Как научить лошадь летать?

В группе слова воспринимаются в контексте эмоций, иерархии и существующих в этой команде отношений между участниками. Все мы социальные хамелеоны и меняем цвет, чтобы слиться с окружением, а иногда наоборот — выделиться, если того требует ситуация.

Американский социолог Ирвинг Гофман назвал ходы в языковой игре ритуалами взаимодействия356. Позже его коллега Рэндалл Коллинз ввел термин «цепи взаимодействия». Цепь начинается с самой ситуации, например с деловой встречи. Поведение каждого на ней будет зависеть от целого ряда факторов: уровня авторитета, настроения, прошлого опыта на подобных встречах и существу­ющих отношений с другими людьми в помещении. Все эти аспекты влияют на их поведение. Они могут повести себя совсем не так, как в любой другой ситуации, например когда плохо себя чувствуют и находятся на приеме у врача. Вопрос «Как дела?», произнесенный на встрече, всего лишь вежливая формальность. Как пишет Коллинз, он не предполагает обмена информацией и отвечать на него, словно ваш собеседник действительно хотел услышать о вашем здоровье, будет нарушением протокола.

В другом случае, когда человек на приеме у врача, вопрос «Как дела?» в начале беседы уже служит приглашением к сообщению информации. Тогда рассказ о самочувствии не будет воспринят как нарушение. Один и тот же человек в разных ситуациях по-разному отвечает на один и тот же вопрос, потому что участвует в разных ритуалах.

Компании строятся на основе ритуалов, миллионов мимолетных взаимодействий между участниками групп, и именно эти ритуалы определяют степень продуктивности творческого процесса организации.



10

Ритуалы действий

Самый важный урок, который можно вынести из истории Келли Джонсона и «Сканк уоркс», состоит в том, что творчество — это не слова, а дело. Самые креативные компании придают больше значения ритуалам действий, а наименее творческие — ритуалам рассуждений, самым распространенным видом которого становится рабочая встреча. «Совещание» — это эвфемизм слова «разговор»; таким образом, встреча — альтернативный работе процесс. Несмотря на это, среднестатистический офисный сотрудник в неделю посещает шесть собраний, каждое из которых длится час, поэтому в сумме на них уходит целый рабочий день357. Если компания использует для назначения встреч программу Microsoft Outlook, ее сотрудники посещают еще больше собраний — девять часовых заседаний в неделю. Творчество на них не случается, потому что это действие, а не разговор. В креативных компаниях проходят внешние встречи, например с клиентами, как поступал «Локхид», пытаясь получить контракт на производство военных самолетов358. Но чем выше уровень креативности компании, тем меньше встреч она проводит и тем меньше людей принимают участие в них. Это позволяет большему количеству оставаться на передовой творчества.

Почти все, что происходит на рабочих встречах, называется словом «планирование», но его ценность не так уж велика, потому что обычно все идет не по плану. Келли Джонсону не нужны были планы, и ему не требовалось заранее знать детали того, что он будет делать.

Чертежные планы играют важную роль в конструировании изделия, но они подразумевают действие, а не разговоры. Порой некоторые инженерные планы появляются уже после того, как продукт создан. Джонсон так описал свой первый день в «Локхиде»:

Меня приставили работать к Биллу Милану в отдел инструментов и оснастки, который занимался проектированием инструментов для сборки Electra. Милан был опытным сотрудником и знал, что делает. «Я все выполню, парень, а ты потом можешь это все начертить», — объяснил он мне359.

Невозможно контролировать будущее. Пытаясь неукоснительно следовать своим планам, мы перестаем реагировать на возникающие проблемы и упускаем неожиданные возможности. Лучше ждать большего от того, что именно вы делаете, а не от того, как вы это делаете. Основная масса организаций функционирует по диамет­рально противоположному принципу. Многие «руководители» тратят половину своей рабочей недели на встречи по «планированию», а другую половину — на подготовку к ним. Нельзя составить такой план, в котором будут предусмотрены все внештатные ситуации вроде ареста вашего специалиста по двигателям из-за подозрений в шпионаже или взрыва двигателя после первого же запуска, но все же можно создать компанию, которая, несмотря ни на что, продолжает работать.

