Кровь за кровь

В порту имелось несколько судов, на которых можно было сбежать, но Яэль не теряла времени, сравнивая их достоинства. Лодка, которую она выбрала, ничем не отличалась от других: достаточно маленькая, чтобы её не было видно на береговой линии, с весьма сильным двигателем, чтобы пересечь более глубокие воды, чтобы перевезти их с Лукой через Восточно-Китайское море обратно на материк.

Изучив приборную панель моторной лодки, Яэль сообразила, что проводка в ней не особо отличается от установки, которую использовал Влад, обучая её заводить транспорт без ключа: красочная, с множеством проводов, предельно простая. Потребуется всего несколько секунд, чтобы завести двигатель.

– Он здесь! Нужно подкрепление!

– Грёбаное дерьмо!

Два крика на разных языках, оба всего в нескольких доках от неё. Яэль бросила приборную панель, когда их услышала, проклиная Луку на всех шести известных ей языках. Стоило предвидеть, что Победоносный не станет сидеть тихо. Но Яэль даже не подозревала, что этот парень настолько безмозглый, что может наткнуться на патруль.

Новые крики – все на японском – разнеслись по докам. Один из них всего в нескольких метрах к северо-востоку от неё. Другой донёсся с запада. Вопль на юге. По подсчётам Яэль, по меньшей мере, четверо солдат. Не то количество противников, с которым легко справиться в одиночку.

Но и не невозможно.

«БРОСЬ ЕГО БЕГИ БЕГИ БЕГИ»

Приборная панель болталась на проводах – красный, жёлтый, чёрный. Понадобится всего десять секунд, чтобы соединить их и пустить искру в двигатель.

Десять секунд и одна жизнь.

«НЕ ГЕРОЙСТВУЙ НИЧТО НЕ ИЗМЕНИТ ТВОЙ ПОСТУПОК ОДИН РАЗ УЖЕ ВЫБРАЛА СМЕРТЬ, ЧТО МЕШАЕТ СЕЙЧАС?»

Что мешает сейчас?

Крики приближались. Даже если Лука каким-то чудесным образом сам спасётся из доков, он не сможет выбраться из города. Он слишком светловолосый, слишком громкий, слишком он.

Она снова мысленно прокляла Луку. Прокляла солдат за то, что патрулировали именно эти доки и именно сейчас. Прокляла себя за то, что выпрыгнула из лодки и достала из кармана П-38.

Яэль не ринулась в бой, сломя голову, паля из пистолета. Не тому учил её Влад. Вместо этого Яэль пряталась в темноте, перепрыгивая с лодки на лодку, перебираясь по кормам, пока не достигла самой высокой. Отсюда можно было оценить сложившуюся ситуацию.

Всё было плохо.

Лука попал в ловушку на главном причале, попав под прицел трёх винтовок «Арисака» типа 99. Их дула целились ему в грудь, направляемые руками патрульных, таких же потрясённых, как и сам Победоносный Лёве. Солдаты взволнованно переговаривались.

Первый солдат: «Это один из Победоносных!»

Второй солдат: «Что он здесь делает?»

Третий солдат: «Это он позвал Заключённую с собой на Бал Победителя. Должно быть, сбежал вместе с ней…»

Лука (на яростном немецком): «Вы собираетесь стрелять или нет? Если да, лучше покончите с этим побыстрей».

Первый солдат: «У него на лице рис?»

Третий солдат: «Воняет от него, как от дворняги».

Диалог перерос в соревнование на лучшее оскорбление. Солдаты, казалось, не были уверены, что делать с Победоносным теперь, когда они его поймали. Четвёртого патрульного нигде не было. Должно быть, побежал сообщать об их находке по радио.

Если Яэль собирается спасать Луку, нужно действовать сейчас.

Она поднялась со своего наблюдательного пункта на носу судна и крадучись направилась на пристань, подбираясь ближе к веселящимся солдатам. Двое стояли к ней спиной, а третий был слишком увлечён шутками капитана, чтобы заметить движение в тенях у дальнего дока. Руки Луки были подняты над головой, внимание сфокусировано на ружьях. Челюсть напряжена до предела.

Во время Гонки Оси Яэль видела, как Лука обезоруживал советских солдат и ломал им носы с жестоким, решительным изяществом. Победоносный был хорошим бойцом, когда не стоял под прицелом «Арисак». Ему нужно было отвлечь солдат, и Яэль могла это обеспечить.

Она сняла П-38 с предохранителя, сжала рукоять и нацелилась на воду. Палец лёг на курок, выжидая подходящего момента.

Но он так и не настал.

Металлическое О толкнулось ей в спину, сопровождаемое таким же жёстким приказом: «Не двигаться».

Четвёртый солдат не пошёл к радио. Он ждал Яэль.

– Сюда! – позвал он остальных на японском.

