Янтарь на снегу

— Счастлива, говоришь? — сквозь зубы процедил кузен.

— А чего ты, собственно, разнервничался? — искренне изумилась я. — Не вижу ничего дурного в том, что отец мой наконец-то объявился.

— Эх! — Легарт остановился и посмотрел на меня в упор, зло и немного грустно. — Какая ты наивная и маленькая, Гинта, совсем ведь не понимаешь ситуации!

Меня при этих словах замутило.

— Эмбро Сарф после долгих лет отсутствия вернулся в королевство… Знаешь, кем он тут был?

Я ничего не понимала и покачала головой. Нет, не знала, правда.

— Мне ведь ничего не известно об этом человеке, сам понимаешь. Да и откуда?

— Он — телохранитель короля Удвига, Гинта. — Кузен огляделся, будто переживал, что нас могут подслушивать, но никому не было до нас никакого дела. — Безликий охранитель жизни и тела нашего государя.

— И что тут такого? — Я искренне не понимала, что плохого в том, что моим отцом был королевский слуга. Чего я не наслушалась в детстве от той же Ренаты, как она издевалась надо мной, говоря, что моим отцом являлся конюх. А тут телохранитель, благородный рыцарь и прекрасный воин — все же это намного лучше конюха!

— Ты же слышала, — продолжал настаивать Легарт. — Он подданный Ивелесса. Да очнись уже наконец!

Я подозревала об этом после намеков вайдила Фьерна. Но почему так шумит родственник, никак не могла взять в толк.

Кузен тяжело вздохнул.

— Идем, — тихо процедил он. — А то тут слишком много лишних ушей и глаз.

Мне осталось покорно следовать за ним. Ведь чего-то Легарт явно опасался.



Магистр внимательно смотрел, как с Майло снимают тяжелые доспехи.

— У тебя сломаны ребра и рука, — произнес он, наливая в кубок красного вина.

Как будто бы Вардас сам не знал. Сегодня по нему хорошенько прошлись, от души расплатились за все сорванные планы.

— Ваша милость, — обратился канцлер к магистру, намереваясь сразу, безо всяких околичностей, перейти к делу, — надеюсь, вы удовлетворены?

Бывший наставник задумчиво посмотрел на Майло. Сложно было по легкой улыбке, притаившейся в уголках губ, разгадать, что вообще думает Эмбро Сарф. Он протянул бывшему подопечному кубок с вином.

— Давай выпьем за встречу и долгожданное воссоединение, мой дорогой друг, — произнес магистр с легким ивелесским акцентом, который выдавал его волнение.

Майло взял кубок и отпил.

— Разве я мог помыслить о том, — продолжал говорить магистр, — что смогу увидеть собственное дитя. Она так похожа на…

Сарф не смог договорить фразу до конца.

— Мое сердце не найдет покоя, Майло, пока я жив. Боль от утраты не стихла даже после встречи с Гинтаре.

— Вы привыкнете! — Вардас говорил это не для того, чтобы подбодрить наставника. Ему самому хотелось верить в то, что безумие, затаившееся в глазах магистра после принудительного расставания с Инге, уйдет. Но это были призрачные надежды. Теперь Майло понимал боль Эмбро Сарфа, как никто другой. Понимал и боялся.

Любовь всегда мучительна для обоих. Любовь служителя Брексты — это невыносимые страдание и боль. Наверное, из-за того, что последователи богини ночи всегда жертвовали часть души на откуп повелительнице, и из-за этого им хотелось еще большей любви, еще большего тепла, хотелось владеть возлюбленной целиком и единолично. Больное, почти ненормальное чувство, способное принести страдание открывшемуся женскому сердцу.

Вардас не ведал его до определенного момента. А теперь ему оставалось только умело скрывать свою привязанность, иначе можно было накликать беду, как вышло с Эмбро Сарфом, когда-то отказавшимся выполнить чужое условие.

— Никогда я не привыкну к тому, что ее сердце перестало биться в унисон с моим, — вздохнул магистр. — Но я безгранично благодарен тебе за то, что ты сегодня для меня сделал.

— Ваша милость, не стоит благодарностей, — отмахнулся Вардас. — Вы слишком многое сделали для меня. Воссоединение с дочерью — это наименьшее, чем я могу отблагодарить вас.

В шатер вошел лекарь, тоже из служителей Брексты, и стал осматривать раны и переломы канцлера.