Говорить вместо того, чтобы делать, — не просто непродуктивно, а контрпродуктивно. В 1966 году Филип Джексон, один из психологов, который отметил, что учителям не нравятся креативные дети, предложил термин «скрытая учебная программа» для описания того, как компании передают своим сотрудникам ценности и модели поведения360.

Джексон использовал этот термин в контексте школьного образования:

...толпа, похвала и власть по-особому окрашивают пребывание в классе и в совокупности воздействуют на ход школьной жизни, образуя дополнительный и неявный учебный план, с которым каждому ученику (и учителю) приходится считаться, чтобы благополучно преодолеть школьный этап жизненного пути. Требования, предъявляемые этим дополнительным учебным планом, могут вступать в противоречие с принятыми официально программами обучения, которым педагоги традиционно уделяют основное внимание[63], 361.

Мы знакомимся со скрытой учебной программой в детстве, когда наш разум жаждет знаний, мы активно нуждаемся в друзьях и вместе с тем больше всего боимся стыда. Мы неосознанно обучаемся по ней: скрытая учебная программа состоит из неписаных и неявных правил, которые часто идут вразрез с тем, чему нас учат. Мы узнаем то, что противоречит официальной программе: что оригинальность приводит к травле, воображение — к изоляции, а риск может быть высмеян. В детстве мы должны принять решение, о котором, возможно, и не помним: быть самим собой и в одино­честве или быть как все и быть со всеми. Образование — это процесс гомогенизации. Именно поэтому ботаники становятся мишенями для буллинга, а друзья ходят по школе группами.

Этот урок мы проносим через всю жизнь. Образование может быть забыто, но опыт откладывается глубоко внутри сознания. То, что мы разделяем на отдельные периоды — старшая школа, университет, работа, — на самом деле единый процесс. Таким образом, скрытая учебная программа работает во всех организациях — от компаний до государств. По этому поводу Джексон писал:

По мере того как множатся институциональные установки и все для большего и большего количества людей ими определяется значительная часть жизни, будет возрастать актуальность вопроса о разумном синтезе между усилиями, направляемыми на выражение индивидуальности, и теми, которые необходимы, чтобы соответствовать пожеланиям других.

Компания — это соревнование между соответствием и созиданием. Лидеры компаний, может, и просят нас что-то создавать, но требуют при этом постоянного послушания. Это куда более важно, чем творчество, даже если все притворяются, что все совсем наоборот. Если вы послушны, но ничего не создаете, вас могут повысить. Если вы создаете, но не следуете правилам, вас уволят. Когда сотрудников поощряют за хорошее поведение, а не вклад в работу, мы зовем этом «офисной политикой». От нас ожидается согласие не с тем, что компания говорит, а с тем, что она делает. Если CEO компании в ежегодной корпоративной презентации рассказывает о своей любви к инноваторам и рисковым людям, а затем распределяет большую часть бюджета старым проектным группам и повышает их руководителей, он четко дает понять любому, кто знаком с законами скрытого учебного плана: следует поступать так же, как CEO, и не слушать то, что он говорит. Можно говорить об инновациях и рисках, но не принимать в этом участия. Работайте в сложившихся проектных группах и сосредоточьтесь на привычных продуктах. Оставьте инновационные, смелые проекты менее приспособленным к выживанию в компаниях людям, более креативным сотрудникам, которые будут уволены, как только совершат ошибку, а они обязательно потерпят неудачу, потому что им не дадут никаких ресурсов для работы. Этот подход к получению повышения используется во многих компаниях, хотя они и не отдают себе в этом отчета и никогда в этом не признаются. Джексон писал:

Независимо от существующих требований или имеющихся в наличии личных ресурсов человека есть по крайней мере одна стратегия, которая открыта для всех. Это стратегия психологической защиты, то есть постепенное сокращение личной заинтересованности и участия в том, где соответствие требованиям, а также успех или неудача в их выполнении ощущаются особенно остро.

