Их женщина

А на рассвете я тихонько встаю, заботливо накрываю его покрывалом и нежно целую в висок. Тихо, на цыпочках, собираю одежду, одеваюсь, оставляю ключи на столике, беру чемодан и ухожу.

Ухожу без объяснений, как и планировала. Ухожу, разбивая ему сердце. Потому что не могу остаться. С ним. Или в этом городе. Неважно. Нам не быть вместе. Не потому, что нам плохо вдвоем, или я его не люблю. Нет, ничего такого. Просто потому, что у нас все равно ничего не получится.

Мне нужно срочно бежать от того, что рвет душу в клочья. А Майкл — он как живое напоминание об этом. И даже моя любовь к нему не в силах справиться с острыми шипами, застрявшими глубоко в сердце.





Элли




— Привет, меня зовут Элли.

— Привет, Элли! — Дружно.

— Я подверглась насилию.

Ого. Произнести это, да еще в такой тишине, оказалось еще сложнее, чем я думала. Шестнадцать пар глаз смотрят на тебя в ожидании, что ты вывернешь перед ними свою душу, а ты с трудом ворочаешь языком.

Я поднимаю взгляд на собравшуюся аудиторию и собираюсь с духом. Кажется, никто не дышит. И только написанные на их лицах понимание и сожаление вселяют в меня уверенность. Они тоже пережили подобное. Все эти женщины и девушки. Они обязательно меня поймут и поддержат. Они те, кому можно довериться.

— Это случилось год назад. — Говорю хриплым голосом и прочищаю горло.

Они кивают.

— Продолжай, Элли. — Тепло улыбается куратор группы.

Я делаю глубокий вдох и замираю. Задерживаюсь взглядом на табличке, установленной за спинами сидящих. «Обрести счастье» — гласит она. Странно, что собрание для жертв насилия называется именно так. Я не ищу счастья, разве что немного душевного покоя, но раз уж здесь так принято, то мне не трудно подчиниться.

Меня направили в эту группу месяц назад. Занятия включают вот такие беседы с другими пострадавшими, а также уроки танцев («невербальный творческий подход к достижению психофизического единства») и рисование («восстановление самоуважения и получение положительных эмоций»).

Все это, на самом деле, просто странная и скучная ерунда, но, похоже, она, и правда, приносит какие-то плоды, потому что я стала лучше спать в последнее время. По крайней мере, моя соседка по комнате в общежитии — Джулз очень рада тому, что я, наконец, перестала кричать во сне. А еще она часами разглядывает мои рисунки, на которых по просьбе преподавателя я изображаю свое состояние и переживания, и настоятельно просит их сжечь.

Как бы то ни было, мне точно легче.

Кажется, бумага забирает накопившиеся во мне страхи и негатив. Я больше не испытываю чувства вины за произошедшее, стараюсь полюбить себя и свое тело, а также учусь контролировать свой гнев. Беспомощная маленькая Элли постепенно обретает силу. И даже сейчас — когда я говорю под внимательным взором более десятка таких же, как я, вместе со словами из меня выходит боль. Надеюсь, что навсегда, и она уже не вернется.

— Я хотела забыть обо всем. Но не получалось. — Зажмуриваюсь и трясу головой, пытаясь прогнать выступившие на веки слезы. Затем всхлипываю и продолжаю: — А теперь решила, что лучше обо всем поговорить. Рассказать кому-то.

— Все правильно, Элли, продолжай.

Я быстро смахиваю влагу пальцами, а затем прохожусь взглядом по сидящим на стульях женщинам. И опускаю голову.

— Я не верила в то, что такие группы могут помочь. Мне. Хоть в чем-то. — Пожимаю плечами. — Но меня уговорили. И… я долго просто сидела и слушала вас. Всех. Но это мне помогло. — Ковыряю носком туфли паркет. — Теперь я понимаю, что всё случилось не по моей вине. Я не делала ничего такого, чтобы спровоцировать его. Даже если бы на мне была вызывающая одежда или броский макияж… Мужчина, который сделал это со мной, он просто был голодным зверем. И он все равно удовлетворил бы свою похоть на ком-то.

