Королевство

– Ладно, я с ним поговорю.

– Спасибо.

Он поднял голову и посмотрел на меня. И в глазах у него я увидел ярость. Словно я, поблагодарив, решил поиздеваться над ним, ведь действовал он не ради меня, а ради себя самого. Может, еще ради Наталии и деревенских, но уж точно не ради меня.

– Снег скоро растает, – сказал он.

– Правда? – непринужденно бросил я.

– На следующей неделе обещают потепление.



Собрание в муниципалитете начиналось в пять, и перед отъездом Карл успел пообедать со мной и Шеннон. Я приготовил горную форель с картошкой и огуречным салатом со сметаной и накрыл стол в столовой.

– Ты вкусно готовишь, – похвалила Шеннон, убирая со стола.

– Спасибо, но тут ничего сложного, – сказал я, прислушиваясь к затихающему гулу двигателя.

Я налил нам кофе, и мы уселись в гостиной.

– Отель на повестке дня первый, – я посмотрел на часы, – поэтому он уже вот-вот будет выступать. Держим кулаки и пожелаем ему ни пуха ни пера.

– Ни пуха ни пера, – повторила Шеннон.

– Семь футов под килем.

– Под килем. Что такое киль?

– Что-то морское, я тут не знаток.

– За это надо выпить. – Шеннон сходила на кухню и принесла два бокала и бутылку игристого, которое Карл поставил охлаждаться. – А в чем ты знаток?

– В чем знаток? – Я наблюдал, как она открывает бутылку. – Я знаток в заправках. И хотел бы, чтоб у меня была собственная. И… пожалуй, больше ничего.

– А жена, дети?

– Если появятся, то пускай будут.

– Почему ты никогда не встречался с девушками?

Я пожал плечами:

– Никто на меня не позарился.

– Не позарился? То есть ты считаешь себя непривлекательным?

– Да я, вообще-то, пошутил, но скорее да.

– Тогда скажу тебе, Рой, что ты ошибаешься. И говорю я это не из жалости, а потому что это факт.

– Факт? – Я взял бокал. – Разве привлекательность – не субъективная штука?

– Отчасти. И нередко женщина считает мужчину более привлекательным, чем на самом деле, а вот мужчине женскую привлекательность свойственно приуменьшать.

– По-твоему, это несправедливо?

– Хм. Наверное, мужчина чувствует себя свободнее, потому что его внешность считается менее важной. Однако из-за этого большее значение приобретает его социальный статус. Если женщины жалуются, что им навязывают стандарты красоты, мужчинам вполне можно было бы пожаловаться, что от них требуют определенного статуса.

– А когда у тебя ни красоты, ни статуса?

Шеннон сбросила обувь и с ногами уселась на стул. Похоже, ей все это нравилось.

– Статус, так же как и красоту, можно мерить разными мерками и по разным критериям, – сказала она. – У нищего, но гениального художника иногда бывает целый гарем поклонниц. Женщин притягивают мужчины, которые выделяются из толпы. Когда у тебя ни красоты, ни статуса, можно взять очарованием, силой характера, чувством юмора и другими качествами.

Я рассмеялся:

– И я как раз из таких, кто берет чем-то еще?

– Да, – ответила она, – твое здоровье.

– Твое здоровье и охренеть какое огромное спасибо. – Я поднял бокал. Пузырьки в нем что-то мне шептали, но что – я не понимал.


– Всегда пожалуйста, – улыбнулась она.

– С такими, как Карл, все проще, – сказал я и понял вдруг, что допил почти до дна. – Так что тебя покорило? Внешность, статус или очарование?

– Неуверенность, – ответила она, – и доброта. Красота Карла – в его доброте.

Я поднял правую руку – хотел предостерегающе выставить указательный палец, но перебинтованный средний не сгибался, поэтому пришлось подключать левую руку.

– Нет-нет. Нельзя выступать с такими дарвинистскими суждениями и при этом утверждать, будто сама ты этим правилам не подчиняешься. Неуверенность и доброта – этого недостаточно.

Она улыбнулась и опять наполнила бокалы.

– Ты, разумеется, прав. Но мне именно так и казалось. Знаю, мой рациональный мозг, как и полагается мозгу животного, наверное, искал самца, способного стать отцом моему потомству, а вот мое человеческое начало заставило влюбиться в это ранимое существо.

Я покачал головой:

– Внешность, статус или компенсирующие факторы?

– Дай-ка подумать. – Шеннон подняла бокал и посмотрела сквозь него на лампу. – Внешность.

– Значит, внешность. А разве это не… банально? – Я явно выпил лишнего.

– Разумеется, банально. Но в мире, где география перестала быть барьером, почему черные все равно вступают в браки с черными, белые – с белыми, а азиаты, даже не живущие в Азии, – с другими азиатами?

– Культура, – сказал я, – им нужен тот, кого они понимают. И кто поймет их. Дети из богатых семей находят себе подобных, художники ищут художников, а образованные – образованных.

