Король на горе

– Идет, – вполголоса сообщил Вихорек.

Я всмотрелся в туманную дымку, плывущую над рекой. Да, что-то такое двигалось.

Бури выдвинулся вперед: лук поднят, стрела наложена на тетиву. Он осторожен, мой загадочный Бури.

Зашуршала листва: одна из лошадок переступила с ноги на ногу.

Темное пятно превратилось в угадываемый силуэт.

Ритмичный плеск. Корабль шел на веслах, мачты в гнезде не было.

Еще минута – и Бури опустил лук. Наши.

Знакомый скрип песка, который промяла защищающая дубовый киль накладка. Задранный к небу нос драккара навис над берегом.

– Вы здесь?

Это Медвежонок.

– Здесь, братишка, – сообщил я.

– Ну так поднимайтесь! – Выдвинутое до самого конца весло коснулось песка.

– Доску сбросьте! – потребовал я.

Бегать по веслу с поклажей мне не улыбалось.

Мое вполне уместное требование вызвало на борту совершенно неуместное веселье.

И спустить доску-трап тоже никто не потрудился. Вместо этого на песок спрыгнули Стюрмир и Медвежонок.

– Дай-ка! – Стюрмир взял у Бури двухпудовую сумку, набитую серебром, и без малейших усилий метнул вверх, через борт, где ее поймал Хавур.

Что тут скажешь? Только то, что хорошо быть здоровенным громилой.

У меня не было ни малейших сомнений, что с той же непринужденностью Стюрмир может забросить на драккар и своего хёвдинга. Меня то есть. Причем в полной боевой.

Пока Бури и Вихорек развьючивали и расседлывали лошадок, а Медвежонок со Стюрмиром занимались легкой атлетикой с тяжелыми предметами, я воспользовался веслом и взбежал на палубу, где меня встретили остальные члены нашего маленького хирда…

И – одно явно постороннее лицо. Причем очарование этого восторженного личика почему-то совсем не привело в восторг меня.

– Заря! Ты что здесь делаешь?

– Я сбежала! – радостно сообщила мне непослушная дщерь Трувора Жнеца.

Вот кто бы сомневался! Ну все. Теперь ее папа с нас точно не слезет. А учитывая, что за папой практически весь могучий варяжский клан…

– Зачем?! – простонал я.

– Хочу быть с тобой!

И тут женская интуиция наконец-то довела до хозяйки: я как-то слабо радуюсь появлению. Все. Нет восторга. Губки дрожат, чудные синие глазки распахнулись еще шире:

– Ты меня не любишь…

– Люблю, – буркнул я.

А что мне оставалось?

– Ах! – Полцентнера изумительной женской плоти повисли у меня на шее. Один поцелуй – и моя стальная решимость отправить девушку к родне превратилась в воск. Причем расплавленный.

– Я сложу об этом песню! – проворковал за моей спиной баритон Тьёдара. – Это будет лучшая драпа из тех, что я написал!

Неужели лучше, чем песнь о Волке и Медведе? Хорошо, что Медвежонок не слышит. Он бы озверел от ревности.

Хотя Тьёдар может. Тем более материал какой благодатный. Тут тебе и ссора с конунгом, и хольмганг с папой-Трувором, которого я, великий и ужасный, не стал добивать исключительно из-за великой любви к его прекрасной дочери.

А какой шедевр можно состряпать, воспевая гнев и горе оскорбленного папаши! И, наконец, какая выйдет кода, когда папаша пустится в погоню во главе могучего хирда родичей влюбленной беглянки, догонит беглецов, прикончит великодушного и страстно влюбленного похитителя (то есть меня), а затем вернет блудную дщерь в лоно братской варяжской семьи. Слушатели обрыдаются! Если, конечно, сам сочинитель не угодит под горячую руку и не будет отправлен на уровень выше – попивать истинный мед поэзии, а не сдрыстки Одина, стырившего котелок с поэтическим допингом у громилы Гуттунга[5].

