Институт фавориток

Оборачиваюсь и, готовая к неожиданностям, даже не слишком удивляюсь появлению мужчины знакомой внешности. Иперианин. Высокий, худощавый, в темно-синем военном комбинезоне. Изумрудные волосы заплетены в толстую длинную косу, перекинутую через плечо, и насмешливый, беспечный взгляд зеленых глаз, в глубине которых скрывается совсем иное — пристальное внимание и настороженность… адресованные не мне. Тому, кто явился первым.

— Ты тоже здесь? Однако! — изумляется зоггианин, обходя меня кругом и не выпуская из виду собеседника.

— Я думал, что не доведется нам больше общаться, ан нет. Не понимаю… — качает головой тот. Находит меня глазами и констатирует: — Она другая. Не твоя. Не моя. Но мы с ней. Вместе. Как так?

— Генетический дефект? — повисает в воздухе первое предположение.

— Или сбой информационно-полевой матрицы, — ему на смену приходит второе.

— Больше похоже на побочный эффект, которого мы не учли, — звучит третье, сказанное кем-то другим.

Мы синхронно разворачиваемся, и я задыхаюсь, не веря своим глазам. Папа?!

Невысокий, крепкого телосложения рооотонец, с такой милой ямочкой на подбородке, одетый в его любимый черный парадный мундир, до боли мне знакомый.

— Папа… — шепчу одними губами, не в силах пошевелиться.

Видимо, он меня слышит. Одаряет понимающей грустной улыбкой, но почему-то отрицательно качает головой.

— Я не он. Прости, — говорит так тихо, что наверняка только я его слышу. Смотрит на мужчин и обвиняюще громко восклицает: — А я все не могу понять, кто же мне мешает!

— По всему выходит, что ответ на вопрос, кто и кому мешает, тут спорный, — не соглашается с ним зоггианин.

— И неуместный, — добавляет иперианин. — Права равные, раз мы все здесь.

— Все здесь, а девочка, получается, ничья. И потому без способностей, — недовольно констатирует мой «отец».

— Ну и что с этим делать? — задумывается зоггианин. — Оставить как есть?

— Жалко малышку, — высказывается зеленоволосый. — Умная. Сильная. Не сдается, хотя оказалась в безвыходном положении. Такие, как она, достойны большего.

Мужчины замолкают, впиваясь в меня испытующими взглядами. Видимо, ждут от «достойной» подтверждения того, что она хочет этого самого большего.

— Простите, что стала для вас проблемой. Без способностей я жить привыкла, но все равно спасибо за заботу, — вежливо благодарю.

Не знаю, почему именно мне явились эти древние боги, которым поклонялись меланисты и в которых не верят альбиносы, но злоупотреблять их щедростью определенно не стоит. Однако можно воспользоваться тем, что они наверняка в курсе происходящего.

— Честно говоря, я бы с большим удовольствием узнала, кто виноват в смерти моих родителей. Вы знаете? Можете мне сказать?

— Это ты и без нас выяснишь. А вот способностями я бы на твоем месте не разбрасывался и от нашей благосклонности не отказывался, — нравоучительно выговаривает мне рооотонец и вновь обращается к своим спутникам: — Так что решим?

— Потенциал есть. Резерв фиксации высокий. Матрица… Матрица не измененная. Как у изначальных. Потому и удерживает нас всех, — перечисляет зоггианин. Приспустив веки, он водит руками в воздухе, словно что-то прощупывает. В итоге заявляет: — Можно попробовать.

— Предлагаешь интегрировать? — Изумрудные брови недоверчиво ползут вверх.

— А разве мы не к этому стремились? Да, в плане был иной способ, но… — Зоггианин выразительно замолкает.

— Согласен! — Иперианин хлопает рукой по его плечу. В зеленых глазах появляется лихорадочный блеск, а в интонациях возбуждение. — Не подведи меня, девочка!

Его тело теряет плотность и исчезает, словно некачественная голограмма.

— Любопытно будет посмотреть, что из этого выйдет, — удовлетворенно потирает руки зоггианин. — Надеюсь, ты справишься, малышка!

Он подпрыгивает, зависает в воздухе и осыпается тлеющими разноцветными искрами.

— Что мне нужно делать? — торопливо спрашиваю я у того единственного, кто остался рядом. А то ведь тоже исчезнет, и думай потом, как наказ выполнить.

— Ничего не нужно, — улыбается «папа». — Живи. Выбирай. Влюбляйся. Детишек расти. Тогда и мы получим, что хотим.

Легко ему говорить. Выбирай! Кого? Альбиноса, который делает все, чтобы я навсегда осталась его фавориткой? Брата Файолы, недвусмысленно мне намекнувшего, когда она нас знакомила, что он готов помочь разорвать отношения с Атиусом, если я обещаю, что выйду за него замуж? Леянина, по-прежнему не делающего никаких, даже минимальных попыток со мной сблизиться?

