Искупление грехов

«Почему что?» — не понял алхимик.

— Почему ты сделал кресло сердцем Линга? — пояснил я.

«Я не выбирал, Шрам, — ответил алхимик, опустив плечи. Теперь он был похож на очень уставшего старика. — Так само получилось. Кресло было мне слишком дорого. Сорок лет назад мне его подарила жена, когда я сварил свой Последний довод. Ан-мири давно уже нет — она сгорела в изменённой лихорадке, а кресло — всё ещё со мной. Сорок лет я сидел на нём, и мы, наверно, стали единым целым».

— Зачем тебе всё это надо? — перед глазами всё ещё стояли картины пыток, и я не смог удержаться от вопроса. — Зачем ты вообще создал эти земли?

«А почему нет? Я изменился, Шрам. Изменился окончательно. Последний довод не дал мне выбора. Я получил силу и власть, меня не страшат изменённые — им сюда ходу нет. Я выжил, и хочу жить дальше».

— Что хотел…

«Хватит вопросов, Шрам. Пора решать».

— Последний!

«Хорошо».

— Зачем Кадли нас подставил? Чего он хотел?

«Думаю, ты и так догадался. Он хотел, чтобы ты принёс ему сердце Линга. Тогда бы он стал править здесь — и отпустил бы тебя и твой отряд. Хотя я уверен — он оставил бы вас, заставляя испытывать невообразимые мучения. И да, мы с ним разговаривали. Он думал, что обманул меня… набивался в союзники. Просил начать с тебя и уговорить твой отряд присоединиться. Надеялся, что ты согласишься».

— И зачем же тогда было ему подыгрывать?

«Я хотел, чтобы ты стал одним из нас, Шрам. И я всё ещё считаю — ты бы смог. Ты со своим отрядом оставался для меня неуловим долгие месяцы — неплохие бойцы, ставшие бы у истоков всесильной армии Линга».

— Нет…

«Ну нет — значит нет. Но не возвращайся больше в Линг. В следующий раз я найду тебя сразу и обрушу все силы, что у меня есть. Это мой последний ответ, а теперь — решай».

— Так как же нам поступить? — спросил я, разглядывая алхимика. И ответ появился — кровь. Кровь может скрепить договор. — Скрепим договор кровью…

«А ты тоже изменился, Шрам, — заметил алхимик. — Ты теперь тоже один из нас. Что ж… Вот теперь мне понятно, как ты так легко сюда попал и остался незамеченным».

— Это неважно, — отмахнулся я.

«Возможно».

— Ты отпустишь меня и моих бойцов за то, что я не трону сердце Линга, — проговорил я. — Ты отдашь мне что-то своё, когда я уйду.

«Что-то одно?».

— Да, — решился я. — Ты отдашь мне что-то одно, что считаешь своим. И у нас будет трое суток, чтобы уйти. За это время ты не тронешь ни мой отряд, ни бойцов, которые сейчас в вылазках, ни то, что я с заберу с собой. И это будет не сердце.

«Я согласен. Я отпускаю тебя, твоих бойцов из Линга. Я дам тебе что-то одно, что считаю своим, но не сердце Линга. Я трое суток не трону ни тебя, ни любого другого человека, вошедшего в Линг. Если ты не тронешь кресло. Договор».

Из широких рукавов мантии показались бледные, в кровавых струпьях, руки. В одной был нож. Я чуть не вздрогнул, осознав, что было бы, решись алхимик меня прирезать. Ножом он провёл по своей ладони. Кожа лопнула, и оттуда полилась обычная красная кровь. Я повторил его действие, проведя свободной рукой по мечу и замер — не понимая, что делать дальше.

«Встань. Приложи руку к спинке кресла, и я тоже это сделаю», — пояснил мне алхимик.

Стараясь не отводить меч от сердца Линга, я поднялся и оставил кровавый отпечаток на кресле. Обойдя стол, алхимик приложил свою руку рядом.

«Вот и всё. Теперь если я нарушу обещание — сердце умрёт. А с ним умрут и земли Линга».

— Где мне найти своих людей? — спросил я, отступая от кресла и убирая меч.

Алхимик сел и замер. Всего на несколько секунд.

«Они теперь в малом мире. Выход из него ты откроешь сам. Запомни: твоё условие — молчать, пока не выйдешь. Итак, что ты хочешь забрать, Шрам?».

— Твою коллекцию, — ответил я. — Коллекцию детей.

«Да ты спятил!!!».

— Возможно, но я забираю что-то одно — коллекцию.

«ЧТО-ТО ОДНО! ОДНУ ВЕЩЬ!».

— Что-то одно — коллекцию! — ответил я, пытаясь понять, есть ли у меня на неё право. И ответ пришёл. Есть.

«НЕ-Е-Е-ЕТ! МАЛЕНЬКИЙ УРОДЕЦ! ШРАМ! Я НАЙДУ ТЕБЯ И УБЬЮ!».

Кресло под алхимиком начало дрожать.


«НЕ-Е-Е-ЕТ!!!».

Рёв старика меня оглушил. Я стоял, боясь дышать, но алхимик не собирался убиваться ради детей.

«Ты можешь забрать коллекцию. Трое суток, Шрам. Трое суток после твоего выхода из Линга — потом я приду за тобой. Сгинь отсюда».

