Катастеризм

– Вы зря так много катаетесь на такси, – услышал Тульин звонкий, слегка напряжённый волнением голос, и на стол напротив него хлопнулся поднос. – Я считаю, это неэтично. Ну, в современном мире.

Не поинтересовавшись, можно ли здесь садиться, за стол пристроилась та самая девочка с созвездиями на экране, что бросилась Тульину в глаза в самый первый день.

Бывает порой такое, что ты выбираешь себе в людском потоке друга, который об этом не знает. Ну, скажем, попутчика, с которым вы часто оказываетесь в одном вагоне, потому что живёте рядом и работаете в одно время. Не нахрапистую Вику, подозрительно часто берущую твой заказ на такси, а именно человека безымянного, из толпы. И он становится твоим буйком – зацепкой в бурлении жизни, как привычный элемент пейзажа, знакомый светофор на углу или с детства отбитый угол парапета.

И тебе от него хорошо, хотя ты никогда с ним не говорил и даже не знаешь его имени.

Не знаешь и не хочешь знать.

На девочке были бирюзовый бодлон и джинсы, а на груди у неё красовался здоровенный значок с кем-то цветастым, кто наверняка в последней серии спас мир и предался после этого извращённым сношениям. Чёрные волосы она стригла коротко – так, как, показалось Тульину, сейчас не носят, хотя как носят, он на самом деле понятия не имел.

Девочка энергично наматывала на палочки лапшу:

– Вы же знаете, зачем нужны водители такси?

Она держалась так, будто они не просто были знакомы, а начали беседу ещё в офисе, подхватывая её теперь в столовой после случайной паузы. Тульин даже усомнился на мгновение, не так ли это.

Но разгадка, наверное, была проще. Он и правда смотрел на эту девочку как на буёк – даже, может, мысленно здоровался с ней по утрам. Нипочему. Потому что тогда, в первый день, именно она попалась ему на глаза. И неосознанный язык его тела наверняка это выдавал. Вот она и поймала.

Тульин привычным жестом потёр висок.

– Знаю, что водители нужны не чтобы водить.

Девочка вытаращила глаза:

– В смысле? Кто б стал водить автоматику-то? – Она всосала виток лапши и начала наматывать следующий. – Нет, ну а если без шуток – зачем они нужны?

– Мне объясняли, – буркнул Тульин. – Широкой аудитории так комфортней пока что. Есть чувство контроля. А в пустой машине ехать неуютно.

– М-гм, – кивнула девочка. – Это они и пишут в блогах. Полная хрень.

Глаза у неё были – как там писал Тургенев, мастер оксюморона? «Светлые и чёрные»; огромные, блестящие. Остренький носик. В целом её можно было бы назвать миловидной, если бы не созвездия прыщей на щеках.

Это возрастное, подумал Тульин и невольно усмехнулся.

Может, акне – это единственное, что осталось в нашем мире действительно возрастного, раз уж право работать и иметь собственные мысли сделалось общечеловеческим.

– Это момент юридический. Живые таксисты нужны компаниям, чтобы при аварии было на кого свалить вину.

Сколько ей – пятнадцать? Шестнадцать?

Тульин понял, что снова трёт висок.

– Разве? – сказал он вслух. – Они ведь, наоборот, в аварийной ситуации ничего не делают. Мне объясняли. Автоматика при аварии надёжнее человека.

– Разумеется, автоматика надёжнее, – серьёзно кивнула девочка. – Если цель – сохранить жизни. А если защитить компанию-перевозчика?

Тульин не нашёлся с ответом. Но, видимо, всё же сфокусировал на собеседнице взгляд, потому что она протянула руку:

– Женя. А вас я уже знаю, я давно всех из BARDO прогуглила. Гуглятся все легче лёгкого, кстати, вот тебе и защита данных… Что же касается такси, там всё устроено хитрее, как и в самолётах. Да, автопилот надёжнее человека. Именно поэтому его делают отключаемым – чтобы в любой спорной ситуации человеку можно было вменить преступное бездействие. А чего вы, мол, не взяли контроль в свои руки, когда начали падать? – Она взмахнула палочками, разбрызгивая бульон. – Классическая эксплуатация человека корпорацией. «Мы платим вам, по сути, за безделье, но если что-то пойдёт не так, по шапке получите вы, а компания в шоколаде».

Сколько бы ей ни было, она годилась ему в дочери. И всё же ему было неожиданно приятно, что она с ним вот так запросто разговаривает. Что с ним вообще можно разговаривать – просто о чём-то отвлечённом.

