Король на горе

– Мне было очень страшно… – проговорила Заря, приникая ко мне. Очень хотелось ее обнять, но я не шевельнулся. – Очень страшно. Отец Бернар сказал: «Хочешь, научу тебя не бояться?» А я… я хотела. Прости! Прости меня! Хочешь, я… – Заря поспешно принялась расшнуровывать подкольчужник. – Хочешь, я прямо сейчас…

Хорошо, что я ничего не успел сказать. Очень удачно получилось. Ни сказать, ни сделать. Потому что, справившись со шнуровкой, Заря не стала раздеваться дальше, а сунула руку за пазуху и достала… маленький серебряный крестик на витом шнурке.

– Выбросить? – спросила она с готовностью.

Я успел перехватить ее руку:

– Не надо. Пусть остается.



Хорошее время – лето. Вот только комары…





* * *


Утро было типичным для нашего климата. Дождь. Даже не дождь, морось. Но безостановочно.

Однако время не ждет. Мы позавтракали, чем бог послал. Вернее, боги. Которые сделали сие благое дело руками местных жителей под управлением нового старосты.

За стол с нами он не сел, но в глаза мне заглядывал проникновенно. Хотя веселенькое настроение Зари и вполне бодрый вид отца Бернара его, похоже, удивили. Как-то не складывался их здоровый вид с моей репутацией вождя викингов.

Впрочем, трогать больную тему он не стал, а всего лишь деликатно осведомился, как ему следует поступить с блудливой девкой, убившей нашего соратника и освободившей пленных свеев. Мол, было ему велено ждать моего прибытия и высочайшего решения. Но если преступница слишком ничтожна для моего величества, то, может, он сам с ней разберется?

Я покосился на Медвежонка, но тот к разговору не прислушивался. Кушал кашку с гусятиной, вернее, гусятину с незначительной примесью зерновых, и параллельно расспрашивал нашего нового хирдмана Траусти Крумисона насчет плотности движения плавстредств мимо острова, который впоследствии назовут Замковым. Траусти отвечал подробно, особо останавливаясь на финансовой стороне речного трафика.

Что ж, дело это нужное, пусть занимается. А мне придется вершить справедливость самому.



Братец пришел сюда вчера вечером на новом драккаре. Том, который мы отбили у Медвед Медведыча. Братец уже дал ему имя. «Клык Фреки».

Имя – говорящее. Так зовут одного из волков – спутников одноглазого Отца Воинов. Волки Гери и Фреки. Жадный и Прожорливый. Прожорливый – это наш.

Для правильных крестин требуется жертва. В качестве таковой Медвежонок использовал одного из раненых свеев, которого свои не взяли на борт. Оставили умирать в крепости. Воин – это отличная жертва. Даже умирающий. Одину будет приятно. Но еще приятнее, что драккар был взят в бою. И в процессе этого тоже полит кровью. Мой братец надеялся, что «Клык Фреки» станет не менее удачливым драккаром, чем «Северный Змей». И тогда мы все разбогатеем еще больше.



Староста терпеливо ждал, пока я прожую и додумаю, всем своим видом выражая преданность и почтение.

– Эта девка – твоего рода? – поинтересовался я.

Тот активно замотал головой и даже отшатнулся немного от такого постыдного предположения.

А шустрый мужик, однако, этот Сохрой. Для своей должности – лидера мирных жителей поселения и окрестностей – выглядел он довольно молодо. Здесь обычно, если староста, то седая борода, которую под пояс можно заправить. А этому с виду и сороковника нет. Зато одет весьма респектабельно: рубаха цветная с вышивкой, с рукавами, прихваченными чем-то вроде серебряных запястий, на ногах сапоги, на широком поясе – нож с серебряной же рукоятью. Плюс цепь на шее и шапка, шитая цветными бусинами, которые в Ладоге варят по секретному рецепту и используют в качестве местной валюты. Покойный-то староста, приходившийся Сохрою дядькой, победнее выглядел.

