Красная книга начал. Разрыв

Сейчас нор Амос был готов убить за съеденный утром бутерброд. А появись здесь Сара со своим божественным кексом или даже просто с куском черствого хлеба, принес бы ей все три клятвы, не раздумывая, вручив имущество, жизнь и душу. Но увы, симпатичные девчонки не выпрыгивали из-за угла, стремясь накормить свежими яствами молодого кавалера, и не претендовали на его фамилию или тело.

Вспоминая вчерашние расстегаи и еще более ранний завтрак в поместье герцогини, он корил себя за глупость. При расставании ван Дерес пыталась вручить ему сумку с припасами, а он, зная ее натуру и справедливо предполагая, что еды там на неделю, вежливо, но твердо отказывался. Слишком твердо, как полагал теперь юноша.

Темнота раздражала. Похрустывание камней под подошвами сапог грохотом горных обвалов терзало обострившийся слух. Непрерывное бормотание Севера также не способствовало успокоению нервов.

Чуть дернув за кнут, Альбин шепотом попросил его замолчать. Как попросил? Не очень, наверное, вежливо говорить такие слова наставнику, но Север был ему скорее старшим братом, чем строгим отцом.

– Да это не я вроде, – прошептал Север.

Обратившись в слух, нор Амос сообразил, что шепот слышится уже довольно давно. И идет как будто бы из-за стены. И в последнее время звук явно усилился. Завернув за угол, они ясно расслышали приглушенные голоса. Камень обманывал, разнося звук далеко по проходу. Более того, чуть дальше, в каменной кладке стены проглядывали светлые полосы: выкрошившийся за годы цемент открыл доступ свету и звуку из помещения, расположенного за стеной перехода.

Голоса стали громче, но слова разобрать было невозможно. Подкравшись к щели в кладке, друзья попытались заглянуть в нее. Но стена была достаточно широка, и, кроме скудных отсветов жаровни или открытого фонаря, разглядеть ничего не получилось.

Альбин хотел было крикнуть, позвать на помощь, но Север ткнул его кулаком и, постучав по лбу указательным пальцем, шепнул прямо в ухо:

– Не спеши. Надо послушать, а потом подумать.

Юноша кивнул, забыв о том, что во мраке его жест останется незамеченным, и приник ухом к щели. Отрешившись от стука крови в ушах, он явно различил два голоса: один – глубокий, сочный, смутно знакомый, другой – то шипящий, словно капля дождя на раскаленном клинке, то скрежещущий, как ржавая пила по кости.

Слова, произносимые вторым, разобрать было совсем невозможно. А вот первый голос был достаточно громок и уверен. Его обладатель словно вещал, а не вел беседу. Привыкший приказывать, может, даже командовать войсками или рабочими.

Альбин прислушался:

– Ваша задача предельно проста: найдите помощника и убедитесь, что он никому ничего не рассказал и не расскажет. Учтите, что и Тайная канцелярия, и Надзорная палата будут его искать. Не дайте им преуспеть, – этот голос будто декламировал эдикт, но зато ответа собеседника расслышать не удавалось.

– Да, – снова зазвучал первый. – Старик мертв, но он хорошо на нас поработал. Я не знаю, известно ли кому-нибудь о его помощнике, но склонен предполагать худшее. Его надо найти непременно. Император не должен избежать ловушки. Я загоню его в угол, как крысу, и буду травить, как бешеного пса. Уже почти все готово, и было бы неприятно потерпеть неудачу. Не так ли, мастер? Учитывая, что за неудачей нас всех ждет не совсем долгая и очень неприятная жизнь, пока охранка не разложит нас на составляющие.

Альбин отпрянул от стены, не веря, заморгал. Не может быть, чтобы они так внезапно наткнулись на заговорщиков. Он снова приник к щели.

– …Нет и нет. У нас много сторонников и при дворе и в службах. Но открыто они выступить не могут… пока. Конечно, если пройдет слух, я узнаю о том сразу, но лучше не доводить до крайности. Я предпочитаю тишину. Пусть сатрап заигрывает с торговой палатой и дворянским собранием. Это лучше и удобней, чем если начнется охота на нас.

– …Нет. Вы работаете один, – ответил на невнятный вопрос собеседника тот же голос. – Я не могу сейчас разбрасываться ресурсами. Деньги, оружие, оборудование мы вам предоставим, но людей дать не могу, – он прервался, выслушав новый вопрос. Потом ответил: – Конечно, связь как прежде. Мой человек будет проверять место раз в сутки. Если что потребуется, оставите там пакет с указаниями. Ответ заберете там же…

Альбин еще слушал долго, но ценной информации больше не извлек. Наконец он медленно отодвинулся от стены и, легко похлопав варвара по плечу, чуть подтолкнул того в сторону прохода. Ему много надо было обдумать и обсудить. Но даже переполняемый эмоциями, он не решался произнести ни звука. Кто знает, как сработает коварная пещерная акустика. Север успокаивающе сжал его предплечье и потянул в темноту.