Я аккуратно отделил от себя Зарю, поставил девушку на палубу и улыбнулся. Если… хм, последствия неизбежны, то имеет смысл расслабиться и получать удовольствие.

– Как прошло? – спросил я у Хавгрима.


– Боги на нашей стороне, – пожал плечами берсерк.

Мол, что за глупые вопросы ты задаешь, хёвдинг?

На палубу забрались Бури с Вихорьком и «грузчики».

Лошадок отпустили. Тех коняшек, на которых закладывали ложные петли Медвежонок и Скиди, нам хватит для ближайших коммуникаций. Если бы мы взяли еще пятерых, на палубе стало бы тесновато.

– Куда теперь, брат? В старый город?

– Почти, – ответил я, решив, что сейчас самое время порадовать мою команду новыми перспективами. – Как думаешь, брат, нам не помешает немного золота?

– Сколько? – встрепенулся Медвежонок. Остальные тоже навострили уши.

– Пока не знаю точно… Но знаю одно местечко. Вроде местного монастыря.

– Откуда здесь монастырь? – удивился Медвежонок. – Здесь на сто переходов окрест единственный человек Христа – наш брат Бернар!

– Я сказал: вроде монастыря, – напомнил я. – Молятся там совсем другому богу. Но нам-то какая разница, если золото – такое же!

– Ты сам его видел? – деловито уточнил Свартхёвди.

– Так же ясно, как тебя сейчас. Даже получше, потому что это был ясный день и никакого тумана.

– А что за боги? – забеспокоился Скиди. – Они не отомстят? Христос-то добрый, всех прощает, а эти…

– С богами я разберусь, – заявил я самонадеянно, тут же удостоившись одобрительных ухмылок моих берсерков и, к моему некоторому удивлению, Бури.



От Зари я узнал кое-какие подробности варяжского «раскола».

Как я и надеялся, Вильд «донес» мои претензии к Трувору до адресатов. И задел вольный народ за живое, потому что память о гибели их молодежи была совсем свежа. До моей информационной диверсии варяги смотрели на ситуацию под совсем другим углом. А вот после…

Получается, что Рюрик (считай, Трувор) сознательно принес их в жертву. За компанию с хирдом Ульфа (меня то есть) – ради своих политических планов. В моей интерпретации – чтоб добычей не делиться. Ни со мной, ни с погибшей и выжившей молодежью. Последнее особенно задело за живое Харру, которому тоже выделили долю на общих основаниях. До моего информационного вброса ему и в голову не приходило рассматривать свою долю отдельно от общей варяжской. А вот теперь пришло. Причем Харра Стрекоза вырос и сформировался в хирде Хрёрека-конунга, то есть – дружине викингов. А там личная доля бойца – это святое. И вот Рюрик эту долю прибрал! И собственный дядя Харры Трувор – с ним заодно! Ваще западло, как сказали бы мои клиенты из прошлого-будущего. Родная кровь – это святое.

Просто так против Трувора Харра ни за что не пошел бы. Но моя интерпретация событий говорила однозначно: Трувор кинул своего первым!

И Харра поднял голос в защиту моей версии.

Вряд ли он сумел бы серьезно пошатнуть авторитет Трувора. Тот все-таки был существенно выше и по званию, и по авторитету. Тем более Трувор тут же парировал претензии племянника, заявив, что Рюрик все долги по финансам закрыл недвижимостью. То бишь выделенными под общеваряжское управление землями и данниками.

Ставить личное над общественным у правильных варяжских пацанов не принято, но тут неожиданно для всех, в том числе и для меня, на сторону Стрекозы встал лучший кореш Трувора Ольбард Синеус.