Вот только помогать мне определяться никто не собирается. Фигура собеседника превращается в плотную черную дымку, порывом ветра уносимую прочь и растворяющуюся в темноте. А на меня обрушивается:

Тум-дам! Дум-дам-дам-дам! Там-м-м…

Звук тает в завершающем аккорде. Световые всполохи, рожденные платьями танцовщиц, разлетаются в стороны. И только теперь я понимаю, что танец вовсе и не прекращался.

Тогда что это было? Транс? Галлюцинация? Фантазия, порожденная словами Атиуса? И ни с какими богами-создателями я не общалась?

Под гром аплодисментов я разворачиваюсь, чтобы вернуться на свое место, и с замиранием сердца вижу ожидающего меня цессянина. Атиус хмурится и ждет, когда же я соизволю к нему подойти. Осторожно берет под локоть, помогая подняться по ступенькам. А когда усаживает в кресло и опускается в соседнее, наклоняется ко мне.

— Я прошу тебя, Дейлина, больше так не делать.


— Вам не понравилось, как я двигалась?

— Мне не понравилось, что ты вышла танцевать одна. Да еще и этот обрядовый танец, тем самым поддержав идеи меланистов, полные предрассудков и домыслов. Это неприлично! Ни для моей фаворитки, ни для наследницы империи.

Вот как. Он недоволен! Ставит ограничения. А как же свобода выбора и лояльность к моим желаниям? И вообще…

— Меня учили, что наследница ко всем жителям империи должна относиться с уважением, как и император. Меланисты ведь теперь тоже империане, раз являются жителями Цесса. К тому же я сама прямой потомок меланистки. И волосы у меня темные. Вас это не смущает?

— При чем тут твоя внешность, Дейлина? Мне совершенно безразлично, блондинка ты или брюнетка. — Атиус морщится, невольно доказывая обратное. — Я же говорю об этикете. Допускаю, что как наследница ты можешь вести себя подобным образом, но фаворитке неприлично выставлять себя на всеобщее обозрение.

Не желая с ним спорить, я осматриваюсь, чтобы понять, кто еще принял сторону Атиуса. Вижу столь же явное неодобрение в глазах Орлей и Родизы. Замечаю вертикальную морщину, прорезавшую лоб короля, хоть он и не на меня смотрит, а на сцену, где продолжается шоу. Лансианочка завороженно следит за красивым зрелищем — ей до последствий произошедшего нет никакого дела. На лице экс-королевы Виона спокойное доброжелательное выражение. Такое же, разве что более задумчивое, — у леянина. Обеспокоенное — у семейной пары видийян. Дядя Джаграс занят Луритой. Или это она им занята. Кто же разберет, если они обнимаются? В глазах фаворитки брата Файолы недоумение, она, склонившись к уху любовника, что-то ему шепчет. Наверняка комментирует мой поступок. А вот сам Эстон, похоже, пребывает в веселом восхищении. Он мне подмигивает и отвешивает короткий поклон, спровоцировав негодование своей спутницы.

Атиус тоже замечает оказанный мне знак внимания. Тихо шипит сквозь зубы что-то не слишком приятное в адрес рогранина, бросает гневный взгляд на сидящую слева от меня Фай. А когда представление заканчивается, провожает нас к моим покоям и, едва мы оказываемся без свидетелей, не выдерживает.

— Файола Олир Шас! Я думал, мы с вами все прояснили и договорились! Вы не имели права раскрывать своему брату всех нюансов наших отношений с Дейлиной. Мое согласие видеть вас здесь в качестве компаньонки подразумевало наличие ограничений в распространении личной информации. Я могу понять и простить Дейлину, как женщину, которой хочется поделиться своими секретами хоть с кем-то. Но вы?! Как вы могли поступить столь неэтично?

— Я ничего не раскрывала, — холодно парирует рогранка.

— Тогда на каком основании Эстон Азир гив’Ор ведет себя столь вызывающе и провокационно?!

— Да на том, что будь вы настоящим любовником наследницы, разрыв отношений с вами освободит ее от развившегося влечения, ведь танца еще не было. Если же ваши отношения фиктивны и симпатии нет, то Дейлина по-прежнему остается свободной и у нее может возникнуть влечение к другому. А брат даже не спрашивал меня, какой из этих вариантов верный. Он в любом случае готов жениться на той, которую вы оскорбили! — не выдерживает и взрывается Файола, шагая к нему и фактически закрывая меня собой. — Это же уму непостижимо — сделать наследницу фавориткой!

— Для меня и моего мира это нормально. А теперь и для всей империи, — злится Атиус. — Ваш брат с готовностью принял эту форму отношений, взяв себе фаворитку. Так что ваш упрек и его намерения относительно наследницы возмутительны!

