Конец пути

– Важно, но тут я ничего не могу поделать. Думаю, она в безопасности, а мы решили, что не открываем ей всего. Зажги ей небольшую лампу, пусть не просыпается в темноте. Пусть видит, что ее окружает, что там неопасно и уютно. Я должен себя перевязать, умыться и переодеться в что-то не настолько окровавленное. Как быстро она проснется?

– Дежурная медсестра говорит, что начала шевелиться и открывать глаза.

– Ну, значит, еще немного подождет, – выношу я вердикт, брызгая кровью на камень. – Прикажи дать ей воды и что-нибудь от головной боли. Насколько помню, вода онемения вызывает жестокое похмелье.





* * *


Примерно через час я собираю всех в большом белом зале, который считаю командным центром. У нас тут стол и стулья, камин, в хрустальные окна днем вливается достаточно солнца, а теперь тут горят и тихо шипят газовые лампы.

На простом дубовом столе сейчас мой порванный плащ, покрытый брызгами и пятнами крови, а на нем – скромные трофеи с обоих несчастных мутантов. Я выкупан, переодет, на щеке и плече чувствую, как натягивается кожа, намазанная клеточным клеем, а в мягком свете на порванном сукне лежат ответы. Загадочные, словно пророчество, помещенное во внутренности черной овцы.

Два кривых клинка, цепь с шаром на конце, два мешочка, полных мелочи, маленький кованый нож, не больше пальца длиной, до половины рукояти спрятанный в кожаные ножны, кусочек древесного угля, кусочек мела и завернутая в тряпочку банка жирного красного красителя. А еще небольшой рулон пергамента, покрытый знаками. Несколько простых геометрических символов и несколько строк, написанных разными алфавитами.

– Что с этими мутантами, Фьольсфинн? – спрашиваю я. – Некоторые живут тут, в верхних кварталах, я видел таких и в твоей ближней страже. Чем они отличаются от тех, из Ластовни и Каверн?

– Намерениями. В портовых кварталах обитают не только мутанты. Это места, где могут жить неграждане. Приезжие и те, кто не решился на испытание Садом. Это не дискриминация, просто они так выбрали. Добровольно. Среди прочих там есть мутанты. Такие рождаются обычно рядом с урочищами. Есть в мире и такие места, где их разводят как рабов, с определенными свойствами. Не здесь. В Саду нет рабства.

– А Отверженные Древом? В чем тут дело? – я тыкаю в норвежца чубуком трубки, словно держа пистолет.

– Это немногочисленные эпизоды. Порой при контакте с силами Сада случаются неконтролируе-мые процессы, результат которых – изменение и случаи автометакреации. Те, кто желает присоединиться к Братьям Древа, знают, чем они рискуют. Во время тренировок в спецвойсках тоже бывают несчастные случаи. Они – под моей ответственностью. Я работаю над обратимостью этого процесса, работаю, чтобы их вылечить. Они получают лекарства.

– А теперь начинают бунтовать, – говорю я. – И кто-то их умело подталкивает. Кто сможет прочесть эти строки?

– Во втором ряду надписи идут на церемониальном амитрайском, – говорит Филар. – «Весной возвратятся истинные боги».

– А вот здесь – по-нашему, – замечает Грюнальди. – «Близится Огненный Змей». «С моря придет гнев». «Один есть закон для чудовища: слабые будут пожраны». «Город для чудовищ» – это что, какой-то неудачный стих?

– Твои мутанты зовут себя «чудовищами», – объясняю я Фьольсфинну.

– «Огонь пустыни придет с моря», – медленно произносит Филар. – И я знаю этот знак. Вот этот перечеркнутый круг. Это Подземное Лоно. Так было в моем городе перед его падением. Прежде, чем моей страной овладела Подземная Мать. Перед этим я видел такие знаки на стенах, рисовали их охрой и вырезали на телах убитых. И похожие надписи, только там было: «Огонь придет из пустыни».

Устанавливается тишина.

– Но зачем он носил это на кусочках кожи? – спрашивает Варфнир. – Чтобы не забыть, или как?

– Это значит, что он не умел писать. Носил при себе уголь, краску и мел, а потом перерисовывал знаки на стену. Нужно проверить, такие ли надписи на них появляются. Каверны нужно взять под присмотр. Проверить, что за теми дверьми. Фьольсфинн, мне нужны карты и планы Сада.

