Княжья Русь

Крики внутри смолкли задолго до того, как охваченное пламенем здание пало, взорвавшись снопами углей и искр. Кто-то завопил, обожженный. Но вопли боли утонули в ликующем реве.

Откуда-то приволокли черного монаха, ударили дубьем по голове, швырнули в огонь.

Монах в огне очнулся, закричал, выскочил, горящий, ослепленный, заметался… От него с хохотом уворачивались..

— Гори, гори! — орала толпа.

Славка выдернул из колчана стрелу…

Монах упал.

Яростные, безумные лица обратились к стрелку, однако, увидев конного руса, тут же сменили гнев на радость. Мол, какой славный выстрел. Раз — и наповал.

Русам в эту ночь в Червне позволялось всё.

— А ведь ты его пожалел!

К Богуславу подъехал Устах. С ним — Кулиба и еще несколько полочан.

— Зря! За наших, которых лехиты жгли, заступиться было некому! А дом твоего бога всё равно не спасти!

Бывший воевода Роговолта сказал правду. Вспомнить хотя бы историю Лучинки… Но Славка всё равно был уверен, что поступил правильно.

— А ты уверен, Устах, что, когда лехиты жгли червенских жрецов и родовых вождей, эти смерды вот так же не орали от радости? — процедил Богуслав. — Не потому ль эти — живы, а те — мертвы?

— Ты что, варяг? — Устаха Славкина ярость, похоже, удивила. — Это же смерды! Овцы для стрижки!

— Овцы не радуются, когда собаки рвут волка.

Устах неожиданно расхохотался.

— Славные сыны у моего побратима Серегея! — воскликнул он. — Одна беда: умствуют много! На, сотник! — Устах протянул Славке флягу. — Выпей доброго меда и возрадуйся: мы победили! Червень-то — наш! А сегодня- завтра батька твой и Перемышль возьмет. И тогда, почитай, вся Червенская земля под русью будет. То есть под нами, варягами! Радуйся, Богуслав Серегеич! Думаю, за доблесть сегодняшнюю сделает тебя князь подтысяцким в своей ближней дружине.



— Смотри, Илюха, — сказал Сергей. — Вот он, наш Перемышль.

— Маленький какой-то! — заявил Гошка.

Сергей засмеялся.

Год назад мальцу и пограничный городок большим показался бы. А нынче город на три тысячи жителей — маленький.

Впрочем, паренек прав. Для восьми сотен Серегиной гриди — и впрямь маленький. Но поставлен грамотно. На реку выход хороший, стены, хоть и деревянные, а метра на три поднимаются. А вот внутренний кремль, согласно имеющимся сведениям, недостроен. И гарнизон лехитский — копий двести. Так что Сергей не просто так сказал «наш Перемышль». Воинской работы — часа на три.

Сергей прищурился, пытаясь разглядеть выражения лиц воев, выглядывающих меж зубцов. Не сумел.

— Ионах, — Сергей глянул через голову Гошки на хузарина. — Что там, на стене?

— Боятся, — весело сообщил зоркий Ионах. — Сейчас еще больше забоятся! — И гарцующей рысцой пустил коня к городу.

Когда до ворот осталось шагов четыреста, в городе что-то грохнуло, и в небо взвился каменный снаряд. С грозным воем он описал высокую дугу и треснулся оземь в пяти шагах от Йонаха. Хузарин легко удержал заплясавшего коня, громко засмеялся и продолжал ехать всё той же легкой рысцой.

— Криворукие, — пренебрежительно вякнул Гошка.

— Глупость сболтнул, — одернул приемного сына Сергей. — Очень хороший выстрел. Видно, заранее пристрелялись. Это, Илюха, баллиста, а не самострел. Непростая штука.

Ионах тем временем неторопливо извлек из налуча лук, накинул тетиву, проверил, как гнутся «рога», вытянул из колчана пучок стрел…

Гошка аж дышать перестал, предвкушая…

Ионах, рисуясь, привстал на стременах… И тетива защелкала быстрей, чем щегол на ветке. Руки Йонаха так и мелькали: рванул — отпустил. Рванул — отпустил… Стрелы, будто сами по себе, возникали в сложном изгибе лука и тотчас пропадали в небе.

Еще один пучок — и еще три стрелы ушли ввысь раньше, чем самая первая отыскала цель.

Стрелять в цель, которая выше тебя на три сажени, — это надо уметь. Ионах умел.

Гошка увидел, как первая стрела ударила в глаз стоявшего на стене лехита — и лехит исчез. Вторая пробила горло второго, третья, правда, оказалась неудачной — влепила по шлему. Но лехит все равно пропал из виду. Всё это — быстрее, чем за три удара сердца.

И тут же прилетела следующая тройка. Одна стрела ударила в изумленно открытый рот четвертого лехита… Но остальные пропали зря — завязли в поднятых щитах.

Ионах, рисуясь, вскинул над головой лук. Серегины гридни радостно заорали.

На стене сообразили, что испугались единственного стрелка, и тоже взялись за луки.