— Держи. — Чья-то рука протягивает мне бумажный платок.

Прикладываю его к векам, и он тут же промокает.

— В общем, это не было домашним насилием, и мы не состояли с этим мужчиной в связи. Он просто знакомый. И я думаю, что, на самом деле, мне очень сильно повезло, что я осталась жива. Если бы не проезжающий мимо автомобиль, он бы точно задушил меня.

К горлу подкатывает тугой ком. Почти задыхаюсь. Все терпеливо ждут, что я продолжу. А мне невыносимо тяжело. И я не знаю, что говорить дальше. Не хочется подробностей, которых, возможно, все так ждут от меня. К такому меня не готовили. Кроме своих парней мне не с кем было делиться переживаниями. Но их давно уже нет рядом. Всё изменилось.

Я намеренно не связываюсь ни с одним из них и ничего не спрашиваю у отца об их жизни.

— Все хорошо, Элли. — Говорит куратор. — Все хорошо.

Кто-то покашливает, кто-то вытягивает затекшие ноги и шмыгает носом.

— Случившееся разрушило мои отношения с тем, кого я любила. — Произношу я в тишине. Вот теперь слезы вырываются из меня сплошным потоком. Будто плотину прорвало. Изнутри наружу рвется такой силы всхлип, что мой голос сипнет: — Я чувствовала себя грязной, испорченной, и не понимала, как ему может быть приятно меня касаться… после всего этого. Я ненавидела свое тело. Не могла себя простить. Мне было больно. Так больно… Обидно от того, что у меня отняли мой первый раз, который должен был быть не таким. — Платок превращается в мокрый комочек бумаги, и мне протягивают еще. Беру, сотрясаясь от беззвучных рыданий. — У меня никогда уже не будет первого раза. Никогда. Он отнял его у меня, и это то, что меня всегда беспокоило больше всего! Мой парень очень старался, но я только и думала о том, что… досталась ему грязной… Простите. Простите!

— Элли… — слышится немного растерянный голос куратора.

— Я так виновата перед ним! Всё понимаю, но тогда… не могла. Просто не могла! Поэтому ушла.

Мы снова и снова по кругу обсуждаем наши общие не «почему», а «как». Ищем пути решения, проговариваем слова, что должны вселить во всех нас надежду. Держимся за руки и ощущаем себя единомышленницами. Верим в то, что сможем все преодолеть. Смеемся и плачем.

У этих слез очистительный эффект. Это такой способ переболеть и отпустить. Никто не понимает, почему, но мы расходимся менее несчастными людьми, чем собирались здесь около трех часов назад. Нам всем стало легче.




Я отстегиваю от ограждения велосипед, забираюсь на него и еду вдоль вечерних улиц. Медленно, неспешно. Любуясь светом фонарей, огнями витрин и своим в них отражением. Сегодня я снова могу быть озорной и юной девчонкой, которую ничего не заботит, кроме того, как они с подружкой проведут этот вечер.

Возможно, мы с Джулз отложим учебники и пойдем гулять по набережной. Поедим мороженого в одном из многочисленных кафе, сядем на скамейку и будем громко смеяться, обсуждая наши приключения на занятиях. Ведь для всех в этом городе я обычная студентка, ничем не примечательная и без шлейфа тянущихся за мной скверных историй.

Я буду долго сидеть и смотреть, как океан лижет берег, а Джулз будет без умолку трещать о парнях. Возможно, мы даже улыбнемся кому-нибудь из них, чтобы потом расхохотаться и сбежать еще до того, как с нами захотят познакомиться. Перед нами весь мир, и все будет только так, как мы захотим.

