Кровь данов

– Знаешь, кто я? – спросил Остах.

– Ты Рыбак, – кивнул моложавый. – Заяц тебя признал. А я тебя не знаю! – с вызовом добавил он и уставился прямо на Остаха.

«Не сработаемся, – подумал Остах. – Впрочем, попробовать все равно стоило».

– Странно. Должников своих знать нужно, – хмыкнул Рыбак. – Полезным может оказаться.

– Тебе Хриплый был должен, не я! – крикнул Любимчик.

– Мне должен ночной хозяин этой столицы. – Остах наклонился вперед и спросил: – Это ты – ночной хозяин?

– Чего тебе надо? – бросил смазливый.

«Вот как, значит? – разозлился Остах. – И как такой поганец сумел Хриплого завалить?»

– В госпитале напали на слуг наследника Дорчариан. Слуг избили, кубышку с цацками умыкнули. Если те, кто кубышку взял, под тобой ходят – то цацки надо вернуть. Они мои.

Красавчик нехотя кивнул.

– И если кто-то может рассказать про горцев с налобными повязками, расшитыми синим, – пусть скажет, я послушаю.

– Кубышка и горцы. И долг снят? – деловито спросил Любимчик.

– И долг снят. Наполовину, – согласился Остах, вставая. Делать здесь больше нечего. – Когда что узнаете – пусть Заяц придет расскажет.

Он вышел из комнаты и услышал за спиной тяжелую поступь Зайца и его одышку.

– И как такой слизняк Хриплого подсидел? – спросил Остах, спускаясь по лестнице. – Любимчик, надо же!

– Много ты знаешь… – проворчал Заяц, спускаясь следом. – Такая каша заварилась, война всех против всех. Сначала «Добрых», вместе с Хриплым, какие-то пришлые порезали. Потом уже остальные друг за дружку взялись.

– Давно? – спросил Остах. Он начал припоминать, как Гимтар говорил о чем-то подобном. Но тогда они хоронили рекса, и ему было не до того.

– Давно. Три года как.

– А этот как удержался? – Остах сплюнул себе под ноги.

– Дык он девками крутил. А их и не трогал никто. Вот он «Веселых» собрал, кого смог, – и заявил права. А все остальные – потрепанные… – Заяц махнул рукой.

– Ты сам-то как выплыл? – удивился Остах, выходя на улицу. – Ты же из наших, из «Добрых».

– Так не было меня, – рассеянно, думая о чем-то своем, ответил Заяц.

– Как – не было? – удивился Остах. – Где ж ты был? В Арраине?

– Не. Там «Добрых» тоже всех повывели. В первую голову, – пряча глаза, сказал Заяц.

– Так где тогда?

– Да пил я! – зло прошипел Заяц. – Пил! Второй месяц пил! В канаве уже валялся, отходить собирался. Но выкарабкался, слава Паготу. Теперь ни капли…

– А что потом? Как тебя не тронули-то?

– А что я? – пожал плечами Заяц. – Я всем нужен и никому не мешаю. Да и кончилось к тому времени все.

– Всем нужен, говоришь? – задумчиво переспросил Остах. – Возьмешь от меня работенку? Хотел с этим вашим слизняком дела делать, но…

– Что за работа? – Заяц приблизился и понизил голос, оглядываясь.

– Купец Буддал. Третий дом от площади, – так же понизив голос, сказал Остах, останавливаясь под четырьмя пустующими кольями. Именно они в свое время и дали название харчевне и всем окрестностям. – Слуга купца – мелкий помощник или счетовод… Не важно. Имя – Солид. Невысокий, светловолосый, кучерявый. Он там один такой, не перепутаешь.

– Ага, – кивнул Заяц, по-прежнему осматриваясь по сторонам.

– Надо его прибить, но так, чтобы случайно вроде. Грабеж вечером. Пьяная поножовщина. Или утоп по пьянке.

– Сделаем, – кивнул Заяц.

– Сделай, – дотронулся до рукава собеседника Остах. – Красиво сделай. Чтобы ко мне ни одна ниточка не тянулась.

– Сделаем, – повторил Заяц. – Не впервой, – осклабился старик. Расщелина на его верхней губе разошлась, обнажив гнилые зубы и уродливое небо.