Ладно. Значит, и мне следует соответствовать.

– А родичи у нее в селении есть?

Староста вновь замотал головой.

– Рабыня она свейская, – сообщил он. И тут же поправился: – Была то есть. Теперь – ничья.

– Ничья? – поднял я бровь. – Ты так думаешь?

Еще шажок назад. Выражение лица – «как будет угодно вашей милости».

Ох, хитрая бестия. И скользкая. Ну да я его стреножу. И не девкой, которая зарубила лопухнувшегося Фрута, а тем, что он мне о Заре и отце Бернаре набрехал. По действующим законам этого времени за измену муж вправе предать жену смерти. А за поклеп с лживого доносчика можно спросить той же мерой. При желании и возможности. Убивать его мне не хочется да и не выгодно. Через кого я тогда с местными общаться буду? Но выволочка – необходима. Так что скоро хитрый кирьял у меня закрутится, как угорь в грязюке.

– Судить у тебя дома буду, – сообщил я местному лидеру. Не хватало еще под дождем мокнуть. – Так что убивицу – туда же. Ждите. Я приду.



Первым делом я приоделся. Бронь, шлем, плащ, цепка золотая и такие же браслеты. Золото не повредит. Сей благородный металл здесь носит исключительно аристократия. Ну или особо великие воины. Так что при виде злата простым смертным надлежит трепетать и пресмыкаться. А поскольку мне местными жителями предстоит рулить по суверенному праву рейдера-захватчика, то пусть трепещут. Тогда никаких глупых мыслей о неповиновении в голову не придет. Ну это если не сдирать с них семь шкур. А я такого делать не собираюсь. Более того, буду с ними щедро расплачиваться за другие шкурки. Меховые. Но попугать хитрованов всегда полезно.

Идти одному несолидно. Так что я взял с собой Скиди. Сначала собирался позвать Вихорька. Как наиболее близкого родича, если не считать Медвежонка.

Но вовремя вспомнил, как трепетно относится мой названый сын к Заре. Как бы не перестарался.


– У меня к тебе будет особая просьба, – сказал я ему. – Личного характера.

Скиди очень оживился. И еще больше оживился, когда мы отправились в дом старосты.

Ну да. Представительниц женского пола здесь в избытке.

Староста, интриган хитрозакрученный, о настоящей причине нашего визита не догадывался. А я ведь умышленно не конкретизировал, кого именно буду судить. А то еще подастся в бега. Ищи его потом…

Скиди тоже не сразу въехал. Поначалу решил, что я хочу ему подарить рабыню-преступницу. Скривил рожу: вид у подсудимой был, мягко говоря, непрезентабельный.

Зря беспокоится. И судить ее я сейчас не буду. Ненависти к ней у меня нет. Фрута, которого она зарубила, я почти не знал. А она дралась за того, кого любит. Ей не повезло. Ее хозяина нет в списках победителей. По местному праву за действия раба спрашивать следовало с хозяина. Но с него уже спросили. Стрелой в тушку. Однако судить убивицу все равно надо. Потому что надо. Но этот грех я на душу не возьму. Формально рабыня – это имущество. А имущество – это по части моего братца. Вот пусть Медвежонок с ней и разбирается.

– Сына с племянником зови, – велел я. – Тех, кто видел, как моя жена с лекарем любилась.

Скиди уставился на меня как на великаншу Ран, всплывшую из морских вод и предложившую ему отобедать свежим покойником.

– Зову, господин ярл!

Если он и удивился, то виду не подал.

Два недоросля. Морды красные, волосы белые, глаза нахально-испуганные.

– Рассказывайте правду, не бойтесь, – поощрил их я.

Папаша перевел. И еще от себя что-то добавил. Наставляющее.

Свидетели тут же заговорили. Уверенно так. Если бы я не знал, как было на самом деле, не усомнился бы.