– Каверны не слишком велики, – замечает Филар. – Если мы пошлем туда слишком много шпионов, они быстро сообразят. Я должен идти туда. Я жил над портом, знаю этот район и не вызову подозрений.

Я короткое время колеблюсь.

– Но пойдешь не один. Возьми Н’Деле – в конце концов, он твой человек. А как там твой друг из Долины Скорбной Госпожи? Бывший козлик?

– Его разум все еще спит. Я уже просил мастера Фьольсфинна о помощи, но он не знает, что делать, и боится деять, потому что может превратить Бенкея в чудовище.

– Когда-то ты уже пробудил его из такого состояния.

– Не из такого. Тогда он жил жизнью долины, и с ним можно было поговорить, хотя и с трудом. Теперь он просто лежит и водит глазами или сидит и играет ту проклятущую молитву к Скорбной Госпоже. Я пытался сделать то же, что в прошлый раз, но он даже не взглянул на меня.

Смотрю на Филара, поскольку в голову мою приходит некая мысль, причем без непосредственной связи с Бенкеем.

Потом я смотрю на стол. На рулоны карт, трофеи мутантов, зловещие заклинания на нескольких алфавитах. Не хватает только: «Мене текел фарес» или «Aleho he polis» со стен захваченного Константинополя.

Готовящийся бунт в Кавернах, растущая в силе странная армия безумцев ван Дикена, окруженная фанатичными последователями Фрайхофф со своей пустынной империей в полутора тысячах километров отсюда, зима, осада Дома Огня, пропавший человек Филара, Сильфана, все еще лежащая с медленно срастающейся раной в боку, Пассионария Калло в своей камере, ставшая магической термоядерной боеголовкой, что вот-вот начнет шипеть и тикать, тысячи кораблей, что прибудут весной. Пытаюсь все это уразуметь и упорядочить. Меня не обучали стратегии в глобальном масштабе. Прислали меня, чтобы я вел малые хирургические операции. Нашел нескольких пропавших землян, высвободил их из подвалов или из окруженных деревянным частоколом лесных фортов, затер следы и прибрался, а потом провел персонал станции в точку эвакуации на Пустошах Тревоги, как стадо овец, запустил радиолярию и подождал парома. Быстро, легко и понятно.

SNAFU…

Так говорили в армии вот уже два века. Situation Normal – All Fucked Up[4].

Традиция. Старая и обоснованная. SNAFU. Встреча теории и практики… Такое название должна бы носить и моя операция.

Вечером я сижу у постели Сильфаны, смотрю на ее прекрасный и чуждый профиль в слабом свете масляной лампадки и слушаю ее дыхание. За окном в хрустальные стекла бьется ветер, носит клубы снега по крышам. Вдали слышно, как лупят волны в скалы клифа и ломаются на пирсах аванпорта. Когда ветер утихает, я слышу, как капает вода с сосулек. Как пересыпаются песчинки в часах.





* * *



План занимает весь стол. Он красивый, переливается всеми цветами радуги по тонким линиям, выведенным тушью с помощью палочек, вырезанных из тростника. Он еще пахнет красителями из желез какой-то морской твари. Только-только из скриптория. У Фьольсфинна тут есть мастерская, где он разместил нескольких своих талантливых подданных, из которых сделал монахов-копиистов. Они переписывают книги, планы, технические рисунки и еще делают карты.

– Он красив, но несколько схематичен. Видна только внешняя часть крепости с высоты птичьего полета. А я хочу видеть систему коридоров, сеть каналов и пещер.

– То, о чем я знаю, – здесь, – он придвигает в мою сторону небольшую стопку листов пергамента, исчерканных коричневыми линиями схем.

– Как это: о чем знаешь? Ты не знаешь собственный замок?

– Естественно, знаю. Те части, которые я помню, те, которые я подробно придумал и спроектировал. Программа зерна – как живое существо. Я не знаю, каким образом она дополнила отсутствующие места или где начала действовать хаотически. В тех районах, что нынче освоены, все известно, все работает как должно и отображено на этих планах. Рисунок прочих коридоров может быть случайным или плановым. Это как создание топографии дыр в сыре без разрезания его на куски. Закрытые части крепости нужно изучать как систему пещер. Я это сделаю, но пока что на это просто не было времени.

– А внутри горы? Там, куда вплывают корабли?

– Там доки, амбары, верфи, кузницы, цистерны и мастерские. Там мы делаем оружие и инструмент, проводим эксперименты над метакреацией. Это хорошо охраняемые места.