Надо отметить, что по авторитету, особенно среди бывалых варяжских вояк, Ольбард был ничуть не ниже Трувора. Вполне объяснимый факт: ведь в этой парочке именно Ольбард до последнего времени ходил первым, числился главным кормчим Хрёрекова хирда и получал на одну долю больше своего родича Трувора, который хоть и был четвероюродным братом Хрёрека, но по совокупности полезных для хирда качеств Ольбарду уступал. Однако здесь, дома, Трувор стал первым, а Ольбард – только вторым. И то, судя по словам Зари, не по праву крови, а «по праву свойства», как она выразилась. Уточнять, что это значит, я не стал. Сейчас эти детали не важны. Важнее, что после смерти варяжского князя Улеба главным становился Трувор. И земли, переданные Рюриком под варяжский протекторат, становились его землями.

О чем Ольбард и заявил со всей варяжской прямотой. То есть выходило так, что Трувор превратил личную добычу молодежи (и нашу заодно) в свое будущее наследство. Нет, есть, конечно, вероятность, что Трувор помрет раньше Улеба. Ну, или его забаллотируют соклановцы во время ратификации. Потому что наследование наследованием, но варяжское общество обладает правом вето и может не принять наследника, если тот обществу не по нраву. Но это вероятности, так сказать, гипотетические, а пока Трувор – кандидат номер один и никто в порядке престолонаследия не сомневается, ведь Жнец – это Жнец. Круче всех.

Да, я буду князем, не стал отрицать очевидного и желаемого Трувор. Но я – только князь и не ставлю себя выше общества. Так что прибавленные земли принадлежат не лично мне, а всем варягам в целом. Каждый достойный пацан имеет на них право.

Думаю, в этот момент Трувор решил, что переиграл своего кореша. Во всяком случае, после данного заявления оппозиция прикусила языки. Но ненадолго. Ольбард не зря был правой рукой Рюрика в бытность его ярлом и секонунгом. Ой не зря. И выпад Трувора он парировал блестяще.

«Что ж, – сказал он. – Такой подход меняет дело. Раз эти самые земли теперь собственность всех варягов, то лично он, Ольбард, хочет прямо сейчас вступить в управление частью данного имущества. И приглашает всех желающих отправиться вместе с ним, чтобы поставить в известность обитателей нововаряжских земель, что рулить ими отныне не Водимиру и не Рюрику, а славным варягам».

После этого Трувору сказать было нечего. В смысле, ничего существенного. Да Ольбард и не стал больше слушать. Тут же объявил о наборе сторонников, коим немедленно приказал грузить вещички на речные транспортники (на драккар покуситься не рискнул), и отбыл выстраивать вертикаль власти с собой во главе.

И с ним, что особенно обидно для Трувора, отправилась почти вся «старая гвардия», включая и его племянника Харру.

А что уже совсем обидно – к этой же партии присоединился и собственный сын Трувора.

К чести последнего надо отметить: давить на сына авторитетом Трувор Жнец не стал.

Равно как и пытаться силой удержать отколовшуюся честь дружины. Впрочем, с этим как раз было понятно: хрен бы у него что вышло. Так что пришлось вести себя достойно и без проволочек выделить уходящим подобающую долю «общака». Как это принято и у викингов, и у варягов.

Вот так вот! Раз – и сила варяжской поддержки Рюрика как минимум ополовинилась.

А поскольку обвинить в случившемся старого друга Ольбарда Трувор никак не мог, то крайним оказался я. Не скажу, что безосновательно. Однако простить меня Трувор теперь уже не мог. Время отеческого вразумления кончилось. Наступило время смертельной мести.

Но и тут обломилось.

А еще я узнал, что после ухода Ольбарда и нашего, закончившегося ничьей поединка Трувор был вызван на ковер к начальству, которое потребовало от него моей немедленной смерти. Моей и всего моего хирда. Как опасных свидетелей.

Трувор отказался. Заря сообщила мне это не без гордости за правильного папу. Боги сказали свое слово, заявил он Рюрику. Значит, быть посему.