Может ли человек одновременно быть изобретательным и соответствовать скрытой учебной программе, которая учит тому, что послушание и преданность важнее созидания и открытий? Возможно, но эти две черты противоречат друг другу:

…личные качества, которые связаны с интеллектуальным трудом, очень отличаются от тех, которые характеризуют преданного хозяину служащего. Любопытство, например, важное достоинство, необходимое для научной работы, но оно не отвечает требованиям конформизма. Любопытный человек, как правило, занимается своего рода зондированием, прощупыванием, расследованием, что противоречит пассивности конформиста. Ученый должен уметь бросать вызов авторитетам и ставить под сомнение ценность традиции362.

Так зачем вообще напрягаться? Зачем тратить энергию и воображение, необходимые для поддержания ложной личности, быть подстраивающимся под мир Кларком Кентом[64], чтобы скрывать творческие суперспособности, когда можно добиться таких же успешных результатов, просто будучи послушным, а не креативным, или уйти туда, где оценят ваши творческие способности? Это дилемма, с которой сталкиваются талантливые люди во всем мире. Они редко выбирают вариант быть творческим втайне. Многие уходят, или их увольняют после того, как они представляют боссу новую идею. Предложение чего-то нового — очень рискованное предприятие. В случае с Келли Джонсоном в «Локхиде» все закончилось хорошо. Роберт Галамбос в Институте имени Уолтера Рида, как и большинство других, потерпел неудачу.

Создать творческую компанию непросто, но поддерживать ее креативность во много раз сложнее. Почему? Потому что любая парадигма рано или поздно меняется, и только лучшие творцы могут также измениться под влиянием последствий своих изобретений.

Летом 1975 года, через несколько месяцев после падения Сайгона и окончания войны во Вьетнаме, инженер «Сканк уоркс» Бен Рич предложил Келли Джонсону идею. Это был проект самолета в форме наконечника стрелы: плоский, треугольный и заостренный. Рич со своей командой назвали его «Безнадежный бриллиант». Первая реакция Джонсона была отрицательной. Рич рассказывал: «Келли только взглянул на набросок самолета и тут же бросился в мой офис. Он пнул меня в задницу — сильно. Затем скомкал мое предложение и бросил мне под ноги. “Бен Рич, тупой ты ублюдок, — бушевал он, — ты совсем, что ли, с катушек слетел?”»

Вскоре после того как в 1933 году Келли Джонсон начал работать в «Локхиде», разразилась Вторая мировая война. Отчасти в результате достижений Джонсона она стала первой крупной войной с воздушными боями и бомбардировками, в результате которых были убиты больше двух миллионов человек, причем 90% из них — мирные жители, в основном женщины и дети363. Оружие, которое должно было защищать людей от воздушных атак, было несовершенно и неэффективно: на три тысячи снарядов зенитной установки приходился всего один уничтоженный бомбардировщик364. В результате почти все они добирались до своей цели. В век ядерной бомбы эта статистика пугала.

Сразу после войны потребовалось срочно решить проблему по обеспечению защиты от воздушных атак. Выходом стали ракеты класса «земля — воздух», которые запускались с помощью новых компьютерных технологий и использовали радары для определения, преследования и уничтожения летательного аппарата. Во время войны во Вьетнаме, следующего крупного военного конфликта после Второй мировой, противовоздушные ракеты уничтожили 205 американских самолетов, по одному на каждые 28 выпущенных ракет, показав тем самым десятикратное улучшение эффективности по сравнению с зенитными установками времен Второй мировой войны. Полеты над вражеской территорией стали настолько опасными, что приравнивались к самоубийству.