— Нет, мой дорогой ученик, хоть и бывший, — усмехнулся Эмбро. — Я был обречен никогда не увидеть плод нашей с Инге любви. А сегодня ты подарил мне эту золотую возможность. Поэтому — ты знаешь обычай — проси все, чего пожелаешь. Я как твой вечный должник обещаю все исполнить. Только перед этим признайся мне честно кое в чем.

Вардас поморщился не от резкой боли в руке, когда ему вправляли кость, а от того, какой вопрос намеревался задать магистр. И только после того как были произнесены тайные живительные слова, заставившие кровь приостановить свой бег по жилам, и целитель покинул обиталище канцлера, оставив все необходимые предписания, Эмбро Сарф очень серьезно посмотрел на бывшего ученика.

— Моей дочерью кто-нибудь интересуется при дворе?

Майло напрягся.

— Не могу сказать с полной уверенностью, ваша милость, — процедил канцлер Латгелии, — но сейчас при дворе очень много мужчин, которые ищут себе невесту и жену, так что все может быть, и чей-то выбор пал на вашу дочь. Меня больше беспокоит нездоровый интерес гильтенийцев к ее персоне…

— Хорошо, Майло, задам вопрос по-другому. — Магистр отставил кубок. — Ты испытываешь чувства к моей дочери?


Глупо было надеяться, что сильнейший эмпат среди служителей Брексты не почувствует эмоции, которые испытывал Майло. Здоровая рука сама по себе сжалась в кулак от боли и безысходности. Но к этой стенке он припер себя сам.

— Ваша милость, — медленно и обреченно произнес лорд Вардас, разглядывая колышущиеся занавеси входа. — Одно ваше слово, и я никогда не подойду к Гинтаре ближе, чем на сотню шагов.

В пустых, почти мертвых глазах магистра ордена Брексты впервые зажегся живой огонек.

— Давай серьезно поговорим на эту тему.

— Хорошо, — произнес канцлер Латгелии, бессильный перед своим наставником и воспитателем. — Давайте об этом поговорим.

А ведь Майло предвидел это, предвидел и предпочитал не думать о том, что грядет. Ослепленный робкими лучами счастья, он даже и предположить не мог иного исхода событий, чем тот, в котором Гинтаре достанется только ему. Однако у судьбы на нее свои планы, и в них ему места нет.



Кислая физиономия Легарта не вызывала приятных чувств. Из своего шатра он выставил всех до единого, даже леди Катрисс с тетушкой Габриэле были невежливо отправлены прогуляться по свежему воздуху. Вот-вот должно было начаться празднество в честь турнира, по традиции проходившее под открытым небом. Там царила такая суета, что прогулка двух леди казалась абсолютно неуместной. Но леди Катрисс не была бы самой собой, не прими она со спокойствием истинной леди определенного рода неудобства.

Легарт продолжал прожигать во мне дыру своим взглядом — до тех пор, пока мои нервы не выдержали.

— У тебя глаза еще не болят? — Я первой нарушила порядком затянувшееся молчание. — Ты так и не сказал ни слова, только пялишься на меня, как будто есть что сказать, да не знаешь как. — Я тяжело вздохнула. — Говори уже как есть. Только прошу тебя — по существу, без всяких фантазий.

— Без фантазий, говоришь? Без моих или твоих? — буркнул раздосадованный кузен.

Нет, ну это уже не смешно! Что за манеры? Сначала обещает раскрыть неизведанные тайны, а потом пятится назад, как рак. Огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого и в который раз пожалела, что посоха с собою так и не взяла. Ну и ладно! Можно устроить рукопашную и изрядно оттаскать братца за рыжую шевелюру.

— Ты сейчас пошутил, правда?! — Я очень старалась быть любезной, хоть руки чесались от желания вцепиться в дознавательские кудри. — По всему видно — макушку тебе точно чем-то тяжелым зацепили!

Я незамедлительно вцепилась в него и впихнула в жесткое кресло. Обошлось без драки, просто я вспомнила, кто я есть, и принялась за раны Легарта. От заботы родственник заметно расслабился, растаял и подобрел.

— Эмбро Сарф — подданный Ивелесса. — Как всегда, издалека начал кузен. Легких путей мы не ищем — не судьба. Три тома родовых грамот прилагается.

— Ты это уже говорил, — терпеливо вымолвила я, перевязывая его голову и стараясь от злости не стянуть повязки. Не дай Пречистая, забудет о том, что говорил, сознание потеряет, с него станется.

Легарт тяжело вздохнул.

— Он дядя Тристана, — посмотрел на меня в упор дорогой родственник. — По матери, но это не меняет того, что он его близкий родственник.