– Согласна, – кивнула Шеннон, – но, готовясь сделать выбор, мы тем не менее руководствуемся простейшими факторами, банальными, но важными. Внешность. Чернокожим привлекательными кажутся другие чернокожие, а для азиата восточная красота будет более очевидна, чем для нас с тобой. Почему?

Я пожал плечами:

– Может, это какой-нибудь врожденный инстинкт – повинуясь ему, мы ищем похожих на нас или на наших родителей. Возьмем, к примеру, снежного барса – он всю жизнь бродит по Гималаям и даже собственного отражения в воде не видел, потому что вместо воды там снег и лед. Но когда половозрелый самец впервые видит самку, он тут же думает: во красотка, ну охренеть!

Шеннон тихо рассмеялась:

– По-моему, Рой, ты путаешь самца с эстетом. Ты же не захочешь заводить семью с «крайслером» или машиной Голдберга, так? Красота порождает желание, красивым объектом нам хочется обладать. Но порой у нас возникает желание создать пару с кем-то, кого мы красивым не считаем, если мы знаем, что впоследствии обладать ими не будем, верно?

Я кивнул. Промолчал. Но думал о Карле и Грете, там, в рощице. Как ее пуховик терся о дерево, а потом порвался. И еще один звук мне вспомнился. Чавканье. Мягкая грудь. Юлия. Я отогнал эту мысль.

– Именно этим каждый из нас и руководствуется. Никто из нас не воспринимает красоту вне контекста – она всегда соотносится с нашим предыдущим опытом, с тем, что мы усвоили, изучили и сопоставили. Жители любой страны считают свой гимн самым красивым, мы уверены, что наша мама готовит лучше всех в мире, а самая красивая девушка у нас в деревне – первая красавица на планете. И так далее. Когда впервые слышишь чужую музыку, она обычно не нравится. Конечно, если она действительно чужая. Если кто-то утверждает, будто обожает совершенно новую для него музыку, это оттого, что ему нравится сама экзотичность. К тому же у него складывается впечатление, будто он, в отличие от окружающих, невероятно чувствителен и космополитичен. Но на самом деле нравятся ему те аспекты, которые он, сам того не понимая, узнает. Постепенно новое становится частью его опыта, частью изученного, навязанных представлений о красоте – то есть внедряется в его эстетические пристрастия. В начале двадцатого века американский кинематограф начал приучать представителей всех рас к тому, что голливудские артисты красивы. Сперва белые, а позже – и темнокожие. Последние пятьдесят лет азиатский кинематограф таким же образом продвигает своих кинозвезд. Хотя тут как с музыкой – их красоту должны признавать, значит азиат не должен выглядеть чересчур по-азиатски, ему следует соответствовать уже существующему идеалу красоты, а этот идеал – по-прежнему белокожий. Поэтому, говоря о чувстве прекрасного, мы употребляем слово «чувство», что, мягко говоря, неточно. Слух и зрение – чувства врожденные, но в отношении красоты все мы начинаем с чистого листа. Мы… – Она вдруг осеклась и, быстро улыбнувшись, поднесла бокал к губам – наверное, решила, что зря старается, потому что слушатель ей достался неблагодарный.

Мы немного посидели в тишине. Я кашлянул:

– Я читал, что повсюду – даже в отдельно живущих племенах – красивым считается лицо симметричное. Значит, это нечто врожденное?

Шеннон посмотрела на меня, снова улыбнулась и наклонилась вперед.

– Возможно, – сказала она, – с другой стороны, правила симметрии простые и строгие, поэтому неудивительно, что в этом сходятся все. Вера в высшие силы тоже присуща всем, но мы с нею не рождаемся.

– А если я скажу, что ты красивая? – сам того не ожидая, выпалил я.

Сперва она изумленно замерла, а затем показала на свой полуприкрытый глаз, и когда заговорила снова, то вместо приятной теплоты в голосе зазвенел металл.

– Это значит, что либо ты врешь, либо ты не уяснил даже самые элементарные принципы красоты.

Я понял, что переступил границу.

– То есть существуют принципы? – спросил я, чтобы оправдаться.

Она оценивающе разглядывала меня, будто прикидывая, стоит меня помиловать или нет.

– Симметрия, – ответила она наконец, – золотое сечение. Формы, повторяющие природные. Гармонирующие цвета и оттенки.

Я кивнул, довольный, что обстановка разрядилась, но знал, что еще долго не прощу себе этой оплошности.

– Или функциональные формы в архитектуре, – продолжала она, – на самом деле они тоже повторяют природу. Шестиугольные соты в улье. Бобровые плотины. Разветвляющиеся лисьи норы. Дупло дятла, где селятся и другие птицы. Ни одна из этих конструкций не создавалась ради красоты и тем не менее красива. Дом, в котором приятно жить, красив. Все проще простого.

– А автозаправка?

– Тоже бывает красивой, пока она служит целям, которые мы считаем достойными.

– И виселица тоже?..

Шеннон улыбнулась:

– …тоже бывает красивой, если осужденный на повешение осужден не зря.