Такой контекст был у предложения «Безнадежного бриллианта» Бена Рича. Парадигма понимания самолета изменилась. Задача теперь заключалась не в том, как летать или как летать быстрее, а как делать это незаметно.

«Безнадежный бриллиант» был попыткой решить эту задачу.

После того как Келли ворвался в офис Бена Рича, надавал тумаков и бросил его предложение на пол, он воскликнул: «Этот кусок дерьма никогда не поднимется в небо».

Не каждый великий инноватор может быть великим управленцем в сфере инноваций. Крики и ругательства Джонсона могли поставить крест на предложении Рича, если бы не правило «покажи мне».

У инженеров «Сканк уоркс» была традиция: когда случается дискуссия по техническим вопросам, поспорившие сотрудники ставят четвертак и проводят эксперимент. Джонсон и Рич сами участвовали примерно в сорока подобных спорах за все время совместной работы. Джонсон выигрывал во всех. Он никогда не проигрывал в двух вещах: в армрестлинге, потому что в молодости работал грузчиком кирпичей и натренировал руки до невероятной силы, и 25-центовых технических спорах.

Рич сказал: «Келли, у этого бриллианта радиолокационное поперечное сечение меньше от десяти до ста тысяч раз, чем у любого другого американского военного самолета или любого последнего русского МиГа».

Джонсон задумался. У «Локхид» был опыт создания летательного аппарата, который мог оставаться не замеченным радарами. В 1960-х завод разработал дрон-беспилотник под названием D-21, который делал фотоснимки, сбрасывал камеру в точке изъятия, а затем самоуничтожался. Технология была рабочей, но сам проект был коммерчески невыгодным. Джонсон подумал о дроне, который они спроектировали 12 лет назад, и ответил: «Бен, ставлю четвертак на то, что у нашего D-21 радиолокационное поперечное сечение было меньше, чем у этого чертова бриллианта».

Другими словами, «покажи мне». Таким образом, 14 сентября 1975 года двое мужчин столкнулись в творческой дуэли.

Команда Рича поместила масштабную модель «Безнадежного бриллианта» в электромагнитную камеру и измерила, насколько сложно будет ее засечь на радаре. Это свойство самолета инженеры «Локхид» назвали «технологией стелс».

Рич и Джонсон получили результаты испытаний и принялись внимательно их изучать. «Безнадежный бриллиант» был в тысячу раз менее заметным, чем D-21. Рич впервые выиграл спор. Джонсон бросил Ричу четвертак, а затем сказал: «Не трать, пока не увидишь, как эта проклятая штука полетит».

Самолет под кодовым названием «Хэв Блю» действительно полетел. Это был первый в мире самолет с технологией стелс, прародитель всех последующих самолетов-невидимок, начиная с модели F-117 «Ночной ястреб» и заканчивая вертолетами MH-60 «Черный ястреб», которые использовались во время рейда 2011 года на базу Усамы бен Ладена в Пакистане, а также беспилотниками SR-72365, — практически невидимый самолет, развивающий скорость более 7200 километров в час. Это был результат работы компании, которая ценила прежде всего действия, тратила время не на планирование, а на решение задач и снимала споры не в матчах по армрестлингу или посредством использования служебного положения, а двумя простыми словами: «покажи мне».






Глава 9

ПРОЩАЙ, ГЕНИЙ



1

Изобретение гения

Свыше полутора тысяч километров атлантического побережья Африки занимает пустыня. В основном она состоит из морского песка, который ветры превращают в дюны длиной до 30 кило­метров и высотой под 300 метров. Такие пустыни называют эргами. В пустыне Намиб проживает народ химба, женщины которого покрывают кожу и волосы смесью из молочного жира, пепла и охры для красоты и защиты от солнца. В 1850 году химба увидели среди дюн нечто странное: к ним шли мужчины с белой кожей в закрытой одежде. Один из них выглядел истощенным и нервным. Со временем они узнали, что этот человек любил делать подсчеты и измерения, а когда он снимал свою квакерскую[65] шляпу366, они видели его прикрытую волосами лысину, похожую на луну. Этого человека звали Фрэнсис Гальтон. Народ, который приспособился к жизни в одном из самых пустынных мест на Земле, не произвел на него никакого впечатления. Позже он писал, что они были «дикарями»367, которыми следовало «руководить», еду и имущество которых можно было «захватить» и которые не могли бы «неустанно трудиться, как привыкли представители англо-саксонского мира».