Я так и застыла с повязкой в руках. Вот тебе и мой отец! Тетушку Ренату бы сюда, чтобы продемонстрировать ей моего батюшку — «конюха», как она любила трезвонить всем подругам. А ведь тетка если точно не знала, то хотя бы отдаленно представляла этого человека.

— Последние пятнадцать лет Сарф является магистром Ордена служителей ночной темноты, — воодушевленный моим замешательством, продолжил кузен. — Он, кстати, был наставником нашего канцлера.

Я даже дернулась от неожиданности.

— Так что неудивительно, что Вардас и Сарф — как меч и кинжал одного хозяина, — усмехнулся Легарт. — Уворачиваясь от одного, ты рискуешь напороться на второго.

— Скажи-ка мне, дорогой кузен, — я не удержалась, чтобы не подпустить сарказма в голос, — что значит твоя последняя фраза? И почему это именно «напороться»?

Браггитас внимательно на меня посмотрел, а потом опустил глаза. Ну нет, если он плел за моей спиной интриги, я этого не переживу. Все же к Легарту я была привязана. С самого детства. Пусть артачилась, когда он явился по мою душу в обитель, но на самом деле радости от той встречи не было предела. Это же самый любимый брат! Если бы не он, не знаю, как бы я в детстве выжила в «заботливых» цепких руках Ренаты.

В тот день, когда пришло известие о гибели деда и его сыновей, горю не было предела. Легарту, пятнадцатилетнему мальчику предстояло возглавить войско, верное Дому Браггитас. В отчаянии я залезла к нему в дорожный мешок — тогда еще могла в нем поместиться. Сказала, что не пущу его одного и буду воевать вместе с ним. Как я боялась, что он погибнет, что не вернется! Что тогда со мною будет?

Я плакала, брыкалась и сопротивлялась, как могла, пока он опять не притащил с кухни имбирных пряников. Мы их ели, потом он рассказывал мне сказки и даже пел песни. Ужасно, надо сказать, пел, но я уснула прямо в его комнате, а утром он уехал…

Кто бы мог подумать! Легарт с той войны за западные границы вернулся героем, но меня к тому времени уже не было в родовом гнезде. Прошло столько лет, прежде чем он нашел меня. Теперь понимаю — я нужна своей семье только из меркантильных соображений, не более. Эх, закатить бы сейчас истерику с рыданиями и соплями, но, видно, многовато я съела этих закулисных угощений вперемешку с углем, ядом и иглами, разумеется.

— Признавайся, что вы там напридумывали, умники Высших Домов?

— Я… от меня мало что зависело. То есть зависело, но не все.

— Да ладно! — Мой голос чуть не сорвался на крик. — Ты один из немногих, кто может поспорить с тем же Вардасом, а теперь оправдываешься и говоришь, что от тебя ничего не зависело? К чему вообще все эти сопли с отбором, турнирами и прочей глупостью? Или ты думаешь, что россказнями о конце света можно усыпить мою глупую женскую бдительность?!

— Сама понимаешь, вся эта возня с невестами призвана отвлечь Дома и удельных князьков от нового конфликта с Ивелессом и Анорионом.

— Разве король Тристан сегодня не выступил на стороне Витгерда? — Я понимала, что это ужасно наивно, у Тристана могли быть свои условия, но маленькая надежда все же теплилась внутри моей наивной натуры.

— Тристану в жены прочат эльфийскую принцессу Иллалию, причем прочат сами эльфы, выдвигают условия.

Я закончила перевязывать голову Легарта и принялась обрабатывать его рану на плече.

— А что же ивелесский король? — как бы между делом спросила я. — Неужто анорионская принцесса так нехороша собой, что он артачится?

— Сама посуди, кому выгоден брак с иномирянкой, которая к тому же старше тебя на добрые четыре сотни лет? — Легарт поменял позу, чтобы можно было обработать его рану на бедре. — Ты же знаешь, что эльфы не смогли рожать, когда пришли на наши земли?

Руки замерли в воздухе. Нет, мы знали, что за пятьсот лет император Анориона не менялся — это немного пугало, но за полутысячелетнюю историю люди свыклись с тем, что эльфы долгоживущий народ. А вот то, что у них не рождается потомство, удивило и даже вызвало отвращение какой-то скрытой неестественностью.

— Ивелесс так долго дружил с Анорионом, что и не заметил, как стал его рабом? — Мои руки похолодели и стали дрожать от напряжения.