Когда бог был кроликом

— На море.

— Я всегда думал, она исчезла, чтобы как-то навредить себе, может, даже убить. Такой эффектный жест, после того как она отказалась возвращаться домой. А сейчас я понимаю, что она сознательно привела нас к тому месту и в тот самый момент, когда могла продемонстрировать, что она особенная. Не такая, как все.

— Избранная.



На душе было сумрачно. По камням я добралась до самой дальней точки — туда, где скалистая гряда выдавалась в море. Отлив начался уже давно, вода ушла, и сейчас было возможно дойти по этой гряде до самого острова: я уже делала это раньше. Я посмотрела на восток, туда, где прямо из глухой темноты вырастала Черная скала. В это время года там особенно хорошо ловились креветки: в детстве я обожала это занятие. Привозила на пляж ведра, полные пульсирующей серой массой, и мы варили их прямо там. Сейчас это уже, конечно, невозможно.

Солнце грело изо всех сил. В воздухе, как всегда во время прилива, стояла сильная вонь, а ветерок приносил с моря залах соли. Я кинула палку пробегающей мимо собачонке. Повернула назад, опять полезла по камням. Я сознавала, что воспоминания брата о том Рождестве были такими же неточными, как мои. Это сама Дженни Пенни спровоцировала свои поиски, и она же подсказала нам, где ее искать, и это она завела тот разговор в первый вечер после своего приезда.

— Вы верите в Бога? — громко спросила она, и негромкая болтовня в комнате тут же стихла.

— Что мы? — переспросил отец.

— Вы верите в Бога?

— Это старый вопрос, и чересчур серьезный для такого вечера, — сказала Нэнси. — Хотя, надо признать, довольно уместный в это время года.

— А ты веришь в Бога, Дженни? — спросила мать.

— Конечно.

— Ты говоришь очень уверенно, — заметил отец.

— А я и уверена.

— Почему, милая? — поинтересовалась Нэнси.

— Потому что Он избрал меня.

Молчание.

— Как это? — не выдержал брат.

— Я родилась мертвой.

Мы все молчали, пока она рассказывала о подробностях своего рождения, о молитвах и последовавшем возвращении к жизни. Никто в доме не спал в ту ночь. Все были настороже. Не из страха, а потому что опасались: она может показать нам что-то, к чему мы не готовы.



Я сидела на стене, смотрела на обнажившиеся, поросшие водорослями приплюснутые верхушки подводной гряды и понимала, как она смогла ходить по воде той ночью. Сама я знала это уже давно, но как же тщательно она должна была все рассчитать и как внимательно изучить эту подводную скалистую тропу.

Я хорошо помнила, как, задыхаясь, в панике сбежала по берегу вниз. «Она здесь!» — крикнула я брату и увидела, что она оглядывается на нас и не пытается убежать, но ждет, чтобы вся аудитория оказалась в сборе. А потом она развернулась и медленно пошла по воде навстречу набегающей волне.

«Я ни за что не вернусь домой, Элли», — сказала она мне за день до этого, но я не приняла ее слова всерьез, списав их на обычную послепраздничную хандру.

Она оставила знаки по всему дому, а в саду привязала их к веткам голых деревьев. Сначала мы думали, что это игра — а это и была игра, — но мы думали, что это веселая игра и в конце мы все похвалим ее и скажем, что тоже так хотим. Но потом все изменилось. Стемнело, и мы всерьез испугались. Родители и Нэнси отправились на поиски в лес и дальше по болотистому, изрытому ямами полю до самых соседских домов. Алан поехал по дороге, ведущей в Талланд, Полперро, Пелин, а потом, проехав через деревню, собирался отравиться в Сэндплейс. Мы заметили его на мосту и замахали руками. Мы трое. Джо, я и она. Притихшая, дрожащая, спокойная.

Она ничего не отвечала на взволнованные расспросы родителей. Просто сидела у огня и, натянув одеяло на голову, отказывалась разговаривать. Той же ночью пришлось позвонить ее матери — у родителей не было другого выхода, — и судьба Дженни была решена.

— Нет, поездом она теперь домой не поедет, это исключено. Нет, у меня сейчас Дес. Помните Деса? Мой бывший, несколько лет назад. Он вернулся и сейчас живет у меня. Разве она вам ничего не говорила? Ну так вот, он говорит, что завтра приедет за ней и заберет.

Дес, Дес. Дядя Дес.

Тот самый, который избрал ее.