Когда он в последний раз говорил с кем-нибудь об отвлечённом?

– Вроде бы работа непыльная, а на самом деле человек тут – груша для битья и вообще крайний, – продолжала тем временем Женя. – Прецеденты уже были. И сделать с этим что-то на гражданском уровне сложно. Кто этот мир угощает, тот его и танцует, знаете, а производители авто на бедность не жалуются… и всё-таки я полагаю, что можно хотя бы отказаться от их услуг, пока у водителей не появится полноценная юридическая защита.

Светлые-чёрные глаза её блестели. Отскакивая от пластикового стола, солнечные зайчики вспрыгивали на значок, на плечи и подбородок – и носились по ней, толкая друг друга золотистыми лапами.

Тульин почему-то подумал, что, поменяйся они с Женей местами, его зайчики обошли бы стороной.

– Зачем же они за такую работу берутся? Если всё так несправедливо.

Женя будто только этого вопроса и ждала:

– А у них большой выбор? У нас всех большой выбор? Зачем вы взялись за работу в BARDO, всю жизнь мечтали сидеть в капюшоне, что ли? Профессии дохнут, как от оспы. И потом, люди же совершенно не умеют оценивать вероятности. Боятся летать на тех самых самолётах, потому что каждое их крушение описывают в СМИ. Но потому ведь и описывают, что они редкие! А уложить это у себя в голове, правда поверить – сложно. Да и вообще, – она вздохнула, – лента формирует людям голову. Чего нет в новостях – того и на свете нет. А автокомпаниям пока что удаётся проводить все эти суды по-тихому, без большого резонанса.

– Кого-то несправедливо судят – и без резонанса? Что-то не верится. Одного поста ведь достаточно…

– Это если пост хоть кто-нибудь увидит. А если алгоритмы соцсетей специально их топят? Просто вот не показывают другим пользователям – и всё? Или, допустим, если у тебя именно в этот момент удачно угнали аккаунт? Что тогда делать?

Что делать, если к тебе подсела школьница и предлагает – нет, ничего она, конечно, не предлагает. Ей просто не дают на работе отстреливать демонов в шутерах (нельзя антропоморфные фигуры, только созвездия), вот она и переключилась на демонов в чужих головах – демонов заблуждений и невежества, недостаточной гражданской активности и сознательности, вы не понимаете, как корпорации вас эксплуатируют, одумайтесь! Что делать, если глаза её блестят и она говорит с тобой как с живым, настоящим, равным? Как ей ответить, как объяснить, что —

Как от неё отвязаться?


Тульин с юности любил покер. Игра это, конечно, математическая, про жонглирование вероятностями – но и про психологию тоже, а потому игроки часто суеверны. Любой, например, знает, что, когда нужная карта сама лезет тебе в руки, когда удача прёт на тебя слишком настырно, нужно проявить смирение. Выказать Фортуне уважение, пропустить раунд.

Отказаться от её фавора, чтобы —

Чтобы что?

Выиграть самому?

Тульин понял, что у него снова дрожат руки, но Женя этого не заметила. В том и был фавор, что она вообще не слишком смотрела на него – только на отражение себя в его лице. Они могли бы – да, пожалуй, именно с таким человеком могли бы —

С человеком, которому не слишком интересен Тульин. Которому просто хочется отвлечённых бесед. Который ищет послушную аудиторию, готовую кивать, когда ей раскроют глаза на очередной заговор корпораций.

– Вы мне не верите, – надулась Женя.

– Я этого не говорил.

– Но не верите!

– Что социальные сети действуют против своих прямых интересов, душат оборот информации, потому что это проплатило автомобильное лобби? – Тульин пожал плечами. – Ну… не знаю. В теории вообразимо. Если честно, я никогда об этом не задумывался.

Это, наверное, была не совсем правда.

Наверное, когда-то задумывался.

– Вы думаете, вас это не касается, – возмутилась Женя. – Я же говорю: чего нет в ленте, того не существует, да? «Нет человека – нет проблемы». Почему в прошлом веке все помнили, насколько это страшный подход, а теперь вдруг забыли? Только потому, что неугодных убивают информационно, а не физически?

– Женя, сколько т… вам лет? – не выдержал Тульин.

– Какая разница? – скрестила она руки на груди, но потом всё же пробурчала: – Шестнадцать.

– А откуда… – он помялся, подбирая слова, – откуда у вас в шестнадцать лет… столько мыслей?