– А в этих стратегически уязвимых местах у тебя тоже есть коридоры, ведущие неизвестно куда, и случайно присутствующие проходы?

– Заблокированы, закрыты и под охраной.

– А газовые и водоснабжающие системы? Их переводят на консервацию?

– Нет. Они не требует обслуживания, нам просто нужно знать систему затворов.

– Затворами мы пока что заниматься не будем, – отвечаю я, глядя на план и пытаясь локализировать угол между стеной и тем местом, где я нашел таинственную дверь.

Я уперся рогом.

Уперся рогом, зацепившись за совершенно никчемушные, казалось бы, обстоятельства – какие-то двери в стене, какого-то альбиноса, какие-то слухи и предчувствия, надписи на стенах. Потому что не мог вынести бездействия. Чувства загнанности. Ожидания. Зимней мертвенности, что замораживает даже войну. Тут невозможно вести операции большего масштаба, чем наша вылазка в Долину Скорбной Госпожи. Тут никто не ведет войну зимой: это невозможно. На их технологическом уровне, когда война в конечном итоге сводится к рукопашному бою людей с оружием из железа, снабжение – замкнутый круг. Войско должно есть, должно греться. Кормить животных, а потому ему необходимы лагеря. Которые везут на ослах и волах. А тягловые животные, как и лагерные обитатели, нуждаются в фураже, еде, воде и обогреве. Поэтому необходимы лагеря для лагерей. Армия вымерзнет в палатках, застрянет в снегу. Всякий марш приведет к потерям, сравнимым с битвой. Потому зима – нулевое время. Перерыв. Можно спрятаться с припасами под сухую крышу, греться у огня и ждать. А у меня нет времени ждать. Я не могу вынести звука капель, падающих с сосулек.

Потому мы займемся уничтожением пятой колонны в Кавернах. Поиском проблем. Просачиванием за скрытые двери. Исследованием закрытых кварталов. Пусть что-нибудь случится. Может, удастся кого-нибудь спровоцировать.

– Фьольсфинн, нам нужно снаряжение для исследования пещер. Приготовь больше биолюминесцентных фонарей, перевязочного материала и подумай о какой-то системе коммуникации и слежения. Мне нужно оборудование для наблюдения, то, что позволит слышать сквозь стены. Запусти магию и что-нибудь придумай. Ноктовизоры, камеры, направленные микрофоны. Что-нибудь для нейтрализации магии. Филар и Н’Деле, берите смену одежды и оружие, которое легко спрятать. Возьмите воду онемения и пару нетопырей. Теперь ваши легенды: вы оба хотели остаться в Ледяном Саду. Филар, ты – амитрай и почитатель Подземной Матери. Тебе не нравится, что обитатели Сада нарушают Кодекс Земли, что тут процветают индивидуализм, торговля и распущенность. А более всего раздражает тебя мастер Фьольсфинн, который ненастоящий Деющий. Сад безбожен и всякое такое, а ты ищешь настоящую религию. Попытка обратить тебя в веру в Сад для тебя – оскорбление. Ходи по тавернам, пей только отвары, ругайся и жалуйся. Повторяй всем, что в Амитрае все по-другому: люди богобоязненны, знают свое место, равны перед богиней, что храм справедлив, что пророчица творит чудеса, исцеляет – ну, всякое такое. Ты эту чепуху знаешь лучше меня. Теперь Н’Деле. Ты – наемник, ищущий работы. Хотел стать Братом Древа, но не прошел испытания. Может, тебя не изменило, но ты болен. Видишь кошмары, слаб как дитя, болит у тебя внутри. Может, какие-то видения. Считаешь, что Фьольсфинн тебя обманул, его обещания найти лекарство – ложь, и ты ищешь настоящего целителя. Деющего медика, который поставит тебя на ноги. А кроме того, ты горишь жаждой мести.

– Я захвачу мой посох шпиона и нож следопыта, – спокойно говорит парень. – Больше мне ничего не нужно.





Глава 5

Каверны и Носитель Судьбы




Есть города, как из злата,

и злата холмы – что город,

леса, где тайна укрыта,

покой на светлых озерах.

Крепости есть, как скалы,

скалы – как замки в небо,

легенды Круга Земного

увидишь – и быль, и небыль.

Есть реки, что неба шире,

пути есть, быстры, как реки,

но одинокому долго

к счастью идти в мире.

Песнь скальда, Побережье Парусов