Королевство слепых

А Гуго…

– Она вполне могла быть баронессой, – сказал он. – Мы не знаем.

– Думаю, знаем, – сказал Энтони. – Есть вещи, которые нужно научиться принимать, Гуг. Какими бы неприятными они ни были.

Он произнес имя брата как «Уг» и теперь смотрел на него.

– Никогда не видел настоящей баронессы, – сказал Бенедикт. – Вот это круто.

– Так и не видел по сей час, – заметила Мирна.

– Почему она считала себя баронессой? – спросил Арман.

– Ну, среди многого другого есть и семейное имя, – сказал Энтони.

– Баумгартнер? – спросил Бенедикт.

– Нет, – ответила Кэролайн. – Это фамилия отца. Ее девичья фамилия Бауэр. Но ее дед, наш прадедушка, носил фамилию Киндерот.

Она внимательно посмотрела на них, явно в ожидании чего-то.

– Киндерот, – повторил Гуго.

– Мы слышали, – сказала Мирна. – Вы пытаетесь что-то донести до нас этим именем?

Бенедикт прищурился, его губы шевельнулись, он поднял пальцы. Явно пытаясь нащупать связь.

– Киндерот, – сказал он наконец. – Ребенок рот[25].

– Ребенок рот, – повторил Арман, потом задумался. – Рот чайлд? Ротшильд?

Гуго кивнул.

– Это смешно, – сказал Люсьен, фыркнув. Потом посмотрел на детей Баумгартнер. – Вы же не хотите сказать, что Берта Баумгартнер была Ротшильд?

Энтони откинулся на спинку стула, явно дистанцируясь от этих претензий.

Вид у Кэролайн был вежливо-вызывающий, она словно говорила им: ну-ка, попробуйте оспорить это. А Гуго, судя по его виду, торжествовал.

– Да.

– Те самые Ротшильды? – спросила Мирна. – Банкирская семья? Стоимостью в миллиарды.

– Вернее сказать, одна из ветвей семьи, – сказала Кэролайн. – Та, которая приехала в Канаду в тысяча девятьсот двадцатых годах и решила вложить все свои средства в фондовую биржу.

– Им повезло, – сказал Энтони. – Они хотя бы выкарабкались.

– И никакого «все» не было, – сказал Гуго. – Они приехали сюда, потому что все у них было украдено. У нас.

– Хватит, – сказал Энтони, поднимая руку. – Мы всю жизнь жуем это. Это преследовало наших родителей и наших дедов. Они с ума сходили от жажды мести. Давайте кончим об этом.

– Энтони прав, – сказала Кэролайн. – Даже если это правда, мы бессильны что-либо изменить.

– Маман говорила… – начал было Гуго.

– Маман была желчная старуха, которая сочиняла всякие глупости, чтобы чувствовать себя лучше, чистя туалеты у других людей. Она вырастила нас с любовью и желчью, заставила нас поклясться, что мы продолжим борьбу. Но, давая обещание, мы были детьми.

– Киндерами, – сказал Бенедикт.

Кэролайн не без раздражения посмотрела на него.

– Откуда вы знаете это слово? – спросила Мирна.

– Киндер? – спросил Бенедикт. – Моя подружка из немецкой семьи. И потом, я ходил в киндергартен[26]. А разве все мы не ходили?

«Детский сад», – подумал Гамаш и перевел взгляд на выцветшую фотографию в тусклой серебряной рамочке. Фотография детей в саду смерти.

– Мы не немцы, – сказал Гуго. – Мы австрийцы.

– А-а-а, – сказал Бенедикт, потом понизил голос: – Которые были осужденными каторжниками?

– Нет, конечно, – ответила Кэролайн.

Они смотрели на него секунду-другую, наконец Мирна сообразила:


– Не австралийцы. Австрийцы. Как семья фон Трапп[27]. – Это имя, судя по его лицу, ни о чем ему не сказало, и она добавила: – «Звуки музыки»? «Горы живут»? Арман, помогите мне.