Лишь несколько стрел долетели до Йонаха. На излете. Одна воткнулась у конского копыта. Это был лучший выстрел. Ионах опять засмеялся. И выпустил еще три стрелы. Тут снова грохнула баллиста. Вот этот выстрел был метким. Наверняка заранее пристреляли.

Однако Ионах на сей раз пренебрегать опасностью не стал — конь его скакнул в сторону. Вовремя. Каменное ядро в три кило весом хряпнулось оземь как раз там, где только что касался травы роскошный хвост Йонахова жеребца. Сергей успел заметить, что это была другая баллиста.



К огорчению Гошки, батя не отдал приказ немедленно идти на штурм.

Более того, весь день русы оставались вдалеке от стен. Лучшие стрелки метали стрелы в лехитов. Те отвечали, но — криво. Попали только один раз, да и то в лошадь. Правда, одного хузарина насмерть приложило камнем баллисты.

К вечеру одних стрелков сменили другие, подобрались поближе, а стрелы стали огненными.

Гошка смотрел, смотрел… И сам не заметил, как уснул, привалившись к лежащему на траве седлу.

И едва не проспал самое интересное.

Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь обычными ночными звуками да отдаленным шумом со стороны города.

— Пожары тушат, — сказал Гошке отец. — Но это — недолго.

— А потом? — Гошка сонно потер глаза,

— Молока хлебни. — Отец сунул Гошке бурдюк.

Молоко было теплое, парное. Откуда взялось, Гошка спрашивать не стал. Напился вдоволь и с хрустом вонзил зубы в пшеничную лепешку. Настоящий воин покушать никогда не откажется.

— Тише! — строго сказал отец. — Представь, что ты в дозоре.

В дозоре так в дозоре. Ночь была безлунная, потому от глаз толку не было. Гошка жевал осторожно, не забывая прислушиваться. Звуков было много. Главными были те, что доносились из темноты шагах в тридцати. Гошка прикинул: там собралось не меньше сотни воев. Ждали тихо, но когда вместе столько народу, то шум все равно будет. Кто-то пошевелился, кто-то почесался. Да и дышат все…

Когда Гошка дожевал лепеху, в городе совсем стихло.

— Начинаем, — сказал батя.

Рядом шевельнулась тень, и Гошка с удивлением обнаружил, что рядом с отцом все это время кто-то сидел.

Тень потерялась в темноте.

Затем всё вокруг пришло в движение. Звуков сразу стало много. Все они были знакомые, потому Гошка легко их узнавал. Подальше седлали коней, поближе — готовились к бою. Поскрипывали ремни, с легким шелестом двигались в ножнах клинки…

Батя три раза квакнул лягухой. Громко и очень похоже. От тех лягух, что орали у реки, — не отличить. Но вой отличили. Разом зашуршало, удаляясь, множество ног.

— А чё они без броней? — шепнул Гошка.

— Угадал, молодец, — похвалил батя.

Гошка похвале удивился. Чё тут угадывать. От воя в броне совсем другой звук.

— Они на стену полезут, — пояснил батя. — Один на другого встанет, а на него — третий. Так и дотянутся. Это тише, чем петля или крюк. А без броней-легче. Пойдем-ка и мы, Илюха.

Что идти надо тихонько, предупреждать не стал, Гошка и сам понял. Не дай бог услышат лехиты. Гридь в одних рубахах. Побьют стрелами, как перепелов.

Шли не одни. Гошка слышал со всех сторон, как мягко приминали траву сотни сапог, как терлись друг о друга пластины панцирей… Эта гридь уже была в бронях.

Впереди показалась темная громада — город. Теперь Гошкины ноги ступали по утоптанной земле — вышли на дорогу.

Когда подошли к воротам, те уже были открыты. Здесь горел воткнутый в землю факел. Рядом с факелом лежал мертвый лехит. Отец остановился, подхватил Гошку и усадил на плечо. Так и стоял, пока мимо текли бронные вой.

Гошка прикинул сотни две мимо них прошли.

А в городе все еще было тихо.

Снаружи раздался конский топот. Негромкий, видать, копыта лошадиные войлоком обернули.

Воеводе подвели Калифа. Точно, замотаны копыта. Батя поставил Гошку на землю и махом взлетел в седло. Гошку тоже не забыл. Наклонился и поднял в седло. Батин Калиф фыркнул и ровно пошел вперед по узкой улочке.

Вокруг были свои. Конные шли тесно, по трое в ряд. Впереди кто-то закричал, но сразу умолк.

Выехали на площадь. Здесь было светло. Горел высокий костер. Справа — недостроенная церковь. Слева — кремль. Тоже недостроенный — без одной стены. В кремле уже тоже были свои. Десятков пять лехитов, ободранных, в одном исподнем, сидели со скрученными над головой руками на земле. Ободранные, зато живые. Мертвых было больше. Дюжины две отроков-русов таскали тела и складывали их ровно. Как дрова.

К бате тут же подбежал сотник Равдаг, молодец из природных варягов.

— Как прошло? — спросил воевода.