Королевство

– Если ты создал что-то, потратив такое количество времени и вложив столько боли и любви, сколько отдала этому зданию я, оно станет частью тебя. Нет, даже не частью, оно больше тебя, важнее. Дитя, здание, произведение искусства – вот твой единственный шанс на вечную жизнь, разве нет? Важнее всего того, что ты обязан любить. Понимаешь?

– То есть это памятник и тебе.

– Нет! – обрубила она. – Я не памятники создаю. Я создала простое, практичное, красивое здание. Потому что людям нужна красота. А на моих чертежах красота кроется в простоте, очевидной логике, ничего монументального в них нет.

– Почему ты говоришь про чертежи, а не про отель? Его скоро достроят.

– Потому что его вот-вот испортят. Компромиссы с муниципальными властями по поводу фасада. Карл согласился на дешевые материалы, чтобы не вылезать за рамки бюджета. Пока я была в Торонто, целиком поменяли лобби и ресторан.

– Так ты вернулась, чтобы спасти свое дитя.

– Но вернулась слишком поздно, – сказала она. – И побоями меня попытался сделать послушный человек, которого, как мне казалось, я знаю.

– Если соревнования по перетягиванию каната ты проиграла, почему ты все еще здесь?

Она хмуро улыбнулась:

– Ну а как же. Полагаю, мать чувствует себя обязанной присутствовать на похоронах собственного ребенка.

Я сглотнул:

– Ты осталась лишь по этой причине?

Она долго на меня смотрела. Потом закрыла глаза и медленно кивнула.

Я задержал дыхание.

– Шеннон, я должен услышать, как ты это произнесешь.

– Пожалуйста. Не проси.

– Почему?

На глазах у нее блеснули слезы.

– Потому что, Рой, это как в сказке – «Сезам, откройся», поэтому ты и спрашиваешь.

– Ты про что?

– Если я сама услышу, как я это говорю, мое сердце откроется и я ослабею. А пока здесь все не закончится, я должна быть сильной.

– И я должен быть сильным, – ответил я. – А чтобы силы появились, мне надо услышать, как ты это скажешь. Скажи тихо, чтобы услышал только я. – Руками, как чашками, я закрыл ее маленькие уши, напоминавшие белые раковины.

Она посмотрела на меня. Задержала дыхание. Остановилась. Снова собралась с силами. И прошептала волшебные слова, чья сила превосходила лозунг, Символ веры, клятву:

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, – прошептал я в ответ.

Я поцеловал ее.

Она поцеловала меня.

– Черт бы тебя побрал, – сказала она.

– Когда все это закончится, когда отель достроят, ты будешь свободна?

Она кивнула.

– Я могу подождать, – сказал я. – Но потом мы соберемся и уедем.

– Куда? – спросила она.

– В Барселону. Или Кейптаун. Или Сидней.

– В Барселону, – сказала она. – К Гауди.

– Договорились.

Мы смотрели друг другу в глаза, словно скрепляя клятву печатью. Во тьме раздался какой-то звук. Ржанка? Почему она спустилась сюда с горы? Из-за ракет?

Ее лицо как-то изменилось. Появилась тревога.


– Что это? – спросил я.

– Прислушайся, – прошептала она. – Звук какой-то нехороший.

Я прислушался. Это не ржанка, тон шел то вверх, то вниз.

– Черт возьми, да это пожарная машина, – сказал я.

Как по команде, мы выскочили из постели и выбежали в мастерскую. Я открыл дверь: мы успели увидеть, как к деревне промчалась старая пожарная машина. Я менял ей запчасти – муниципалитет купил «GMC» у вооруженных сил, службу она несла на аэродроме.

Аргументы в пользу покупки: она была в приемлемом состоянии, а в цистерну помещалось 1500 литров воды. Аргументы в пользу продажи спустя год: на крутом подъеме тяжелая машина оказывалась столь неуклюжей, что, если пожар начнется где повыше, когда машина туда доберется, тушить этим 1500 литрам окажется нечего. Но желающих на колымагу не нашлось, вот и осталась.

– Не надо бы в такую погоду устраивать в центре салют, – сказал я.

– Горит не в центре, – ответила Шеннон.

Я проследил за ее взглядом. В горы, к Опгарду. Небо было грязно-желтым.

– Вот блин, – прошептал я.



Я въехал на «вольво» во двор. Следом за мной – Шеннон на «субару».

Опгард на месте – покосившийся, сверкающий, в лунном свете чуть склонившийся на восточную сторону. Невредимый. Мы вышли из машин, я пошел к амбару, а Шеннон – к дому.