Гальтон был одним из первых европейцев, посетившим Намибию. Наполненный предрассудками против химба и других африканских народов, он вернулся в Англию. После того как его тро­юродный кузен Чарльз Дарвин опубликовал в 1859 году свой труд «Происхождение видов», Фрэнсис страстно увлекся этой темой и начал профессионально заниматься измерениями и классификацией человеческих рас ради популяризации идеи выборочного размножения, которая позже получила название «евгеника».

В книге «Наследственность таланта»[66] (Hereditary Genius), вышедшей в свет в 1869 году, Гальтон представил идею о том, что человеческий интеллект наследуется напрямую и может ослабевать их-за «плохой» наследственности. Позднее он начал сомневаться в правильности использования термина «гений» в [оригинальном] названии, хотя причина так и осталась нераскрытой:

С моей стороны не было никаких намерений использовать термин «гений» в прямом смысле — скорее как слово, описывающее высшую, при этом врожденную степень владения навыком. Гений — это мужчина, наделенный превосходными качествами. Читатель заметит, что в книге я преднамеренно избегаю использования термина «гений» в значении естественной способности. В самой книге нет конфликта идей, но название может ввести читателей в заблуждение, и если бы сейчас можно было что-то изменить, книга называлась бы «Наследование способностей».

Таким образом, гении не были отдельным видом мужчин (всегда мужчин, конечно же) с «превосходными врожденными способностями». Гальтон не уточнял, какие именно выдающиеся способности имел в виду, но очень четко выразил идею, что у мужчин вроде него больше шансов быть наделенными этими способностями, какими бы они ни были, чем у кого-либо еще: «Современный европеец обладает врожденными способностями, о которых повествуется в этой книге, в гораздо большем количестве, чем мужчины низших рас».

И в последнюю, но немаловажную очередь эти способности, будучи врожденными и по большей части распространенными среди «современных европейцев», могут быть усовершенствованы путем селекции: «В истории разведения домашних животных или эволюции нет ничего, что заставило бы нас сомневаться в возможности сформировать человеческую расу, которая умственно и морально могла бы превзойти нынешних европейцев так же, как современные европейцы превосходят низшие негритянские расы».

Другими словами, мы можем вывести более совершенных людей таким же способом, каким селекционируем более крупных коров.

Это сравнение приведено не зря. Таким же образом, как оцениваются коровы в соответствии с определенной системой классификаций (например, в Великобритании символ «Е3» означает «отличное»368, или не слишком постное, не слишком жирное мясо, а «-P1» — «плохое», или истощенное), так и Гальтон предложил свою систему оценивания, или «классификацию людей согласно их врожденным талантам», в которой шкала начиналась с отметки «а», или «ниже среднего», и заканчивалась отметкой «Х», или «уникальная гениальность». Эта система, о которой Гальтон отзывался не как о «недоказанной гипотезе», а как об «абсолютном факте», позволила ему составить, как он считал, совершенно корректное сравнение «рас»:

Негроидная раса иногда, пускай и крайне редко, порождала таких мужчин, как Туссен-Лувертюр (лидер революции на Гаити 1791 года), представителей F-класса; то есть негроидный X-класс, или все классы выше G, соответствуют нашему F-классу, что позволяет увидеть разницу по крайней мере в два класса между черной и белой расой, хотя на самом деле разрыв может быть более существенным. Выражаясь кратко, классы E и F негроидной расы могут быть приблизительно соотнесены с нашими классами С и D, благодаря чему нетрудно сделать вывод о том, что средний интеллектуальный уровень негроидной расы примерно на два класса ниже нашего369.

