Искусство легких касаний

— Ну вот буквально — как будто бы я стал огнетушителем, и из меня гасят огонь. Подносят куда-то, наклоняют и выпускают типа струю углекислоты. В точности такое ощущение. И под этой струей все трепещет и затихает. Даже приятно было. Истома появилась в теле. И усталость… Очень сильно устал, вымотался просто. Повалился на землю и решил, что все-таки принесли меня в жертву… И вырубился.

Акинфий Иванович опять надолго замолчал.

— А что дальше было? — спросил наконец Тимофей.

— А дальше… Дальше я оклемался.

— И…?

Акинфий Иванович оглядел своих слушателей с веселым отчаянием — словно решив выложить все до конца.

— Ну что, хотели знать, так слушайте, малята. Было часов одиннадцать утра. Костер почти догорел. В воздухе мясом горелым припахивало — я еще подумал, помню, что братва шашлыки жарит. Я лежал под кустом, метрах в тридцати от палатки Жореса. А Жорес… Жорес валялся мордой в костре. И уже совсем почти прогорел. До кости. Тогда-то я и понял, что за шашлычок тут пережарился… Я его оттащил за ноги, решил сперва, что он по пьяни так упал. А потом вижу — у него череп расколот. Пошел я братву будить. А как до палаток дошел, увидел, что никого уже не разбужу… Никого вообще.

— Что, — выдохнул кто-то, — они тоже…

— Тоже, — подтвердил Акинфий Иванович. — Все.

— Сгорели?

— Нет. Зарубили их. Вот, знаете, так выглядело, будто монгольская конница промчалась. Лежат на земле порубанные. Ран таких страшных я до того дня никогда не видел, даже в анатомичке. Прямо на части…

— Чем?

— Я сначала сам не понял. Стал искать. Нигде ничего не видно. А потом подхожу к тому кусту, где я в себя пришел, и вижу — топор лежит. Колун такой, но острый. Им братва полешки для костра рубила. Топорище в крови. И на руках у меня тоже кровь…

— Так это вы их?

— Не я! — вскричал Акинфий Иванович. — Не я, а бог, которого Жорес своей убогой жертвой унизил. Я ничего не запомнил даже. Бог в меня вошел и все моими руками сделал. Потревожить такую высокую сущность, чтобы предложить ей на обед московского экстрасенса, которому подыхать скоро — это, я не знаю… Оскорбление величества. Кино было французское про кулинара Вателя, смотрели?

— Знаем, — ответил Тимофей. — Закололся мужик. Не нашел хорошей рыбы для короля. Привезли с рынка какую-то дрянь, ну он и прыгнул на шпагу.

— Именно, — сказал Акинфий Иванович. — Сами подумайте. Там какой-то мимолетный Людовик Четырнадцатый без обеда остался, а тут — древний бог, которого специально разбудили, чтобы дерьмом покормить… Вот бог обидку и кинул, понять можно… В общем, стал я прикидывать, что мне теперь делать.

— В милицию позвонили?

Акинфий Иванович покачал головой.

— Тогда мобильников таких не было, чтобы в горах работали. И потом, что милиции сказать? Кучу народу топором зарубил, а как, не помню?

— Правду рассказали бы.

— Ага. Про двурогого бога Баала, кличка Сатурн, он же Кронос. Меня бы или в дурке сгноили, или чпокнули просто. Запытали бы в подвале, выясняя, в чем дело. Жорес этот серьезный человек был, наверняка много с кем дела вел — по дому видно. Не, мне с этой историей точно вылезать никуда не стоило.

— И что вы сделали?

— Решил валить оттуда побыстрее. Первым делом, как известный работник прокуратуры, вымыл руки. Всю воду на них вылил, какая в канистрах была. Оттер все пятна. Топор в костер кинул, там еще углей хватало. Справил, извиняюсь, нервную нужду в кустах — и вниз. Спустился с горы, выбрел на дорогу. Там меня через пару часов «уазик» подобрал. Сказал водиле, что турист, отбился от своих. Проехали половину дороги, я вылез, расплатился и другую попутку поймал, чтобы след от горы до гостиницы не оставить. Платил хорошо — денег у Жореса одолжил, когда уходил. Ему они все равно нужны больше не были… Уже к Нальчику подъезжаю и вдруг понимаю — мама родная! Я же паспорт на этой горе оставил. От волнения. Я, когда по большому делу в кустах присел, повесил сумочку свою на ветку и так призадумался, что взять ее уже забыл.

— Да, — сказал Андрон, — красиво.

