Княжий человек

– Не, я имею в виду, чтобы совсем настоящую руду, какую из гор добывают.

– Ну ты скажешь, братец, – усмехнулся варяг. – Где ты на Руси или среди данников Владимира горы видел?

Молодцов едва с шага не сбился. Вот это поворот, путешественник во времени, блин, простейших вещей не знает. Выходит, на Руси своих месторождений железа не было. Ближайшие горы, если не считать тех, что уже заняли соседи, только Уральские, но до них далеко во всех смыслах слова. Когда их ещё освоят!

– Шибрида, а объясни мне неумному, насколько лучше ваша руда той, что Вакула в болоте добывал?

– Ты себя помнишь, когда к Воиславу пришёл?

– Ну.

– Вот разница как между тобой сейчас и тобой тогда.

– Ничего себе! Настолько лучше?

– Ну, не лучше – чище, – вдруг поправил Клек.

– Верно брат говорит! Мне дед рассказал, что железо – это кровь земли. Зачем его перековывают? Чтобы из него негодь и труха вышла. Так же и воины ещё с отрочества перековывают себя, чтобы из тела и духа вся слабость вышла. В ком останется – тот в первом же бою сломается. Каждый, если хватит духу, может захотеть стать воином. Но руда, как и кровь, бывает разная. Чем чище она, тем легче кузнецу из неё выковать клинок. Чем крепче кровь и лучше род, из которого вышел отрок, тем легче ему избавиться от своей гнили и стать настоящим воином. Только клинок один раз выковать нужно, а человек каждый день сам себя ковать должен, иначе растеряет всю крепость свою и силу и проржавеет, что железяка в воде.

– Вот оно что, – заворожённо проговорил Данила.

– Да, вот ты, Молодец, в тебе видна хорошая кровь, но уж больно ты грязным куском руды нам встретился. Сейчас ты уже не такой.

– А какой?

– Ты как крица. Знаешь, что это такое?

– Слышал как-то.

– Это когда болотный самородок уже перековали и сделали железную заготовку, из которой добрый клинок может получиться.

– Спасибо! – ответил польщённый Данила и даже зарумянился не хуже девки.

Тем временем их путешествие уже близилось к концу. Вакула жил на отшибе за стенами города, поскольку вид его деятельности создавал немалую опасность пожаров. И кроме того – многие кузнецы слыли в народе колдунами или как минимум знакомыми с ведовством, а колдунов уважают, если они свои, но предпочитают держаться от них подальше.



Вакула встретил обережников у калитки своего подворья, со всей семьёй: двумя жёнами и четырьмя ребятишками – все пацаны, только один был заметно старше, считай, подросток, остальным было лет по семь-восемь. А ещё стояла одна девчушка лет тринадцати, смутно знакомая, но которую Данила не видел в прошлую встречу. Одета она была заметно беднее остального семейства, в дерюжное платьице, на голове – повязка зелёного цвета, только расшитая простыми нитками, а не бисером, и без серебряных колец. Прочие домочадцы Вакулы тоже не расхаживали в шелках и атласе, но носили одёжу из хорошо выделанного крашеного льна.

В остальном его семья за прошедший год не изменилась. Обе жены были крепкие, телистые, в замужних головных уборах – платках с «рожками», под которые были собраны все волосы. Одной уже далеко за тридцать, второй – хорошо если девятнадцать. Детишки шебутные, здоровые. Ну и сам кузнец – мохнобровый жгучий брюнет с курчавой бородой и ручищами толщиной с весло «Лебёдушки», облачённый в красную рубаху и просторные штаны. При виде обережников он сделал шаг и пробасил:

– Здрав будь, воин удалой Воислав Игоревич! – с достоинством отвесил поклон Вакула.

– И тебе здравия, мастер почтенный, – варяг ответил малозаметным, но всё-таки кивком.

– Здравия и вам, вои сильные, отведайте угощения в знак почтения моего и проходите в дом, гостями будете дорогими.