Эта цитата Гальтона совершенно бессмысленна, но дает представление обо всей книге. Без каких-либо доказательств он приходит к заключению, что высшим уровнем черного мужчины будет F-класс, а белого — X, что на два класса выше черного, и поэтому белые люди на два класса выше черных. Лучшим доказательством того, что Фрэнсис ошибался в подобных заявлениях, служит его же глупость.

Тем не менее к Гальтону относились серьезно. Он снабдил много­вековые предрассудки выгодным фасадом из логики и науки. Его работа отбросила жуткую тень на весь ХХ век и даже на наши дни. Современный смысл слова «гений» возник благодаря ему. Для нас это слово имеет то же значение, каким наделил его Фрэнсис: редкий врожденный талант, подаренный природой лишь немногим. Можно родиться либо с этим даром, либо без него. Но во времена Гальтона такое определение термина было в лучшем случае второстепенным. Лишь из-за расцвета евгеники под влиянием нацистских идей о «расовой гигиене» понимание гениальности как наследственного превосходства стало первостепенным к концу XIX века, а в конце ХХ — единственным существующим. Есть прямая связь между гальтоновским гением и гитлеровским геноцидом.

Гипотезу нельзя считать ложной, потому что она оскорбительна или жестока. Определение Гальтоном термина «гений» как врожденных исключительных способностей, свойственных только белым мужчинам, которые должны завести детей ради блага всей расы, неверно не потому, что противоречит морали, а потому, что не существует никаких доказательств в его поддержку. Единственный аргумент Гальтона — его мнение. Работа всей его жизни — это уточнение его же предрассудков, основанных, как и в большинстве случаев, на его уверенности в том, что он представитель особой породы.

Все доказательства подтверждают обратное: врожденные способности есть у всех людей, и не это определяет успех. Начиная от изменившего мир Эдмона и заканчивая спасшим мир Келли Джонсоном, мы видим, что совершенно разные люди могут оказать существенное и совсем небольшое влияние на цивилизацию, и невозможно заранее предугадать, кем они будут. Когда Розалинд Франклин обнаружила рисунок человеческой жизни в ДНК, она доказала, что там нет места, где могла бы спрятаться расистская теория Гальтона.

Гальтоновскому гению нет места в XXI веке не потому, что в талантах нет потребности, а потому, что мы знаем: их не существует.



2

Происхождение гения

Задолго до Гальтона и евгеники «гений» был у каждого человека. Первым значением древнеримского слова «гений» было «дух», или «душа». Это и есть истинное его определение. Творчество так же естественно для человека, как полет для птиц. Это наша природа, наш дух. Наша цель как народа и личности состоит в том, чтобы будущим поколениям оставить наследие из новых и улучшенных искусств, науки и технологий, как на протяжении двух тысяч поколений делали наши предки.

Каждый из нас — часть чего-то взаимосвязанного и сложного, чего-то настолько вездесущего, что оно невидимо для нас; часть переплетения любви и воображения, из которых соткано полотно человечества. Это не модное мнение, принятое среди самопровозглашенных думающих людей. У мнимых интеллектуалов есть традиция жаловаться, которая превращает чудо в ошибку, презрительное фырканье — в мысли, а личность — в нечто постыдное. «Но голод», «но война», «но Гитлер», «но климатические изменения»: легче выискивать мух в супе, чем его варить. Но мы действительно взаимосвязаны друг с другом, и мы на самом деле креативны. Никто ничего не делает в одиночку. Даже величайшие изобретатели основывались на работе тысяч других людей. Созидание — это вклад.

Невозможно заранее предугадать степень важности вклада. Мы должны создавать ради самого процесса, верить в то, что наши творения будут иметь неожиданные эффекты, и знать, что часто величайшие вклады влекут за собой самые невообразимые последствия.