* * *


Рассвет несмело, одним глазком заглянул в город, просыпающийся для встречи нового дня, мягко позолотил крыши домов и робко коснулся огромного гномона[21] языком пламени, взвившимся над часовой площадью. Большим овалом мраморный циферблат сдавил прозрачные воды бассейна.

Скоро площадь наполнится шумом спешащих ног, криками прохожих и звонкими голосами зазывал. Распорядители запустят механизм, и из черного железа, застывшего в виде огромной свечи, потечет вода, искажая его очертания, даруя ему призрачную жизнь.

Прохожие с удовольствием будут присаживаться на мраморный бортик и, наблюдая за весело снующими в воде рыбками, обсуждать свои важные и не очень дела. А пока на бронзовой пластине с цифрой «12» расположились только двое. Уставшие и измотанные, устремив в воду слезящиеся взгляды, они готовились к новому рывку. Еще час ходу, и их встретит утренней суетой Лунная крепость, со всеми своими тайнами и заботами. С невыспавшимся императором, работавшим почти всю ночь, и бодрой стражей, уже получившей нагоняй от капитана, с восхитительными кухнями, уже пахнущими свежим хлебом и тушеным мясом, и с мягким пленом одеял. Вот старший товарищ хлопнул молодого по спине, и, обув недавно скинутые сапоги, воины легкой трусцой побежали в гору.





* * *


Ребенок всхлипнул в колыбели, когда Сатхи схватил его душу, преобразуя функцию в короткий серп. Одним взмахом отделил духовное от тварного.

Младенец задышал чаще, еще не осознавая, что мертв. Душа вздрогнула, потеряв тварную защиту, забилась.

Сатхи, заставив серп растаять в воздухе, притянул душу к себе уже двумя руками, уговаривая, успокаивая, обещая заботу и нежность, обещая покой и негу. Опутывая ее эмоциями и функцией, он встал на колено и, выбросив левую руку вперед, призвал функцию снова.

Та, приняв вид пламенного нгериса[22], легко пробила барьер незримого и, преобразившись в пичак[23] с широким клинком, потянула разрез, влекомая твердой рукой. Ткань миров разошлась. Наслаждаясь потоком хлынувшей в него энергии, Сатхи медленно, словно принося жертву, погрузил душу в сияющий разрез.

Отпустив душу, Сатхи уселся на пол. Надо подождать, пока затянется рана в барьере, подождать, чтобы никто больше и ничто больше не проникло в ту или иную сторону.

Вдруг мир закричал, качнулся. Словно на весы великого равновесия кто-то бросил суть демона.

Поминая всех богов в проклятиях, Сатхи вскочил, бросился к двери. Но оглянулся на разрез: нельзя оставлять его так, да и младенец еще жив… Подскочив к люльке, Сатхи превратил функцию в керамбит и резанул по тонкому горлу. Навстречу руке, словно приветствуя, поднялся фонтанчик крови и, перехваченный ладонью, выплеснулся на стену, оставляя за собой знак – символ древнего зла.

Отозвав функцию, Сатхи мрачно плюхнулся на пол, оттирая пальцы предусмотрительно захваченной ветошью.

Жнец будет ждать. Он понял, что мир кричал от поступи проклятого. От раны, нанесенной его движением. И пусть сейчас Сатхи не может уйти, пусть след зарастет, как зарастает след от функции, теперь он знает – неумерший в городе. Пусть даже найти его будет сложнее, но охота за раскачивающим весы уже началась.






Глава 3




Я тяну-тяну ладони к солнцу,

Солнце остается неподвижным…





Юта



Император устал. Обнаженный по пояс, в одних простых штанах, с распущенными волосами, ниспадающими вдоль широкой спины, он мерил широкими шагами круглое полотно ковра.

Насыщенный синий цвет с желтыми узорами должен был успокаивать. По крайней мере, его мать устраивала рабочий кабинет именно с такими убеждениями. После ее смерти тут, конечно, многое изменилось. Но этот ковер, которому подарили цвета секреты старых мастеров, умевших вытягивать насыщенные оттенки из индиго и шафрана, остался.

Давно уже картины на стенах уступили место тяжелым деревянным полкам, заваленным тысячами книг. Синий бархат штор превратился в легчайший шелк, а резной ансамбль из легкого столика и воздушных кресел заменили собой огромный, массивный стол, заваленный бумагами, и тяжелые кресла, уродливые в своем непререкаемом удобстве. Центр круглой комнаты, однако, был свободен.

В редкие минуты отдыха император любил, скинув тяжелые одеяния, пройтись по мягкому ворсу. Почувствовать босыми ступнями упругое тепло, прилечь в центре, расслабив сильное, тренированное тело.

Но ничто не длится вечно, и минуты отдыха, жадно вбираемые правителем, разрушил звук скрипнувших петель. Император сам распорядился, чтобы их не смазывали. В эту комнату вел только один вход, и здесь не было проходов за тайными панелями. Через стрельчатые окна мог проникнуть только свежий ветер или малая птаха, если протиснется сквозь кованые решетки. Впрочем, на этой высоте они летали совсем редко.