~




Кухонный стол вытащили на улицу и застелили газетами; газеты прижали тремя потускневшими серебряными канделябрами и зажгли свечи, которые тут же начали ронять горячие восковые капли на вчерашние и позавчерашние новости. К тому времени, когда из дома вынесли бокалы, вино и подносы с крабами и лангустинами, небо зловеще потемнело, и мы сгрудились вокруг горящих свечей, как компания бездомных бродяг. Уже собирались начать, но тут заметили, что одного человека не хватает. Мы долго выкрикивали ее имя, и наконец она показалась из темноты, как прекрасное видение в белом платье-рубашке, расстегнутом так низко, что казалось — она еще не успела его надеть или собралась снимать. Она приближалась к нам по мокрому от росы газону и была очень похожа на свою героиню из американского сериала, детектива Молли Крэншоу (для друзей просто Молл); даже походка у нее теперь была как у копа, прячущего в неком потайном месте на теле пистолет (и лишь немногие счастливцы знают, в каком именно).

Подойдя к столу, она вывалила на него две бутылки шампанского с таким торжествующим видом, словно сама собирала виноград, следила за его брожением, а потом разливала по бутылкам. Мы не могли удержаться от аплодисментов. У нее слегка порозовели щеки, и стало ясно: новость о том, что она навсегда распрощалась с театром, — очередная ложь.

— Давайте начнем, — предложила она, и как по команде чуткую корнуолльскую тишину нарушил треск разбиваемых панцирей и восторженные возгласы, издаваемые в тот момент, когда первый кусочек сладкого белого мяса из клешни попадал в рот.

— Ты что-то примолкла, — шепнул отец, подливая мне вина. — Все в порядке?


— Конечно, — кивнула я.

Нэнси потянулась через стол за крупным лангустином. Через секунду он был обезглавлен, еще через несколько она содрала с него панцирь, окунула нежное мясо в мисочку с острым чесночным соусом и отправила в рот, после чего с удовольствием облизала пальцы. Еще не дожевав, она невнятно пробормотала что-то вроде: «Я выхожу замуж», и, хоть мы и не совсем расслышали, над столом повисла тишина.

— Что? — переспросила мать, стараясь скрыть звучащий в ее голосе ужас.

— Я собираюсь выйти замуж.

— Ты с кем-то встречаешься? — спросила я.

— Угу, — кивнула она и откусила кусок хлеба с темным крабовым мясом.

— И давно?

— Ну, в общем, да.

— Кто? — спросила мать.

Небольшая пауза.

— Мужчина.

— Мужчина? — Мать уже не старалась скрывать ужас. — Но почему?

— Послушай, мы в целом не так уж плохи, — вмешался отец.

— Скажи-ка, а это не детектив Батлер? — спросил Джо.

— Он самый, — хихикнула Нэнси.

— Быть не может! — ахнул Джо.

— Кто такой детектив Батлер? — все больше волновалась мать.

— Это такой молодой красавец из сериала, — объяснил Чарли.

— Но он же насквозь голубой, — сказал Джо.

— Он не голубой, — возразила Нэнси. — Уж я бы знала, я ведь с ним сплю.

— Так ты сама розовая, — вступил в разговор Артур.

— Это не совсем так. Артур, — сказала Нэнси, раздирая крупную клешню. — У меня гибкая сексуальность.

— Это теперь так называется? — удивился Артур и попытался расколоть крабью голову.

— Но почему? — повторила мать, налила себе полный бокал вина и осушила его одним глотком. — После стольких лет…

— Я изменилась, и мне это нравится. Нам неплохо вместе.

— Неплохо? — переспросила мать и налила себе еще вина; в неровном мерцании свечей ее лицо казалось совсем бледным. — Неплохо? С каких это пор «неплохо» стало поводом для замужества?

Она сердито откинулась на спинку стула и сложила на груди руки, давая понять, что отказывается от дальнейшего участия в обсуждении.

После этого мы почти не разговаривали, только обменялись несколькими банальными замечаниями о достоинствах устриц и величине крабов и немного поспорили о сравнительных достоинствах моллюсков-трубачей. Так, возможно, и продолжалось бы весь вечер, но мать смягчилась, наклонилась к Нэнси и ласково спросила:

— Это у тебя ведь временное, да. Нэнси?

— Похоже на кризис среднего возраста, — заметил Артур. — Может, тебе лучше купить «феррари»?

— Уже купила.

— О!

— Сама не знаю, — вздохнула Нэнси и взята мать за руку. — Все равно все лучшие женщины уже разобраны.

(Мать вдруг повеселела и, кажется, даже покраснела.)

— А кроме того, — продолжала Нэнси, — он не разговаривает со мной о чувствах, не устраивает скандалов по поводу моих бывших, не увязывается за мной в магазины, не носит мою одежду и не копирует мои прически. Все это очень приятно для разнообразия.

— Нэнси, если ты счастлива, то и мы счастливы за тебя. Так ведь? — обратился ко всем нам отец.

Ответом ему стало неразборчивое бормотание, в котором преобладали «нет» и «может быть».

— Поздравляем тебя, — продолжал отец. — Мне не терпится с ним познакомиться.