— Делать нечего. Выпил для храбрости, нанял другой «уазик» и поехал назад. Вдруг никто еще не хватился. Ну а если мои документы там нашли, хана, конечно. Добрались до горы. Попросил водилу подождать, поднимаюсь наверх. А там…

— Что, — спросил Иван, — менты?

— Никого. Никого вообще. И ничего. Ни палаток, ни Жореса, ни даже следов, что здесь палатки стояли. Только пятно и зола от костра. В золе топор, в смысле железяка. Рукоятка сгорела. Значит, не приснилось мне. А в кустах, куда я погадить отходил, моя пидораска…

— Кто?

— Тогда барсетку так называли, сумочка маленькая, на руке носить. Висит, милая, на том же месте, а в ней паспорт, права и московские ключи. Я это все для безопасности с собой носил.

— А куда трупы делись? Палатки?

Акинфий Иванович пожал плечами.

— Я решил, что их нашли уже и увезли. Какие-нибудь кунаки, чтобы похоронить до заката. Мало ли, какие здесь порядки. А сумочку мою просто не заметили в кустах — кто же их прочесывать будет. Я тогда, если честно, от страха вообще про это не думал. Живой, и спасибо. Ухожу уже, глаза напоследок поднял на скалу, где рога эти высечены. И тут…

— Что?

— Опять его увидел…

Акинфий Иванович изобразил, как это было: уставился вперед и вверх, открыл рот и выпучил глаза. На его лице нарисовался очень убедительный страх — словно он действительно видел что-то в ночной темноте.

— Такого же светящегося?

— Нет. В этот раз была галлюцинация, короткая, но очень реальная. Будто меня в другое место перенесли. Я увидел каменную статую. Огромную. Наверное, ту самую, что стояла на горе в Карфагене. Раскрашенная, пестрая и вся убранная цветами. Гирляндами прямо. Лицо у бога было розовое, с черной бородой, молодое и веселое. А рога золотые — и сияли на солнце. Даже похоже немного на те лучи, которые я видел. И еще я услышал словно бы шум огромной толпы, и запах каких-то благовоний, густой и сильный… Но больше всего меня поразило небо. Оно было… Другое. Не знаю, как объяснить — вроде и цвет тот же, и облака. Но это было другое небо, древнее. Как будто я видел юность человеческого мира, когда у людей впереди было еще много-много времени и разных нехоженых тропок. Невыразимо. А потом я понял, что бог опять со мной говорит. Сказал он примерно так: «Постигни мое величие и вернись с почтением и страхом. Тогда будешь у моей груди, как прежде Джируз… И продлю твои дни, Иакинф».


— Прямо по-русски?

— Вот не знаю. Не берусь сказать. Но запомнил я по-русски, конечно.

— А дальше что было?

— Дальше я пидораску подхватил — и вниз, к «уазику». Опять для верности на окраине Нальчика вылез, потом на такси. В гостинице мне никаких вопросов не задали, решили, наверное, что загулял. От меня действительно винцом припахивало — я по дороге накатил от нервов. А на следующий день уехал в Москву. Ко мне какие вопросы? Меня там никто не знал, никто и не хватился. Жорес на это и рассчитывал. Экстрасенс приехал, экстрасенс уехал…

— В газетах было про это? В новостях?

Акинфий Иванович отрицательно помотал головой.

— Вот ничего не было. Ни в центральных новостях, ни даже в местных. Я знал, что этот Жорес в Нальчике был большим человеком — а у таких всегда враги есть, тоже немереной крутизны. Вот на кого-то из них, наверное, и подумали. Решили не шуметь — жмуров по-быстрому убрали, и все. Барсетку мою в кустах найти можно было, только если знать точно, где искать. Я с этими людьми удачно разминулся — на час или около. Там постоянно машины проезжали, но я их уже не особо помнил. Меня это не слишком удивило — тогда на Кавказе буча только начиналась, но в воздухе ее уже чувствовали. Все вели себя тихо. И не такие люди пропадали…

— Так вам убийство с рук сошло? — тихо спросил Тимофей.

— Я же объяснил, что никого не убивал, — ответил Акинфий Иванович. — Это бог сделал. Он просто моим телом воспользовался. Жорес меня в жертву предложил, а бог вместо этого его самого забрал. Вместе со всей командой. Джигиты молодые были — видно, подошли.

— Совесть потом не мучила?

— Нет, — ответил Акинфий Иванович. — Чего она мучить будет, если я даже не помнил ничего? У меня ни причины, ни намерения кого-то убивать не было. Я бы с такой оравой и не сладил — что я, мастер боевых искусств? Вины моей тут не было точно.

— А вы на это место вернуться не хотели?

Акинфий Иванович усмехнулся.