«Моя крепость в крепости» – так называл свой кабинет император в минуты охватывающей его паранойи. «Моя тюрьма», – говорил он в остальные дни.

Обычно после пятнадцати – двадцати минут отдыха приходил Орест. Он учил правителя борьбе без оружия, делал жесткий массаж и распекал по любому поводу. Орест был суров, как и все северные варвары, жившие при дворе. Но он никогда не снимал маски. Он никогда не говорил в присутствии посторонних, никогда не советовал и ничему не поучал правителя, пока они не оставались наедине.

Огромный, облаченный в кожу и шкуры, он стоял за правым плечом правителя, всегда готовый ко всему. Бесстрастное лицо его было скрыто под берестяной личиной, выкрашенной в красный цвет. Краску эту варвары изготавливали из самок кошенили – небольшого насекомого, которое привозили торговцы юга. Сам его вид, его дикость, его грозность и неумолимость, с которой он двигался, предотвратили больше покушений, чем короткие фалькаты, носимые им за спиной, и миндалевидный щит с гордым фениксом, восставшим из пепла, на багряном фоне.

Сейчас Орест сидел у погашенного камина впол-оборота к правителю и грустно смотрел на длинную шеренгу из фолиантов, оккупировавших верхнюю полку шкафа. Чуть поодаль, на самых краешках кресел примостились Север с нор Амосом, готовые вскочить и бежать по первому приказу.

Было тихо. Лишь шепот газовых ламп, встроенных в стены, и потрескивание слюдяных пластин витража, щедро дарящих дневное тепло надвигающейся ночи, создавали атмосферу приближающейся бури.

Император раздраженно крутанулся на пятках, почувствовав, как сминается ворс, бросил яростный взгляд на молчащего Ореста и снова устремился по кругу, теперь уже в другую сторону.

Минут десять назад Альбин закончил описание вчерашнего приключения и ждал уточняющих вопросов и приказов, но правитель молчал, лишь мерил шагами древний ковер. На минуту Альбин увидел не всевластного правителя Империи Арк, повелителя тысяч судеб и властителя огромных земель, он увидел уставшего зверя, что мечется, пойманный в крепкой клетке, бросая тяжелые взгляды на пленителей.

– Как не вовремя, – пробормотал наконец император. Повернулся к нор Амосу: – Ты узнал голос?

Альбин вскочил, вытянувшись во фрунт, но увидел недовольную гримасу императора и снова присел, повинуясь решительному жесту.

– Нет, мой господин, сожалею, но камень сильно искажал звуки. И я вообще многого не разобрал.

– Но ты явно слышал, что у заговорщиков есть связи при дворе?

– Так точно, – если бы придворные художники хотели запечатлеть стойку «смирно» в мягком кресле, им стоило бы пригласить юношу в натурщики. – Это я слышал очень хорошо. Он еще упоминал, что у них есть доступ к любым сведениям от Охранной и Тайной палат. Возможно, что и Надзорное ведомство, и Адмиралтейство тоже заражены предателями.

– Крысы, везде крысы, – пробормотал Орест.

– Что? – обернулся к нему император.

– Да ничего, – раздраженно протянул Орест. – Ты нянькаешься с ними, оберегаешь… Дай мне две недели, и я принесу тебе головы всех заговорщиков.

– И зальешь кровью не только столицу, но всю страну? Ты хочешь, чтобы против меня выступили не только аристократы, но и народ? А что потом, брат? Бесконечные восстания, гражданская война? А может, ты думаешь, что наши дорогие соседи будут ждать, пока мы закончим наш междусобойчик? Ладно если только с востока придут. Тех мы удержим силами народа, а шинги? Они не будут ждать, они укусят сразу, как почувствуют слабость. А ты знаешь, кого они приведут с собой? Да нас растерзают, как больного пса. Нет, Орест, это далеко не выход. Хотя я бы сам желал, чтобы все было так просто, – император сгорбился и уселся прямо на ковер.

– Ты знаешь, что народ с тобой. Стоит послать весть, и отец приведет тысячу сатамов[24]…

– И опустошит все свои земли.

– Народ не отступит от обета.

– Народ должен жить своей жизнью. Довольно, Орест. Мы обсуждали это много раз. Империя должна быть сильной своими силами, а не заемными.

– Тогда просто убей заговорщиков. Даже у дракона голова не вырастает сразу, а хвост без головы прицельно не ударит. Просто…

– У тебя всегда все просто. Ты знаешь, кого именно? Может, ты вытащишь память из нашего маленького друга? – он махнул в сторону Альбина, не заметив, как тот поежился. – Не можешь сам? Значит, ты знаешь достойного доверия мага, который проведет всю процедуру и не растреплет своим магистрам на следующий день? Ладно, я просто устал. – Он обернулся к Альбину. – Сделаем так: ты получишь завтра все документы по Старику. Сам найдешь его помощника и притащишь мне так, чтобы никто не узнал. А ты, – император устремил взор на Севера, – поможешь ему, если нужны будут силовые акции. Но только в крайнем случае. Я не хочу, чтобы ваша компашка разнесла мне весь город.