Сохрой переводил. Явно хотел мне понравиться. Заработать бонусы в будущей политической игре.

Жаль, я не знаю их языка. Не могу оценить качество перевода.

– Довольно! – перебил я рассказ о том, как «согрешившие» вошли в озеро в одном исподнем и отец Бернар трогал Зарю за разные части тела. – Мне не интересно слушать о том, как они купались. Я хочу услышать о том, как они легли и что было дальше. А потом вы покажете мне это место. А ты, – я глянул на нового старосту с максимальной суровостью, – переводи слово в слово!

Ага. Засомневались… Наконец тот, что чуть покрупнее, сын вроде, начал рассказывать.

Мол, поиграли они в озере, вышли, сняли одежду, ну и…

– Сам видел? – сурово спросил я. – Скажи ему, Сохрой, что за вранье я с него шкуру спущу, выверну и обратно надену. Ну!

И фантазии сразу кончились. Осталась лишь правда. Которая состояла в том, что «прелюбодеи» отжали мокрые портки, надели сухие… Собственно, все.

Папаша еще чуток попререкался с сыном по-своему, и тут уж мне знания языка не потребовалось. Заботливый отец пытался донести до молодежи, что они были глубоко не правы, когда дали волю воображению.

Молодежь меня не интересовала. С ними все ясно. И с папашей, который так проворно прискакал ко мне и поведал инфу о мнимом адьюльтере, тоже понятно. Сохрой мне должен. И должен это уяснить. Как следует.

– Значит, так, – вынес я вердикт. – За попытку оклеветать мою жену (ну не совсем жену, не принципиально) следовало бы вырвать вам троим языки и повесить вас на древе в дар богу Одину – он лжецов привечает.

Скиди хищно оскалился: решил, надо полагать, что вырывать и вешать – ему.

Староста побелел. Связанная убивица охнула. Прикинула, что будет с ней, если я так обхожусь с обычными болтунами.

Ничего. Побояться не вредно.

– Переведи им, Сохрой, – потребовал я.

Перевел, куда деваться. Нет, удрать у вас не получится. Скиди сместился к двери. На лице у него было написано, как он мечтает перейти к активным действиям.

– Я еще никогда не рвал языки, хёвдинг, – сообщил он мне деловито. – Но видел, как это делается. Одному такое несподручно. И щипцы нужны особые. Хотя и кузнечные подойдут. У нас на «Северном Змее» такие есть. Я кликну кого-нибудь – сбегать?

– Не суетись, – сказал я ему на языке франков, которым мы оба владели прилично. – Языки рвать не будем. Это я так, пугаю.

– И вы были бы повешены, – продолжал я по-скандинавски, обращаясь в доносчикам. – Если бы дошло до суда. И это была бы малая цена за честь мою и моей жены. Однако я думаю так: ваша ложь не выйдет за пределы этого дома. Мой человек, – кивок в сторону Скиди, – ничего никому не расскажет, и вы – тоже.

Я специально начал со Скиди, чтоб не решили, что я их всех зарублю на месте.

– Возможно, я даже оставлю вас в живых, – продолжал я, поглаживая рукоять Вдоводела. – Однако поклеп, который возвели твои родичи, требует наказания. Так?

Староста быстро-быстро закивал. Смышленый. Понял, что казнь откладывается. Более того, его самого я уже вывел из числа ответчиков.

– Они ж дети! – залопотал кирьял. – Детишки! Напридумывали невесть что! Не со зла же.

Детишки, значит… Склонен думать, что через год-другой «детишек» этих уже женить пора. Если доживут.

– Детишки, говоришь? Скиди! Найди ремень пожестче и выдай детишкам положенное, – попросил я. И добавил опять по-франкски: – Только не калечь и чтоб на ноги сами потом встали. Переведи им, – скомандовал я папаше. – И пусть идут во двор. А с тобой мы отдельно поговорим.