— Хотел. Но не получилось. В конце девяностых на Кавказ ездить страшно стало. Смута, война. Я бытом оброс в Москве… Работу нашел по профилю.

— Опять экстрасенсом?

— Нет. В косметической клинике. Большой разницы нет, тоже дебилов разводить на процедуры. Планировал вернуться, а потом думаю — ну хорошо, приеду, и что делать буду? Одному страшновато было на это место идти. Меня другое заинтересовало — где про покойного Жореса хоть какую-нибудь информацию найти? Ведь знал же его кто-то? Но в Москве никаких концов не было. Потом девяностые кончились, и на Кавказе спокойнее стало. В общем, решился и поехал в Нальчик. Остановился в той же гостинице, меня там вспомнили даже. Отправился искать дом Жореса.

— Нашли?

— Найти несложно было. Теперь там маленький санаторий был. Какой-то ведомственный. Назывался «Красный Партизан», что меня жутко насмешило. Ладно в тридцатых годах, но ведь его так уже в наше время назвали. Парафино-нафталановое лечение, минеральные воды и все такое. Нашел русскую старушку на ресепшене и стал ее расспрашивать — что тут было до санатория? Кто жил? А она мне отвечает — тут всегда санаторий. С тридцатых годов прошлого века. Я, говорит, двадцать семь лет тут работаю, а раньше здесь тетка моя работала. Я засмеялся. Говорю — не шутите со мной, я человек, измученный нарзаном… Она тогда ушла куда-то, вернулась с фотоальбомом и давай фотографии показывать. Этот же санаторий после войны. А потом до войны. Улица, отдыхающие… Он до войны назывался «Красный Каторжанин», в «Партизана» его в сорок восьмом году переименовали. И фотографии, главное, настоящие, старые. Так не подделаешь. Всю реальность надо подделывать.

— Может, дом был другой?

— Нет, — ответил Акинфий Иванович. — Дом этот ни с чем не спутаешь. Он в Нальчике всего один такой. Я башенки эти мавританские хорошо запомнил. И улицу тоже. В общем, вернулся я в гостиницу и стал размышлять. Либо галлюцинация у меня была. Либо… Либо что-то тут нечисто. Думал, думал — и понял, как проверить.

— Гора?

— Точно. Если глюк, то и гора эта с двумя рогами тоже глюк. И нет там ни горы, ни рогов, ничего. В общем, нанял «уазик» с шофером на двое суток, взял палатку, еду, дрова, наврал чего-то про обзервирование окрестностей — и поехал на поиски.

— Нашли? — спросил Тимофей.

Акинфий Иванович покосился на него.

— А ты как думаешь?

— Думаю, нет.

— Вот и ошибся. Нашел, братец. С первой попытки. Я эту гору запомнил хорошо, как она с дороги выглядела. Подъехали мы как можно ближе, а дальше пешочком… То самое место. Поляна та же, только кустов больше. Водитель помог палатку разбить, развели мы костер, а потом он говорит, я лучше в машине посплю. Мол, не хочу тут мерзнуть, обзервируйте без меня. Ушел. Остался я один. Еще светло, а мне голову поднять страшно — есть там рога или нет? Стал я поляну эту внимательно осматривать и через полчаса нашел топор. Лежит себе в выемке под скалой, за кустами. Рыжий, уже не топор даже, а ржавый отпечаток. Сколько лет прошло. Видно, кто-то его зашвырнул, чтобы на виду не валялся. Но форму я помнил, тот самый топор, точно. Ну, тогда я немного успокоился — и полез вверх по камням. Поднялся немного — и вижу их. Рога. На прежнем месте, те самые — но заросли сильно, снизу не разглядишь…

— Испугались?

— Да нет. Спустился вниз. Посидел немного у костра, а потом пошел спать в палатку.

— Не взывали к богу? — спросил Иван.

— Не взывал. Что я ему скажу… Но он сам явился.

— Как? Как в прошлый раз?

Акинфий Иванович подобрал с земли длинную ветку и пошевелил ею в костре.

— Нет, — ответил он. — Уже не как свет, и даже не как статуя, а как человек. Типа приснился. В общем, снилось мне, что я сижу в какой-то харчевне и ем виноград из миски. Место странное — не то древнее, не то дизайн под старину. Не поймешь. Деревянные лавки, очаг, стена из камней, подсвечники декоративные — в общем, такая римская молдавия.

— Очень хорошо объясняете, — сказал Тимофей. — Прямо сразу перед глазами.

— И подходит ко мне человек с такой острой длинной бородкой, — продолжал Акинфий Иванович, — в плаще и с мечом.

— В плаще? — переспросил Тимофей. — И с мечом?