– Ну и я не обижу, – кивнул Остах. – Ты меня знаешь.


– Я тебя знаю, – медленно кивнул Заяц. – И ты меня вроде как помнишь. Так что если понадоблюсь, ты мальчонку в торговых рядах всегда ко мне с весточкой можешь наладить.

– А он с весточкой точно к тебе побежит? Или же к юбочнику этому? – спросил Остах, кивнув в сторону окна на втором этаже. – И зачем вам этот слиз…

– Тихо, – ткнул указательным пальцем в грудь Остаха Заяц. – Не стоит здесь говорить такие слова.

– Ладно, – хмыкнул Остах. – Буду ждать новостей.

Обратно Остах выбирался той же дорогой. Чего мудрить? Проходя мимо дома кожевенника, Остах нисколько не удивился, не обнаружив на пустыре ни раненых, ни мертвых.

Кто бы мог подумать, что верх над ночным людом сможет взять юбочник! Или «Веселый», так правильней. Остах не был особо силен в прошлой истории ночных людей Атариана, но и посторонним невежей его нельзя назвать. И вот не помнил он, чтобы ночным хозяином становился «Веселый». Не было такого отродясь! С давних пор повелось, что ночные люди провинции Атариан – как в других провинциях обстояли дела, Остах доподлинно не знал – делились на четыре группы. «Тихие» – воры, карманники, скупщики краденого… Самая многочисленная, но и самая разрозненная группировка. «Сильные» – убийцы, грабители, разбойники. «Веселые» – юбочники, игроки и мошенники. Юбочниками презрительно называли тех, кто торговал женскими телами для утех: от мелких сводников до владельцев борделей. «Добрые» были контрабандистами, самой сплоченной группой с собственным вожаком. Немудрено, что чаще всего ночным хозяином становился главарь «Добрых».

Остах когда-то, в далекой юности был «Добрым» в Арраине. Известным в своем кругу и удачливым малым. Там и получил свое прозвище – Рыбак. Ловил Рыбак в море жирную рыбку, до тех пор, пока завистники его на рабский рынок не наладили. Потом, когда Эндир стал входить в силу, Остах использовал возможности наследника, чтобы оживить старые связи. При помощи друга Остах смог поквитаться с обидчиками, которые в свое время сдали его властям. Во время одной короткой кровавой ночной стычки, которую никто не ожидал, он с Эндиром случайно помог прийти к власти над «Добрыми» Хриплому.

Эта стычка, как и множество других событий из бурной столичной молодости, со временем подзабылась. А вот когда в горах Дорчариан усилиями молодого дана установилось то, что все называли миром – хоть северяне никогда не успокаивались надолго, – то пришло время денежных дел. «Казне Дорчариан нужны деньги, – любил приговаривать Эндир. – Прежде чем писать книгу войны, нужно дописать книгу мира».

Остах стал налаживать тайные тропы, чтобы миновать загребущие лапы имперских купцов. Гимтар заслал своих людей в Атриан, и вскоре оттуда пришла весть, что нового ночного хозяина зовут Хриплый и он не прочь иметь дело с уважаемым Эндиром и уважаемым Рыбаком. Остах вспомнил, как от этой новости они с Эндиром переглянулись.

– Пагот-шутник! – крикнул тогда Эндир к неудовольствию Гимтара, не любившему упоминания имперских богов. – Дружище Хриплый – ночной хозяин Атриана! Отличная шутка! – и рассмеялся.

Если бы Хриплый был жив сейчас, то Остах обязательно обратился бы к нему. Ему он без опаски смог бы поручить доставку письма Гимтару. Но Хриплый сгинул, а ни Любимчику, ни Зайцу Остах довериться не мог. Он не был уверен в том, что стоило просить юбочника разузнать про пропавшие драгоценности. Когда Остах продумывал будущий разговор с ночным хозяином, он еще ничего не знал о серебряном браслете с дубовыми листьями на руке сопляка Фракса Хмутра. Как там звали мелкого недоноска – Милиар? Сейчас картина рисовалась простой и незатейливой: месть имперского вояки-порубежника горцам. Но Остах любил все делать так, как должно, и не стал отступать от намеченного. В конце концов, вдруг люди Любимчика что-нибудь новое нароют? Лишним не будет.