Женя вспыхнула – то ли от гнева, то ли от удовольствия, Тульин не разобрал. Закрыл глаза – подумалось вдруг, что понять её эмоцию будет легче, если представить, что он на работе. Не помогло.

Привычным жестом потёр висок.

– Я задаю вопросы, – ответила Женя. – Нельзя же просто жить и слепо делать то, что скажут. Сейчас вокруг слишком много информации, если не научиться её критически анализировать…

– …То утонешь, – перебил Тульин. – Да. Вот об этом я задумывался.

И на сей раз он не врал.



Офис BARDO располагался прямо напротив столовой, но дорога до перехода занимала добрых пять минут, а потом ещё столько же обратно. Бронзовое солнце пекло так, что Тульин невольно задумался, как Женя ещё не сварилась в своём бодлоне – и ещё что надо бы заехать на старую квартиру и забрать старые футболки, потому что столько ходить в одной всё-таки неприлично. Не то чтобы его волновало, как он выглядит, но всё же внешний вид человека не должен вызывать у окружающих неприязнь – в конце концов, они ничем этого не заслужили.

Женя шла с ним рядом.

Завтра это не повторится, но сегодня же можно?

– А задумывались ли вы о том, – спросила снизу вверх Женя, – почему в последнее время в России открывается так много технологических стартапов? Особенно биотехнологических.

Тульин не задумывался. Щурясь на солнце, он задумался прямо сейчас.

Думать было на удивление приятно.

– Не знаю. А может, это просто ошибка восприятия? Может, на самом деле таких стартапов много по всему миру – просто мы замечаем только те, что рядом с нами?

– О-о-о, – одобрительно закивала Женя, – правильно мыслите. Но нет – их у нас действительно много, я гуглила статистику. И вот интересно, почему? Потому что в странах БРИС проще экспериментировать на людях? В них меньше носятся с правами человека, так что проще проворачивать сомнительные опыты, без которых науке никуда? Думаю, так оно и есть. Хотя конкретно в России вообще-то давняя традиция медицинской этики. Когда на Нюрнбернском процессе принимали первый европейский этический медицинский кодекс, у нас уже был свой. Понимаете? – Она шла спиной вперёд, глядя на Тульина. – То есть раньше у нас к этому относились очень серьёзно, а теперь как будто бы стали смотреть сквозь пальцы. Не думаю, что это случайность.

– Вы, кажется, в принципе не очень верите в случайности.

– И вам не советую, – кивнула Женя, развернулась и пошла просто впереди.

Тульину почему-то неприятно ёкнуло, когда он подумал, что под стриженным затылком у неё тоже металлические головастики.

– В общем, есть данность: биотехнологических стартапов сейчас много и относится к ним государство лояльно, благодаря чему и возможно такое, что нас с вами берут в BARDO даже без глубокого медосмотра. Почему так? Ну, во-первых, рекомендации по этике медицинских исследований – всё же обычно рекомендации, а не требования, – разглагольствовала Женя. – По большому счёту, там часто непонятно, кого и за что судить. Во-вторых же, границы современной медицины тоже поди очерти. Ну, когда, например, делают вакцину – всё понятно, это явно медицинская процедура. А вот если тебе в кровь вводят не твои клетки, а синтезированные? А если это не реальные клетки, а наномашины? И даже не из биоматериалов, а, ну, железки? – она щёлкнула себя по затылку. – Уже труднее понять, что это: медицина или… ну… какая-то киберпанковая инженерия, не знаю. И дальше только сложнее. Что, если эти наномашины тебе вводят не чтобы что-то вылечить, а просто для улучшения? Тогда, наверное, это уже не медицина, а аугментация. Что-то вроде продвинутой татуировки. А если для эксперимента? Совсем непонятно, серая зона. – Они стояли на светофоре, только Женя стоять не хотела – приплясывала вокруг Тульина, ходила кругами. – И для нас-то с вами это просто интересная тема, а кто-то же решает, как это всё записано в законе. Или не записано. Часто – не записано. – Светофор мигнул, перекинулся на зелёный. – Не случайно же это так получилось! Всё ясно, как белый день. Если у страны не всё в порядке с экономикой, нужно искать преимущество перед другими. Например, специально создать такие условия, в которых удобно было бы работать экспериментальным технологиям. Они ведь часто прибыльные, а если и нет, то тебе заплатят за саму возможность… Думаю, так это и работает. Они специально мутят воду в законах, размывают границы медицинской этики.

– Как автомобильные лоббисты?

– Нет, иначе.

– И вы считаете, что это плохо?