Дверь за моей спиной раскрылась. Вместо зала с истязаемыми людьми за дверью был лес детей. Стоило мне ступить под своды леса, как пропала дверь в кабинет, а сами деревья начали дрожать. Кора облетала, обнажая голую древесину ствола, древесина расслаивалась на волокна, опадая на землю, и то из одного дерева, то из другого — вываливался маленький пленник. Сотня детей, получивших свободу, растерянно озиралась вокруг. Большинство тихо плакало, вздрагивало, но молчало.

— Слушайте меня, дети! — приказал я, взмахом призывая малышей подойти поближе.

— А как тебя зовут? — спросила девочка с густыми косичками. — Ты кто?

— Меня зовут Шрам! — ответил я. — Я — нори. И я выведу вас отсюда.

— А куда ты нас выведешь?

— А что там будет?

— А ты видел моих маму с папой?

— А ты…

— А как…

— А почему ты…

Если бы я знал, как прорвёт эту плотину, то никогда в жизни не рискнул бы забрать детей с собой. С другой стороны, я немало напортачил в Линге… и повесить на свою совесть ещё и их — просто не смог бы. И плевать, что алхимик теперь будет моим личным врагом. Гораздо хуже быть врагом самого себя. Даже если заботишься только о своём покое — надо заботиться и о том, чтобы спокойно спать по ночам.

На то, чтобы объяснить детям, кто я, куда отведу и что им делать — ушёл час. Не так уж хорошо я умел общаться с ними. За этот час были и рёв, и слезы, и просьбы помочь папам и мамам. И как объяснить детям, что помочь я могу только им? Что избавить от страданий всех — не в моих силах? Но если бы родители знали, что их дети спасены — «они и сами были бы рады» и сами просили бы «увести их из этого страшного места». Но всё-таки дети лучше нас, взрослых — они легче принимают мир вокруг. К тому же, боль и страх ещё были свежи в их памяти.

Короткий опрос показал, что дети попали в лес в разное время. Некоторых алхимик отобрал у жителей Линга, некоторых — в окрестных сёлах. Большинство он получал в дар от других алхимиков, которые хотели у него что-то попросить. Всего 121 ребенок. Была даже девочка, которая помнила меня — видела, как я забрал Амо-они.

— Слушайте меня. Слушайте внимательно, — попросил я, когда дети немного успокоились. — Сейчас вы все пойдёте со мной по дороге. Возьмётесь за руки и не будете отставать. И мы окажемся в другом месте. Там будут взрослые дяди и тёти — такие же нори, как я. Это — мои друзья и соратники. Вам надо будет громко сказать следующее: «Тётя Пятнашка, дяде Шраму нельзя говорить в этом месте!». Запомнили?

Дети покивали.

— Так… Давайте повторим.

Дети сбились. Пожалуй, и вправду слишком длинная речь для напуганной и растерянной малышни. Пришлось повторять ещё раз, а потом ещё раз и ещё — пока они не запомнили. Наша странная процессия двинулась по дороге через бывший лес. Дети шли строем — четверо в ряд. Получилось не сразу, но так я мог хотя бы приглядывать за всеми. В конце леса дорога поднималась на холм, над которым висело туманное облако.

Стоило всем нам войти под него, как облако опустилось, рассеялось — и мы оказались в широком каменном подобии колодца, который освещался развешанными по стенам факелами. Массивная дверь была заперта. Эр-нори и ещё несколько бойцов старательно дёргали ее, но плевать хотела бездушная деревяшка на их усилия. Там, рядом с дверью, стоял почти весь мой отряд — все, кто пропал в Линге, включая Пятнашку. Когда мы появились посреди колодца с гомонящей толпой, все взгляды устремились на нас. И в этот момент, умноженный эхом каменных стен, раздался нестройный, но очень зловещий хор детских голосов.

— Тётя Пятнашка, дяде Шраму нельзя говорить в этом месте! — старательно и даже нараспев выводили мои подопечные.





Глава 18




Когда Пятнашка повисла у меня на шее, когда бойцы убрали оружие, когда девушек отряда удалось успокоить — только тогда на мои странные телодвижения обратили внимание. Я старательно указывал на детей — потом на бойцов и на дверь.

— Она не открывается! — пожаловался Кирри. Я указал на себя и на дверь.

Не поняли. Пришлось подойти к детям, взять двоих за руки и подвести к двери — потом следующих. Меня поняли: бойцы стали подводить детей, организуя подобие строя. Сами окружили их и смотрели на меня. Стоило мне схватиться за ручку — дверь открылась сама. Как и обещал алхимик — открылась на самой границе туч. Впереди лежали очищенные земли. Дети немедленно попытались устроить бардак, но их вернули к порядку. Когда я последним вышел из двери, она немедленно исчезла.

— Так, следим за детьми! Двигаемся к лагерю! — приказал я, и в этот момент Пятнашка повернулась ко мне и заткнула рот длинным поцелуем.

Бойцы отреагировали спокойно — не стали мешать.

— Я хочу знать, как ты это сделал? — спросила девушка, отстранившись.

— Это сейчас, честное слово, неважно, — ответил я. — Нам надо срочно идти в лагерь. Забирать пожитки — и в посёлок.

— Что не так? — спросила девушка.

— Через три дня алхимики устроят на нас охоту, — пояснил я громко. — С того момента, как мы вышли — у нас есть трое суток. Поэтому чем раньше мы попадём в посёлок, чем раньше будут отозваны все отряды — тем лучше!

— Вечер, Шрам! Не успеем к посёлку до ночи с детьми!

— Значит, будем нести детей на руках! — резко развернулась на выкрик бойца Пятнашка. — Кому сказано, ноги в руки и вперёд! Совсем страх потеряли?