Сердце Яэль отбило давно знакомый ритм: вспышка, удар, тишина! Мозг её припоминал тренировки Влада, не обращая внимания на страх. Многих людей ствол винтовки «Арисака», упёршийся в спину, парализовал бы. Но не Яэль. Она развернулась и сделала стремительный рывок. Четвёртый солдат нажал курок, опоздав всего на долю секунды. Пуля не попала в цель (хотя Яэль ощутила её дыхание, близкую смерть, которая вновь её миновала), устремившись в сторону патрульных. Яэль схватила солдата и столкнула его с края пристани. Затем обернулась к остальным.

Выстрел не задел никого, когда девушка посмотрела на Луку и солдат Императорской армии, её ждала не кровь, а недоумение. Винтовки покачивались, руки опустились. Лука ринулся на ближайшего солдата; сцепившаяся пара превратилась в размытое пятно коричневой кожи и зелёного цвета. Два других патрульных направили стволы своих «Арисак» в сторону Яэль и открыли огонь. Прицеливались они небрежно, безумно. Первая пуля вспахала дерево у ног девушки. Вторая просвистела у неё над плечом.

Мужчины завозились с патронами, давая Яэль ценные секунды, чтобы спрятать П-38 и ринуться в бой. Один из солдат бросил перезаряжать винтовку и достал штык. У Яэль не было времени доставать спрятанный в ботинке нож. Они встретились: голые руки против лезвия штыка. Солдат оказался талантливым бойцом: предвидел её первый удар, увернулся от него и нанёс свой. Уклонение Яэль не было достаточно быстрым: кончик штыка проехался по куртке, вспарывая лишь её, не живую кожу. Второй удар девушки оказался намного успешней. Яэль ощутила, как костяшки пальцев соприкоснулись с плотью, врезались в хрящ.

Солдат отскочил от неё, свободной рукой хватаясь за лицо; алый цвет стекал сквозь его пальцы. Яэль уже собиралась взять мужчину в захват, когда слуха коснулась череда душераздирающих звуков.


Плохо: пустая гильза упала на доски дока. Хуже: быстрый поворот и щелчок, звук винтовочного патрона, занимающего своё место. Ещё хуже: команда, озвученная сначала на японском, а потом на немецком, отчётливом, хирургически точном: «Руки вверх. Или буду стрелять».

Перезаряженная «Арисака» второго солдата была направлена прямо на Яэль. Он был слишком близок, слишком готов – от такой пули не ускользнуть. Яэль подняла руки. Беглый взгляд показал, что у Луки дела шли не лучше. Победоносный лежал на спине, от ярости скривив губы, полуавтоматический пистолет третьего солдата был приставлен к его горлу.

– Боюсь, произошла ошибка, – начала она, стараясь говорить на японском бегло. – Я всего лишь убиралась на отцовской лодке…

– Обыскать её! – рявкнул четвёртый солдат с края пристани, пока он пытался выбраться из воды.

Кровь ещё текла по лицу первого солдата, когда он схватил левый рукав Яэль. Потянул наверх. Ткань обнажила растрепавшуюся марлевую повязку, которую солдат сразу же сорвал. Под ней – стая стремительных чернильных волков: бабушка, мама, Мириам, Аарон-Клаус, Влад. Её частички, её боль, она сама. Сейчас обнажённые, открытые для чужих глаз.

Раненый солдат ткнул пальцем в кожу Яэль. Его ноготь опустился на оскаленные клыки волка Влада.

– Вот те самые отличительные черты, о которых предупреждали СС. Заключённая.

– Замечательно. Теперь отведём их обратно во дворец.

Но… как эсэсовцы узнали о волках?

Феликс. Ещё один парень, от которого Яэль пыталась сбежать (успешно). Она надеялась, когда СС найдут брата Адель в её комнате связанным и с кляпом во рту, они признают его невиновным. В конце концов, она прокричала о своей истинной личности на весь мир.

Сердце Яэль упало. Ей стоило знать. В суде СС не имело значения, виновен ты или нет. Их правила гораздо суровей.

Что они сделали с Феликсом, чтобы развязать ему рот?

Что сделают с ней и с Лукой?

Яэль уже знала ответы на эти вопросы. Именно по этой причине у многих членов Сопротивления в подошве были спрятаны капсулы с цианидом. Поэтому, всадив три пули в грудь фюрера 16 мая 1952 года, Аарон-Клаус приставил пистолет к своему виску и совершил невероятное. Поэтому сердце Яэль продолжало падать, вниз, в самое отчаяние.

Жизнь или смерть.

Яэль сделала выбор, ещё когда стояла на носу того судна.

И на этот раз смерть достанется ей самой.