А вот знания о возможных соляных копях в Лоне Матери слишком важны, чтобы доверить их кому попало. С другой стороны, и медлить нельзя: дан и танас должны узнать про соль как можно быстрее. Но как?



Клоп

Клоп всегда остро чувствовал опасность. Рабская жизнь и многочисленные хозяева научили. Потому и жив до сих пор. Именно поэтому он не смог расслабиться у моста, где Пиво с Книжником затеяли остановку с охотой-рыбалкой. Недомерок решил пройти чуток обратно и посмотреть, что творится позади. Клоп любил присматриваться, оглядываться и знать, что происходит за спиной.

Он скривился и почесал между лопатками, изогнувшись на узкой скамье. Вот странно – камень страхолюдного чудовища угодил в шлем, а ноет спина.

Клоп вспомнил о Джогу-Вара, и его передернуло. Когда он увидел горного волосатого исполина, то чуть не умер на месте от страха. Наверное, оттого и не испугался, когда его втащили в склеп к страшному седому старику: весь страх в нем кончился, остались лишь покорность и безразличие. Сил едва хватило на то, чтобы смотреть на блестящее лезвие кинжала, что ходило ходуном у шеи. И вдруг все кончилось. Злобный свирепый мальчишка хотел выцепить из руки старика кинжал, но воин что-то прошептал, и сопляк унялся.

И вот теперь они сидят вместе как ни в чем не бывало и пируют за одним столом. Видать, умерший старик был непростым человеком. Странные они, эти горцы. В Империи Клопу уже кожу со спины кнутом спускали бы, а здесь за стол усадили… И еда у пленных и горцев одна и та же… Клоп покосился на уплетающего густую похлебку Книжника, сидящего рядом. Как же Арратой вымаливал себе жизнь! Что он вопил на горском тарабарском наречии? Спрашивать у счетовода Клоп ничего не стал – лень. Да и что может знать проклятый врун?! Слышал он его сказки, и не раз: один-единственный привратник и куча золота, как же! Видел он те горы золота, еле жив остался…

Клоп запихал в рот кусок вареного мяса и потер шею. И замер с поднятой рукой. В зал вошла Она – румяная, белая, пышная, как праздничная сдоба на господском столе. Горянка прошла мимо раба – груди мягко покачивались, а ягодицы перекатывались. У Клопа зашумело в ушах и затвердело внизу. Но было что-то и еще, кроме похоти. Что-то новое, чего Клоп не ждал от себя. Может, голова закружилась от запаха пахучих трав, который остался после нее?

Девки, которых доселе наспех знал Клоп, были сплошь тощие и чумазые. Такие же, как и он сам. Украдкой от хозяев они быстро совокуплялись в коровнике или темном сарае, как собаки на случке, и отваливались друг от друга.

Горянка подошла к заросшему черной бородой воину и взяла за плечо. Клоп почувствовал, как кольнуло в груди. Да что с ним такое?! Потом, когда она втирала в плечо бородача мазь и приматывала руку, Клоп зачарованно смотрел на широкую женскую спину, шею… и, конечно, то, что пониже спины. Он и не заметил, что рот его раскрыт, как главные ворота усадьбы перед приездом хозяина.

Но вот она закончила, собрала мази в суму и направилась к выходу. Затаив дыхание, Клоп следил за каждым шагом. Она встретилась с Клопом глазами, озорно улыбнулась и приблизилась. Взяла его ладонь в свою руку и положила на полную грудь. Рука Клопа задрожала, в ушах зашумело так сильно, что он чуть не упал со скамьи. Лекарка расхохоталась, схватила Клопа за шею и поволокла за собой. Клоп и не думал сопротивляться. Выходя, он успел заметить, как на колени к воину садится горянка, что разливала брагу. А к чернобородому подходит еще одна.

Он оказался ей по плечо. Но это было не важно. Ничего уже было не важно. Одним движением горянка стянула с него рубаху через голову, понюхала ее и скривилась. Загнала его в большую кадку у входа. Клоп и сам не заметил, как оказался по колено в прохладной воде, совершенно голый. От воды приятно пахло травами, так же, как и от лекарки.