— Эй, Элли. — Голос Джульетт кажется игривым и задорным. Да и она сама высоко вздергивает брови и широко улыбается, когда я вхожу в нашу комнату. Указывает кивком головы на мою кровать, которая прячется за выступом стены. — Смотри, кто пожаловал. Это к тебе.

Я закрываю дверь, скидываю джинсовую куртку, делаю шаг в комнату и… замираю. Сердце в груди подпрыгивает так сильно, что у меня начинает кружиться голова.

Не может быть. Это он.

И он здесь.





Майкл




Смотрю на нее и чувствую, как оживаю. Воздух мерцает от света, весь мир сияет, и у меня глаза слезятся от счастья. А ее удивленный, но радостный взгляд толкает меня вперед, вон из собственной кожи. Заставляет чувствовать невесомость.

— Ты? — Она застывает на пороге.

— Я. — Киваю.

И сердце у меня в груди дрожит от нетерпения.

Она прекрасна. Чудесна, восхитительна. Красивее, чем когда-либо.

Элли очень идет ее новая прическа. Эти длинные светлые прядки, убранные назад и скрепленные под бархатным ободком, делают ее лицо необыкновенно изящным и милым. Она кажется совсем другой, новой, сменившей не только стиль одежды, но и внешний вид, девушка даже держится по-другому. В ней теперь еще больше женственности и мягкости.

— Боже, Майкл… — Произносит она, делая шаг в мою сторону.

И мы одновременно тянемся друг к другу, бросаемся в объятия, сцепляемся, хватаемся и крепко держимся. Мне хочется ее поцеловать, но я не шевелюсь. Не дышу. Проходят долгие секунды, в течение которых мы стоим, замерев, прежде, чем одновременно выдыхаем. Но не отпускаем наших рук. Словно это объятие что-то действительно важное. Жизненно важное для нас.

— Откуда ты здесь? — Наконец, говорит Элли и стискивает меня еще сильнее, если это вообще возможно.

— Три часа на машине, и я здесь. Труднее было достать твой адрес.

Она отрывается от меня, ее глаза сияют:

— Отец меня сдал?

— Не обижайся на него. — Улыбаюсь. — Он целый год держал оборону.

Элли смеется и снова крепко прижимается к моей груди. Я вдыхаю ее запах и закрываю глаза. Больше я не человек с половиной души, мы снова вместе.

— Ой, знакомься, — девушка, продолжая держаться за мою талию, указывает в сторону соседки, — это Джулз. Мы живем вместе. Джулз, это…

— Это Ма-а-айкл, — отмахивается девчонка в розовом комбинезоне на лямках и с всклокоченной шевелюрой, — мы уже познакомились. — Она закатывает глаза. — Да я бы и так поняла. Все, как ты описывала: высокий, красивый и очаровательно рыжий. — Сцепив руки на груди, Джулз мне подмигивает: — Если она окажется так глупа, что упустит тебя, дай знать. Зеленоглазые красавчики с упругой задницей всегда мне нравились.

— Джу-у-улз! — Элли закрывает лицо руками.

А я обхватываю руками ее плечи, наклоняюсь и зарываюсь в нежные волосы. Они пахнут соленым океаном, туманами и сладким кофе. Мне жутко не хватало этого запаха и самой Элли.

— Я очень скучал. — Признаюсь.

— А я еще сильнее. — Говорит она, поднимая на меня взгляд черных глаз.

От этих слов перехватывает дыхание. Мы дышим громко, часто и синхронно.

— Оставлю-ка я вас, ребятки… — Слышится хихиканье соседки.

— Нет-нет, — краснеет Элли, отрывается, тянет меня за руку к выходу. — Мы прогуляемся. — Бросает на меня виноватый взгляд: — Ты не против?

— Пойдем. — Улыбаюсь я.

Элли берет джинсовку.

— А я уже сто лет не гуляла… Не хотите меня взять? — Доносится до нас голос соседки.