Старшая жена Вакулы поднесла обережникам блюдо с яством желтоватого цвета, скорее напоминавшим пюре, чем напиток. На деле это оказался кисель, щедро сдобренный мёдом, с кусочками хлеба. Его можно было руками есть, что и сделал Клек – собрал пятернёй желтоватый комок с хлебным мякишем и запихнул в рот. И ничё, Данила после него отведал угощение (отказаться – значит обидеть) – не отравился. Наоборот, показалось весьма вкусно: пряно и сладко.

– Ну, проходите быстрее, други, во двор, остальная снедь стынет, – захохотал Вакула, когда жена вернула ему пустое блюдо, уступая дорогу.

За тын, громыхая грузом, проехала телега, за ней вошли обережники. Застолье у кузнеца, конечно, было не столь роскошным и разнообразным, как в домах купцов, – из мяса, к примеру, была одна только зайчатина, – но зато куда более тёплым и уютным, будто с другими обережниками у костра сидишь, только ещё ребятишки рядом кружатся, норовят ножны меча потрогать.

И тем не менее Вакула накормил и напоил всю компанию от пуза. Поднимал тосты, восхваляя силы и славу удачливых обережников, произносил здравицы на будущий удачный поход – Воислав рассказал ему, что он теперь человек, считай, самого киевского князя. Словом, вёл себя как настоящий радушный хозяин.

Когда здравицы в честь удалых гостей и щедрого хозяина, а также мудрого и сильного Владимира Святославича были произнесены, высокий тон застолья быстро сошёл на нет и атмосфера стала непринуждённая. Вуефаст с Шибридой отошли облегчиться, Данила решил, что настал удобный момент задать интересующий его вопрос:

– Вакула, ты человек уважаемый, многих знаешь в округе?

– Что есть, то есть, – согласился кузнец, жуя лепёшку.

– Не слышал ли ты о таком человеке: он охотник вроде, зовут Кумарь? Такой русоволосый, с короткой бородой, на лицо красив, из полян, кажется.

«Точные приметы, конечно, ничего не скажешь!»

– Я нескольких знаю по имени Кумарь. Тебе какой нужен?

– Тот, что в деревне где-то в вашей округе живёт.

– В деревне? – Вакула задумчиво поскрёб бороду.

Данила ещё сильнее напряг память:

– О, вспомнил, он с купцом Жорохом дела ведёт, а тот челядью торгует в Киеве.


– Хм… Вроде слышал о таких, но насчёт купца тебе лучше у него самого спросить. Есть у нас в городе такой торговый гость Жорох, что челядинами торгует, он мне обод для колеса заказал. Спроси его, может, это он и есть.

– А где живёт?

– Да не торопись ты, он до Праздника у нас собирался остаться, а до него ещё три дня.

– Молодец у нас шибко купцами интересуется, что живым товаром торгуют, – хитро сказал Клек, с подтекстом.

– Жорох продал меня тому, кто продал меня на Перунов остров в жертву, – честно ответил Данила. – Братья, но я не хочу им мстить: ни купцу, ни Кумарю, хотя бы потому, что благодаря им я встретил вас. Но Кумарь знает одну вещь, которая очень важна для меня, и я её из него вытяну, – Данила несильно ударил кулаком по столу.

– Слова достойного мужа, – вдруг провозгласил Воислав, воздевая кружку к потолку. – За нашего друга, Даниила Молодца!

– За Молодца! – прокричали остальные.

Данила с удовольствием выпил за себя любимого. И тут же его кружку наполнила слабоватой бражкой та самая смутно знакомая девчушка. Молодцов, от неожиданности и удивления, ну и от выпитой бражки ещё, даже умудрился ложку смахнуть со стола. Девочка хихикнула, быстро наклонилась, подняла её и ушла на женскую половину комнаты.

– Что, не узнал? – с издёвкой спросил Вакула.

– Неа… Кто это такая?

– Это-то? Наська, внучка Житко. После его гибели она с нами стала жить.

Житко был деревенским старостой, приютившим Данилу после побега с Перунова острова, местный сельскохозяйственный гений, за что и получил прозвище: «жито» – по-здешнему «хлеб».