Женщина зачерпнула ковшиком воды и полила ему на голову. Клоп закрыл глаза, а она вдруг схватила его между ног. От неожиданности раб переступил ногами и чуть не вывалился из кадки. И упал бы, если бы его не придержали. За все то же причинное место.

– Ты что? – сказал Клоп, но женщина быстро прижала указательный палец к его губам, ласково прошипев.

Клоп прикусил ее за палец и схватил двумя руками за ягодицы, притянув к себе. Она нагнулась и поцеловала его. Поцелуй был долгим, пока Клоп не расслабился и не просунул язык между губ. Почувствовав движение языка, лекарка втянула его так глубоко, что раб на миг испугался. Но лекарку заколотила дрожь, по телу густой волной побежали мурашки; рука, держащая Клопа за причинное место, тоже задергалась, и Клоп излился ей на бедро. Горянка отпустила его язык и уд, смеясь весело и счастливо. Клоп вдруг ясно и четко вспомнил темный склеп, лезвие кинжала у шеи и понял, что живой. Он живой! Клоп схватил женщину за полную грудь и сильно сжал за сосок. Та вскрикнула.

«И она живая», – появилась в голове глупая мысль, и Клоп толкнул лекарку на кушетку. Та потянула его за собой и опять впилась в губы. Ночь только начиналась.



Олтер

Пелеп внимательно смотрел на меня, выставив ладони вперед и растопырив пальцы. Мы успели порядком запыхаться. Я вымотался, вспотел, колени ходили ходуном, но останавливаться и не думал.

Мой противник вскинул руки, метя в глаза, а сам кинулся ко мне, выставив плечо, и врезался в мой живот. Задумка была хороша – снести меня, как кеглю. Тем более что я еле-еле держусь на ногах. Но я успел развернуть корпус, пропуская соперника мимо, и слегка толкнул. Пелеп рухнул на землю. Победа получилась неожиданно скорой и легкой.

Барат, выполнявший роль судьи, и Йолташ радостно загудели. Дядька Остах сидел на табурете, демонстративно не участвуя в «детской возне». Он изредка переговаривался о чем-то с гостями – Либурхом и Туммой. Видимо, они обсуждали ход поединка. На невысоком столике перед ними лежали фрукты, стояли кувшин разбавленного вина и чаши. Плети винограда над головой укрывали зрителей в приятной тени. Несмотря на раннее утро, зной уже крепко обнимал за плечи. Здорово выручал журчащий неподалеку фонтан. Вообще, задний двор оказался идеальной площадкой для наших утренних тренировок. То, что нужно, – укромное место рядом с домом.

«Было бы чему радоваться», – я с укоризной глянул на братьев. Те мигом почувствовали мое недовольство и примолкли.

– Пелеп старается, – отдуваясь, громко сказал я. – Он отлично дерется, хоть и не привык бороться по правилам. Хороший противник, быстрый и резкий.

Пелеп поднялся с земли и поклонился. Паренек меня боготворил, что сильно меня раздражало. После того как мы привели избитого Пелепа домой, я выдал ему кое-что из своей одежды – лицезреть и дальше его рванье я не собирался. Потом уговорил Остаха смазать парню вывихи и ушибы, хоть тот и считал перевод мази на оборванца расточительством. О чем с ворчанием и сообщил, обрабатывая синяки и ссадины мальчишки. После этого – а также плотного сытного ужина – Пелеп считал себя обязанным мне до конца жизни. А меня чтил как личное божество.

И потому вначале борьба у нас не задалась. Пелеп смотрел на меня, как кролик на удава, замерев столбом. Да, с таким столбом удобно отрабатывать подсечки, подножки и броски – живой вес все-таки, не мешок! Вот только мне нужен полноценный спарринг-партнер! Как я ни ругал, как ни просил Пелепа – ничего не выходило. Он слушал меня, беспрестанно кивая и кланяясь, а как только дело доходило до поединка – впадал в ступор. Не мог беспризорник поднять руку на благодетеля!

– Вот только он легкий! – Я топнул ногой. – Очень легкий! Ткни его пальцем – и он падает.

– А сынок Фракса, краба ему в… – закашлялся Остах, поймав насмешливый взгляд библиотекаря, – тяжелехонький. И за землю цепко держится. По весу как четыре таких замухрышки будет.