Внутри я увидел, что Карл здесь уже побывал и забрал свои лыжи. Я взял свою пару и палки и побежал к дому – стоявшая в дверях Шеннон протягивала мне лыжные ботинки. Я надел лыжи и, отталкиваясь палками, пошел в лес, к грязно-желтому небу.

Ветер настолько утих, что следов Карла не замело, – по ним я и шел. По моим прикидкам, буря стихла до обычного сильного ветра – но, по крайней мере, не настолько, чтобы я слышал крики и потрескивание пламени до того, как забрался на вершину. Поэтому я удивился и вздохнул с облегчением, когда наконец встал и посмотрел на отель, на каркас и модули. Дым, но пламени нет, – наверное, успели потушить. Но потом я заметил отблески в снегу с другой стороны постройки, на кузове пожарной машины, на бледных лицах людей, стоявших лицом ко мне. И когда ветер на мгновение стих, я понял, увидев повсюду желтые жадные языки, что ветер лишь временно задул пламя: оно вспыхнуло на деревянных конструкциях с подветренной стороны. И я увидел, с какой проблемой столкнулись те, кто пожар пытался потушить. Дорога доходила только до фасада отеля, и пожарной машине пришлось встать поодаль, снег ведь на площадке перед зданием не расчистили. Значит, даже если они полностью раскатают шланг, его длины не хватит – он не дотянется до задней части отеля, и направить струю воды по ветру не выйдет. А теперь, хоть они и включили максимальный напор, струя воды растворялась во встречном ветре и шла назад как дождь.

Я стоял менее чем в ста метрах, однако жара не чувствовал. Но когда я отыскал среди прочих лицо Карла, тоже мокрое от пота или воды из шланга, я понял, что надежды нет. Все пропало.





51




С серым светом настал первый день года.

Поэтому пейзаж казался плоским и нечетким, и, когда я поехал из мастерской к стройплощадке отеля – пожарищу, – на мгновение возникло ощущение, что я заблудился, вовсе не эту местность я знал столь же хорошо, как карман собственных брюк, – нет, это чужая, неизведанная планета.

Когда я приехал, Карл стоял рядом с тремя мужчинами перед дымящимися черными руинами, которые должны были стать гордостью деревни. И все еще могут стать, но вряд ли в этом году. Черные, обугленные деревяшки тянулись к небу, словно взывающие к чему-то указательные пальцы, – они скажут нам, им, да кому угодно, что, черт дери, спа-отели в горах не строят – это противоестественно, духи проснутся.

Выйдя из машины и подойдя ближе, я увидел, что там трое – ленсман Курт Ольсен, мэр Восс Гилберт и начальник пожарной охраны по фамилии Адлер; когда не было дежурств на пожарной станции, он работал инженером в муниципалитете. Не знаю, заткнули они рты потому, что я подошел, или потому, что завершили обмен мнениями.

– Ну? – спросил я. – Версии есть?

– Нашли остатки новогодней петарды, – сказал Карл – так тихо, что я его едва расслышал. Его взгляд был прикован к чему-то расположенному очень-очень далеко.

– Точно, – сказал Курт Ольсен, держа сигарету большим и указательным пальцем, прямо как солдат в карауле. – Ее могло принести из деревни ветром, она и подожгла деревянные конструкции, это же ясно.

Ясно-то ясно, но он выделил слово могло, и я понял, что он не особо в это верит.

– Но? – спросил я.

Курт Ольсен пожал плечами:

– Но начальник местной пожарной охраны говорит, что, когда пожарные прибыли на место, они нашли пару наполовину занесенных снегом следов, которые вели в отель. Ветер тут сильный, значит оставили их незадолго до прибытия пожарной машины.

– По следам было непонятно, это два человека прошли внутрь или вошел и вышел один, – сказал начальник пожарной охраны. – Нам пришлось исходить из худшего – хотели послать бригаду проверить, не остался ли кто в модулях. Они уже полыхали вовсю.

– Трупов нет, – сказал Ольсен. – Но ночью здесь, судя по всему, люди были. Ясное дело, умышленного поджога исключить нельзя.

– Умышленного? – чуть было не закричал я.

Наверное, по мнению Ольсена, с удивлением я слегка переборщил, – по крайней мере, он остановил на мне изучающий взгляд ленсмана.

– И кто с этого что-то поимеет? – спросил я.

– Да о ком ты, Рой? – спросил Курт Ольсен, и мне, черт возьми, не понравился тон, которым он произнес мое имя.