– Наська, Наська… Это та самая девчонка, которую я в лесу встретил?

– Ага, она первая увидела, как ты из реки выбирался, где тебя русалки за пятки дёргали.

– А что за русалки? – спросил Клек.

– Это я потом расскажу. Да, помню, а ещё она дорогу к вашей деревне указала, иначе бы я полдня по лесу плутал.

– Да, хорошая девка, умная. Правда, больно упрямая и с норовом, но хорошая. Подросла, уже скоро замуж выдавать будем.

– Сколько же ей лет-то?

– Да уж четырнадцать годков, через годик на выданье, как раз дозреет всё, что надо.

Вакула приложился к кружке, а Данила глянул на юную, совсем невинную девочку. Скоро её детство кончится, если оно у неё вообще было, ей предстоит рожать детей каждый год, впахивать по двенадцать часов в сутки и к тридцати годам превратиться в скрюченную старуху. Почему-то Молодцову захотелось, чтобы этой девочке, помогшей ему просто так, по доброте душевной, досталась лучшая судьба. Он так внимательно рассматривал Наську, что не заметил взгляда Улады, тоже направленного на девочку, но неодобрительного.

В дом вошли Шибрида и Вуефаст.

– Вовремя вы вернулись! – воскликнул Клек. – Сейчас Даниил нам поведает историю о том, как его русалки за мужество дёргали!

Его обращение было встречено дружным хохотом. Пока все драли глотки, младшая жена Вакулы налила Клеку мёд из кувшина и невзначай потёрлась о его руку грудью. Варяг этот знак внимания принял как должное, а Данила заметил, поскольку не слишком смеялся произнесённой шутке. Но, естественно, никак не стал на это обращать внимания, а вместо этого с улыбкой поведал историю о своих приключениях в Днепре-реке после того, как его едва не принесли в жертву Перуну.

К вечеру веселье стало идти на убыль, всё чаще приходилось выходить из дома по естественной надобности. Минус слабоалкогольных напитков – очень уж много их надо выпить, чтобы опьянеть.

Данила изрядно окосел, когда почувствовал увесистый шлепок по спине, – Вакула. Молодцов ожидал разговора в стиле «Ты меня уважаешь?», но тут заметил, что взгляд у кузнеца вполне осмысленный:

– Пойдём, Даниил, у меня есть что тебе показать, – сказал он.

Вдвоём они вышли из дома и направились к приземистому сооружению, в котором Данила в прошлом году так и не побывал. По пути Вакула взял мешок с рудой, легко закинув его на плечо. У кузницы он остановился, опять-таки без особого труда отодвинул многопудовый камень от двери, вошёл внутрь, обережник следом. Кузнец что-то проговорил, переступая порог, а Данила вошёл молча. Вакула обернулся и вдруг сказал:

– Смелый и сильный. Видно, и вправду мне боги знак дали.

– Вакула, ты о чём?

– Увидишь.

Кузнец запалил лучину, от неё зажёг сальную свечу. Молодцов огляделся: четверть небольшого помещения занимал каменный горн, стоявший в глубокой яме, вырытой в земле, по стенам были развешаны непонятные приспособления, больше напоминавшие инструменты пыток.

Вакула, всё такой же таинственно молчаливый, разжёг огонь в горне. Пламя грозно заурчало, поднимаясь высоко вверх. Кузнец порылся в мешке, бросил руду в горн, затем что-то взял со стены и долго стоял лицом к пламени, бурча себе под нос, неожиданно развернулся:

– Ты мне должен за него что-то дать. Немного, серебряный грош какой.

Данила послушно развязал кошелёк, вынул оттуда маленький комочек серебра, отдал Вакуле.

– На, бери, теперь он твой.

Молодцов не сразу разглядел, что ему протягивает кузнец. Только у себя в руках он понял – это ножны, деревянные, короткие, сантиметров тридцать, для ножа, скорее всего.

– Носи его, на нём моё клеймо. Слава, которую добудешь с ним, станет и моей!