— Возмутительны ваши обвинения и домыслы! — Указательный палец девушки упирается в грудь цессянина, словно удерживая того на расстоянии. — Впрочем, чего еще ожидать от эгоиста, для которого на первом месте всегда были и будут лишь меркантильные интересы и который не думает ни о ком, кроме себя.

Ее слова порождают у альбиноса столько ярости, что он, забыв обо всем, перехватывает руку Файолы, отводит в сторону, стискивает зубы, пытаясь сдержаться… Но в итоге спохватывается, отпускает рогранку и стремительно вылетает из комнаты. Он даже о моем присутствии не вспомнил. И не попрощался.

— Ну ты даешь… — Я опускаюсь на диван и с трудом перевожу дыхание, не в силах найти объяснение тому, что сейчас видела.

— Ему полезно, — сердится Фай, принимаясь расхаживать по комнате, чтобы успокоиться. — Раз уж тебе нельзя настраивать его против себя, так хоть я нервы потреплю. Пусть не расслабляется и не думает, что все получит легко и просто. А то ведь взрослый мужик, а ума и самостоятельности решений — как у подростка.

— Ты узнала, сколько ему лет? — заинтересовываюсь я.

— Пятьдесят.

Рогранка садится напротив, расправляя сиреневую юбку. Одергивает корсаж, упирает локоть в подлокотник кресла и подпирает кулаком голову.

— Даже пятьдесят два, если уж быть точной.

— А его отцу? — продолжаю любопытствовать, ведь сама-то этого не выяснила.

— Двести сорок, — с готовностью сообщает подруга, доказывая, насколько удачно проводила разведку. — Говорят, кое-кто из первых альбиносов, появившихся на Цессе, чуть-чуть не дожил до пятисот лет. У них из-за быстрой регенерации организм обновляется, вот и удлиняется срок жизни. Поэтому король и не выглядит старым. Его жене двести три года, а фаворитке сто девяносто восемь. Можно считать, они почти ровесницы. Орлея вышла замуж за Монта, когда ей тридцать исполнилось. Это произошло за пятнадцать лет до основания империи.

— Фай, ты просто кладезь информации! — удивляюсь я. И сетую: — Несправедливо! Заносчивая, амбициозная раса, а имеет такие преимущества.

— Точно, — кивает Фай. — Меланисты куда более адекватные, а всего сто пятьдесят лет живут. В два раза меньше, чем мы, например. И на Цессе их уже почти не осталось, альбиносы постарались, размножились за их счет.

— Ты с кем-то из них познакомилась?

Файола отрицательно качает головой.

— Это Эстон мне рассказал. Во дворце меланистов нет. Разве что танцовщица, с которой ты… — Подруга, вспомнив мою выходку, спохватывается и аж подпрыгивает на месте. — Дейлина, что на тебя нашло? У меня чуть инфаркт не случился от шока.

— Понятия не имею. — Я улыбаюсь, не желая обсуждать то, в чем так и не разобралась. — Просто захотелось, и все. А что, было необычно?

— Было сногсшибательно! — вдохновляется рогранка. — Видела бы ты лица мужчин! Неудивительно, что Атиус так отреагировал. Долго ты собираешься терпеть это издевательство над собой? Может, пора уже действовать? — Она вновь неожиданно меняет тему и напоминает: — Эстон тебя поддержит.

— Знаю, спасибо.

Я нахожу повод для отказа, потому что не хочется мне, избавившись от одного озабоченного будущим императорством субъекта, попасть в зависимость от другого.

— Нельзя допускать скандала. Да и не критичная пока ситуация. Подождем.

— Не понимаю, чего ты собираешься ждать. А скандал… Подумаешь, скандал. Если правильно его разрулить, то и последствий значительных для империи не будет. — Файола пожимает плечами, но все же принимает мою позицию. — Ладно. Тебе видней… Ну и какое развлечение на завтра нам приготовили?

Она поднимается, чтобы забрать со стола планнер. Заглядывает в него и, изумленно подняв брови, сообщает:

— Катание на хинари… Это что за транспорт такой?

Я лишь развожу руками, потому как даже не представляю, что это может быть. А по факту… По факту оказывается, что хинари вовсе и не транспорт.

Изящное, грациозное животное, с идеально гладкой, словно покрытой воском коричневой шкурой, осторожно переступает тонкими длинными ножками, поводя тремя короткими остренькими ушками и косясь черными блестящими глазами на свою наездницу. А та, вцепившись в поводья, думает вовсе не о приятных минутах стремительного бега, которые ей так живописно расписывали перед поездкой, а о том, как бы не свалиться с этого живого средства передвижения. И совсем не обращает внимания ни на красоты цессянской степи, ни на других «счастливцев», согласившихся на экстремальную прогулку, ни на своего спутника, который едет рядом и ласково выговаривает:

— Шаса — самая послушная и чуткая хинари. Она отлично объезжена и не позволит тебе упасть.