3

Зачем нам новое

Самое главное последствие нашего созидания — это мы. С 1970 по 2010 год население планеты удвоилось. В 1970-м человек в среднем жил 52 года. В 2010-м средняя продолжительность жизни увеличилась до 70 лет370. Вдвое больше людей теперь живут дольше, но и потребление естественных ресурсов каждым отдельно взятым человеком растет. В 1970-м питание давало человеку 800 тысяч калорий в год, а в 2010-м этот показатель достиг миллиона. Объемы потребляемой нами воды также увеличиваются: от 606 тысяч литров в год в 1970-м до 1250 тысяч литров в 2010-м. Несмотря на развитие интернета и компьютерных технологий, а также снижение объемов издания печатной прессы и книг, в 2010 году мы использовали 55 килограммов бумаги по сравнению с 25 килограммами в 1970-м. У нас теперь гораздо больше энергосберегающих технологий, чем в 1970 году, но при этом в принципе увеличились объемы техники, и жители почти всей планеты теперь имеют доступ к электричеству, так что если в 1970-м мы ежегодно тратили 1200 киловатт-часов на человека, то в 2010-м — 2900 киловатт-часов.

Пока эти изменения положительно сказываются на людях: многие живут дольше, здоровье улучшается, а при доступности пищи и воды у нас гораздо выше шансы восстановиться после болезни или травмы или вовсе их избежать. То же самое можно утверждать и про детей. Однако увеличивающиеся объемы потребления грозят обернуться настоящим кризисом для будущих поколений. Дело не только в том, что нас все больше и мы потребляем все активнее, а еще и в том, что темпы роста этих показателей также усиливаются. Мы ускорились и все еще жмем педаль газа. Природные ресурсы не могут расти так же быстро, как наши потребности. Если ничего не изменится, однажды наш вид потребует от планеты того, что она не сможет дать; только нам неизвестно, когда наступит этот момент.

Эти причины для беспокойства возникли довольно давно. В 1798 году в Великобритании вышла книга под названием «Опыт закона о народонаселении в связи с будущим совершенствованием общества»[67]. Ее автор, выпустивший книгу под псевдонимом, пре­дупреждал о вероятной катастрофе:

Возможности населения бесконечно шире, чем в силах земли предоставить человеку достаточное количество еды. Население, оставленное без контроля, увеличивается в геометрической прогрессии. Прирост пищи происходит только в арифметической прогрессии. Даже поверхностное знание числовых показателей позволяет увидеть, насколько первая сила превосходит вторую. В соответствии с законами природы, не позволяющими человеку прожить без еды, последствия от неравенства этих двух аспектов должны находиться в балансе. Это предполагает жесткий и постоянный контроль над численностью населения в зависимости от дефицита пропитания. Этот дефицит должен где-то проявляться, и он обязательно многими будет особо остро ощущаться371.

Другими словами, мы производим больше людей, чем еды, так что большинство вскоре умрут от голода.

Автором этого труда был английский священник Томас Мальтус из деревни Уоттон в 50 километрах к югу от Лондона. Отец Мальтуса, вдохновленный идеями французского философа Жан-Жака Руссо, считал, что население движется в сторону совершенствования благодаря науке и технологиям, но сын был с ним не согласен. Его эссе — это мрачная картина, призванная доказать ошибочность мнения отца.

Книга Мальтуса стала популярной и долгое время после его смерти сохраняла статус влиятельного произведения. Дарвин и Кейнс упоминали о нем в положительном ключе, Маркс и Энгельс критиковали, а Диккенс высмеял эти идеи в «Рождественской песне» в сцене, когда главный персонаж произведения Эбенезер Скрудж объясняет двум джентльменам, почему не дает милостыню беднякам: «Если они умрут, тем лучше, — сказал Скрудж. — Это сократит излишек населения».