Глава 8




Жизнь Луки была отмечена тропинкой из хлебных крошек восстаний. В детстве это были маленькие, нерешительные ответы деспотичному отцу национал-социалисту. Язык, показанный портрету фюрера. Сигарета, выкуренная (хотя чаще выкашлянная) за магазинчиком господина Калера. То, что Курт Лёве ненавидел. То, что давало Луке почувствовать себя Лукой, а не леммингом, не верной дрожащей тварью.

Но в нём всегда оставалась та маленькая частичка, которая мечтала о блестящем красном велосипеде. Та же самая, которая ждала, что отец похлопает его по плечу и скажет: «Молодец, сын». Которая подвигла Луку стряхнуть пыль с отцовского БМВ R-12 и вступить в тренировочную программу Гитлерюгенда для участия в Гонке Оси. И заставляла его снова и снова садиться за мотоцикл, в снег и зной, после бесконечного числа аварий.

Эта частичка Луки хотела быть сильной, как его отец, даже сильнее: крепким, как кожа; жёстким, как сталь. Она толкала его вперёд, толкала, толкала – весь путь к победе в Гонке Оси в 1953 году.

После победы всё изменилось. Лука встретился с настоящим фюрером и не показал ему язык (хотя волосы на затылке встали дыбом; чисто инстинктивная реакция). Победоносный стал не просто частью душащей его системы, а её лицом. Его портрет был увековечен на плакатах с лозунгами «Слава Победе!», развешанных по всей империи. «Мы сильные, – думали арийцы каждый раз, когда видели их. – Мы столь непобедимы, что даже четырнадцатилетний мальчик смог пересечь континенты и победить».

Но когда сам Лука смотрел на эти плакаты, он не чувствовал себя сильным. Не ощущал правильность происходящего. Он чувствовал себя… поглощённым. Люди смотрели на него – мальчика в чёрной куртке, с волосами, подстриженными по-военному коротко, с приветственно вскинутой рукой, – но не видели его настоящего.

Так что хлебные крошки бунта и недовольства Луки становились всё крупнее, а Лука – всё смелее. Пачка сигарет в неделю. Коричневая куртка вместо классической чёрной формы гонщиков. Яростное высказывание – иногда два или три – о сложившемся положении вещей, всегда и только в правильной компании. Лука очень расчётливо нарушал правила. В самый раз, чтобы слыть бунтовщиком, но не получить билет в один конец до трудового лагеря.

Но после того, как фройляйн вернулась за ним, когда она вступила в бой с японскими солдатами и проиграла, когда оружие было отобрано, а руки – связаны, когда их запихнули в патрульный фургон, словно чёртов тюк сена, Лука понял, что совершил ошибку.

«Фактически, – размышлял он, пока фургон ехал по улицам Токио, – я довольно много ошибался». Спустился к докам. Преследовал не-Адель в саду. Пригласил её на Бал Победителя. Но самое главное, влюбился в неё (и не главное тоже, если на то пошло).

Девушка сидела рядом, устремив взгляд в окно, когда они въезжали в ворота Императорского дворца.

– Быстро мы вернулись, – пробормотал Лука.

Он смотрел на фройляйн и ждал. Ждал, что она закатит глаза. Возразит. Хоть что-нибудь. Но не-Адель продолжала смотреть в окно, лицо белее мела. Луке было бы легче, если бы она кричала. С ругательствами и обвинениями он мог бы справиться. Но с тишиной…

Луке никогда не нравилась тишина.

Её молчание было повсюду. Ещё вчера Лука прошёл в ворота Императорского дворца, сопровождаемый бурей оваций и вспышками камер. Сейчас ничего этого не было. На территории дворца было удивительно тихо для места, где только что был застрелен фюрер. Не было больше неистовых эсэсовцев, прочёсывающих сад. Фонари почти не горели; большинство окон погасло.

Лука и не-Адель были переданы СС и отведены в бальный зал. Здесь выключили музыку, избавились от гостей. Камеры «Рейхссендера» лишились операторов – их шесть глаз ослепли, – но остались стоять, окружая усыпанный стеклом танцпол. Тело Адольфа Гитлера лежало среди осколков. Кто-то накрыл труп простынёй, когда кровь ещё не успела высохнуть. Пятна пропитали ткань. Красный цвет постепенно увядал…

Фюрер, человек, который всегда был превыше жизни – чьё лицо было повсюду, вечно (над каминной полкой в доме родителей, на экране телевизора, в каждом учебнике) – теперь стал пищей для червей, ожидающей своего часа. Лука – не беря во внимание возможность оказаться замешанным в убийстве, подвергнутым пыткам и казнённым – не был ужасно расстроен его смертью. Странно, но охранники из СС тоже не особо из-за этого убивались. Высшие чины даже улыбались: кровожадное выражение, не подчёркнутое ямочками и добрыми морщинками. Такому не место на лице человека.

– Победоносный Лёве, – пророкотал офицер СС, когда их вытолкнули к нему. – Такого я от вас не ожидал.