчезли, сменившись знакомой сценой: флаг партии национал-социалистов, висящий над стулом. Стулом, который каждую неделю появлялся в выпусках «Разговора с Канцелярией»: с высокой спинкой, обтянутый бархатом.

И он не был пуст.

На нём привычно сидел фюрер – абсолютно прямая спина, корпус слегка повёрнут, словно давно почивший король на портрете. Мертвенно-бледное лицо и яростные глаза, обращённые в камеру.

Это запись. Должна быть ей. Даже если бы фюреру каким-то образом удалось выжить после прямого попадания в сердце, он не сидел бы на своём стуле через несколько часов после происшествия.

Но когда фюрер заговорил, всё сходство с призраком исчезло. Слова его были сильны, как никогда, выкованы из прочного металла слогов: «Мои соотечественники. Наша великая империя мира и чистоты находится под угрозой. Этим вечером многие из вас стали свидетелями отчаянного покушения на мою жизнь…»

Феликс уставился на экран, не в силах поверить.

Не запись. Не призрак.

Без единой царапинки.

«Само Провидение вновь защитило меня…»

– Запомните мои слова, господин Вольф, – голос Баша заглушил речь фюрера. Он смотрел на экран телевизора, на губах застыла полуулыбка. – Кровь будет. Более, чем достаточно. Скоро мир в ней утонет.






Глава 10




Карта Хенрики начала меняться.

Первые новости пришли из Каира, в 14:30. Расшифрованное Бригиттой сообщение – написанное карандашом – было простым:

Рейхскомиссар Штром арестован. Национал-социалистические силы сдались. Египет объявлен Республикой. Ждём остальных.

Остальные агенты засвистели и заревели, когда Бригитта прочитала новости. Каспер улыбался так широко, что на левой щеке стала видна ямочка. Йохан отсалютовал воображаемым бокалом: Ура! Райнхард поднял свой, не менее воображаемый, чтобы чокнуться в ответ. Хенрика добавила маркеры на оперативную карту – насыщенный сине-фиолетовый цвет отметил границы Египта.

Один Рейхскомиссариат пал. Ради этого стоило преодолеть такое расстояние.

Доклады текли постепенно, создавая на карте Хенрики паутину линий огня из тонкой пряжи, удерживаемой кнопками. Восстания вспыхивали по всему Лондону и Дублину. Рим был в огне. Насилие не успело просочиться только в Германию, потому что здесь революция была облачена в военную форму. Многие мятежные генералы без проблем направили свои войска в стратегически важные пункты по всему городу. Райнигер со своим подразделением прошёл по Аллее Славы до Зала Народа, совершив быстрые и тихие аресты. Геринга уже задержали, вместе с ним был захвачен и контроль над войсками Люфтваффе[5]. (Согласно докладу, Геринг сидел в кабинете, покуривая праздничную сигару в честь своего «повышения»). Геббельс был ещё в Токио, нахождение Борманна и Гиммлера было неизвестно.

Алая волна отступала. Кусочек за кусочком, красный цвет угасал.

Адель снова начала биться в дверь. Грохот от ударов ногами по металлу, словно метроном, отсчитывали время для работающих в комнате. БУМ, БУМ. Получить код. БУМ. Ввести буквы на клавиатуре «Энигмы». БУМ. Записать полученное сообщение. БУМ. Внести заметки. БА-БАХ. Доложить генералу Райнигеру о победе в Египте. БУМ.

Порой к своему сольному номеру Адель добавляла слова: «Вы все за это заплатите!» Хенрика заглушала её крики стуком клавиш печатной машинки, задаваясь вопросом: эта девушка когда-нибудь устаёт? Она упряма, как осёл. Почти как Яэль.

Эта мысль напомнила Хенрике, что они до сих пор не получили от девочки вестей. В протоколе миссии Яэль не было сказано, что она обязана доложить о выполнении, да и в бегах передать сообщение Сопротивлению было почти невозможно. Хенрика подняла взгляд на тёмно-серые земли Японских островов.

Яэль ещё в Токио? Нет, конечно же, она уже выбралась…

– Хенрика, – голос Каспера звучал странно, заставляя польку посмотреть на него. Ямочка на щеке пропала. Трубка радио безвольно повисла в его руках.

Карандаш Бригитты упал на пол, но она даже не попыталась его поднять. У Райнхарда и Йохана были ошеломлённые, разбитые взгляды. Все четверо смотрели за спину Хенрике, в сторону телевизора.

Когда она обернулась, то увидела почему.

«Рейхссендер» снова транслировал передачу. Перед камерой сидел Адольф Гитлер. Живой и, судя по виду, абсолютно здоровый.

Он говорил: «Мои соотечественники. Наша великая империя мира и чистоты находится под угрозой. Этим вечером многие из вас стали свидетелями отчаянного покушения на мою жизнь. Победоносной Вольф, с её слабой женской душой, прочистили голову, заставив поверить, что без меня мир станет лучше. Само Провидение вновь защитило меня от тех, кто стремится разрушить наш образ жизни. Несмотря на все их старания, я не мёртв».

«Но опасность не миновала. И сейчас я взываю к людям Рейха, прошу вспомнить клятву, которую давали своему фюреру. Вспомнить о великом мире, который мы построили вместе, и не позволить чистой крови ваших отцов пролиться напрасно».

– Проклятье! – прошептал Каспер.

Ответ Хенрики был намного громче, намного хуже.

Грохот в кладовке оборвался, умер. Хенрика была готова поспорить на десять тысяч рейхсмарок, что Адель прижалась ухом к двери, слушая яростный и невероятно живой голос фюрера.

«Наше возмездие будет стремительным и безжалостным. Мы заберём кровь за пролитую кровь. За пулю, выпущенную в Токио, тысячи обрушатся на головы предателей Отечества. Сопротивление будет уничтожено без колебаний…»

Казалось, руки Хенрики двигались сами по себе, ударяя по печатной машинке, пальцы коснулись клавиш «Олимпии», не попадая по ним. Машинка упала на пол, с грохотом разбиваясь о бетон кучей покорёженного металла и чернильной ленты. Документ, над которым работала Хенрика, был усыпан буквами. «Величайшая победа – Фюрер Адольф Гитлер мёртв – и самая маленькая – Каир объявил себя Республикой», а в конце СМЛБЖ ЯГШЩ ЙЦУК, набор случайных букв.

На этом моменте история операции «Вторая Валькирия» прерывалась.





Глава 11




У Яэль был свой стиль стрельбы: левая рука поднята и вытянута вперёд. Адольф Гитлер стоял перед ней, снова (до сих пор) живой. Усы укрывали губу; надувшиеся вены оплетали виски. Глаза его были звеняще, маниакально голубыми.

«УБЕЙ УБЛЮДКА»

Яэль подчинилась: палец на курке. Пуля просвистела сквозь золото бального зала, впиваясь фюреру в грудь. Сначала была лишь пустота – провал в плоти, где раньше было мясо.

Потом появилась кровь. Хлестнула наружу, повсюду.

Адольф Гитлер не закричал и не упал. Он начал меняться. Волосы вспенились белым, затем окрасились чёрным. Его глаза вспыхнули тёмным, темнее, ещё темнее, пока не стали того же оттенка, что у Цуды Кацуо. Это и были глаза Кацуо. Японский Победоносный стоял на месте фюрера, взгляд его после смерти стал даже острее. На его груди продолжал расцветать алый круг.

«Мне так жаль, мне так жаль, мне очень, очень жаль», – хотела сказать Яэль. Но вместо этого палец её непреклонно надавил на курок. В груди Цуды Кацуо появилось второе отверстие.