– О, я думаю, вы вполне справляетесь.

Слева от него зазвучал тонкий голос, поющий «Эдельвейс, Эдельвейс…»[28], и смолк.

Они посмотрели на Гуго, а он опустил голову, явно изучая свои руки.

– Маман пела нам это, – объяснил Энтони. – Мы, наверное, сто раз смотрели этот фильм.

Арман тоже видел этот фильм с детьми. Он и сосчитать не мог – сколько раз. Теперь Гамаш уже смотрел его с внуками. И он пел им эту навязчивую песню перед сном.

«Эдельвейс». Их тяжелые веки смыкались. «Эдельвейс».

– Мы можем продолжить? – спросил Люсьен.

Он раздал копии завещания Берты Баумгартнер ее детям, а душеприказчики достали собственные экземпляры.

– Пожалуйста, перейдите к пятнадцатой странице, – сказал Люсьен. – Я подчеркну главное. Она оставляет каждому из своих детей по пять миллионов долларов, а также дома в Женеве и Вене. Ее титул переходит к старшему сыну, – сказал Люсьен серьезным голосом, словно титул существовал на самом деле. Он посмотрел на Энтони. – Вам.

– Merci, – сказал сын.

Это могло бы прозвучать саркастически, но прозвучало печально. И не только он испытывал это чувство. Арман посмотрел на остальных. Их печаль была ощутима.

Баронесса, вероятно, оторвалась от этого мира. Возможно, даже была ожесточена. Но она любила своих детей, а они любили ее.

Люсьен прочел все завещание, а закончив, обвел их взглядом:

– Есть вопросы?

Бенедикт поднял руку.

– От семьи, – сказал Люсьен.

– И как это действует? – спросила Кэролайн. – Если иметь в виду, что ничего из прочитанного не существует?

– А как насчет того, что существует? – спросил Энтони. – У нее были какие-то небольшие вложения, немного в банке. Дом? Мы не стали его продавать, пока она жила. Из уважения. Она до конца надеялась, что вернется.

– Я рад, что вы упомянули дом, – сказал Гамаш. – Мы были там вчера. Он в ужасном состоянии, вероятно, его следует снести.

– Нет, – сказал Гуго. – Уверен, его можно спасти.

Арман отрицательно покачал головой:

– Слишком опасно. Особенно под грузом снега. Боюсь, мне придется вызвать комиссию, чтобы его обследовали и, возможно, приговорили.

– Я не возражаю, – сказала Кэролайн. – Можно и землю продать. Маман два года там не жила. У меня нет никаких сантиментов насчет дома.

– Вы там выросли? – спросила Мирна.

Редко такое случалось, чтобы дети – не важно, на сколько лет они успели постареть, – не сохраняли никакой привязанности к дому, в котором выросли. Если только это место не связано для них с несчастливыми воспоминаниями.

– Ваш отец… – начала она.

– Что – отец? – спросил Энтони.

– В завещании сказано, что ваша мать овдовела.

– Да, он умер тридцать лет назад.

– Тридцать шесть, – поправил его Гуго.

– Несчастный случай на ферме, – сказала Кэролайн. – Во время сенокоса его переехал комбайн.

Мирна поморщилась. И хотя на лице Армана благодаря профессиональной выдержке ничего не отразилось, картинку эту он себе представил.

– Его Тони нашел, – сказал Гуго. – Отправился его искать, когда отец не пришел на ланч. Он умер мгновенно. Может, и не почувствовал ничего.

– Не думаю, – сказал Арман, надеясь, что тон голоса не выдал его истинных чувств.

– После этого баронесса и стала работать, – сказала Кэролайн. – Ей нужно было растить нас.

– А я пошел работать в упаковочный цех «ИГА»[29], – сказал Энтони. – А ты, Кэролайн, стала подрабатывать бебиситтингом.