Гремучий ручей

Соня ничего не ответила, молча принялась за уборку. Девочки всегда казались Ольге умнее и хитрее мальчиков. Еще со школьных времен. Всеволод немного помедлил, а потом взялся за веник.

– Ровно через пятьдесят минут за вами зайдет Лиза, отведет на обед.

– Нас еще и кормить будут, – проворчал себе под нос Сева, но отвечать на эту реплику Ольга не стала.



Обедать уселись на кухне поварихи Шуры. Дети вымотались и очевидно проголодались, поэтому смели со стола всю предложенную еду. Даже гордый Сева. А Шура, не переставая ворчать и греметь посудой, то и дело подкладывала им добавки. Только им – Ольгу она демонстративно обходила своим вниманием, сунула ей тарелку с борщом с такой стремительностью, что борщ расплескался по столу. Ольга молча вытерла его белоснежным Шуриным полотенцем, чем заслужила еще один полный ненависти взгляд.

Дальше работали уже до самого ужина, не покладая рук. Вместе с Севой и Соней она сходила на склад, выбрала шесть комплектов постельного белья. В дальнем углу склада Ольге даже удалось отыскать подушки и тонкие матрасы, а еще шерстяные одеяла. Теперь дети не будут мерзнуть по ночам. А если удастся решить вопрос с дровами, то и днем в домике для прислуги может быть достаточно комфортно.

Вопрос с дровами пришлось оставить на следующий день, потому что весь нынешний пролетел в трудах и заботах. Да, они выполнили все пункты из списка фрау Ирмы, но на собственные задачи у Ольги не осталось ни сил, ни времени. Единственное, что она еще могла – это наблюдать и запоминать.

Солдат в усадьбе было много. Она насчитала двенадцать человек. Это из тех, которые попались ей на глаза. Конечно, Шура знала бы наверняка, ведь она их кормила, но спрашивать о таком у Шуры было бы, как минимум, неразумно. Слуг было значительно меньше. Если не считать ребят и Шуры, всего один – крупный налысо бритый немец в старой армейской шинели. Немца Шура называла Гюнтером, он был одновременно садовником и истопником. Уже собираясь уходить, Ольга заприметила его на хоздворе. Он рубил спиленные со старых деревьев ветки, складывал в аккуратные кучки рядом с такими же аккуратными поленницами. Вот у кого нужно попросить дров для домика прислуги. Нет, не попросить – потребовать. И не завтра, а прямо сейчас, чтобы ребята не остались на ночь без тепла.

Гюнтер долго не замечал ее присутствия. Или делал вид, что не замечает, ловко и размеренно орудовал топором, не оборачивался.

– Мне нужны дрова. – Сказала Ольга в его крепкую спину.

Он не обернулся, и она обошла его по кругу, встала перед старой, выщербленной колодой прямо посреди кучи щепы. Гюнтер замер с занесенным над головой топором, посмотрел удивленно.

– Мне нужны дрова, – повторила Ольга уже громче. – Чтобы протопить домик для прислуги. Вы меня понимаете?

– …Он глухой, – послышался тихий голос.

Ольга обернулась – прямо за ее спиной стояла Лиза. И как только подошла так бесшумно?.. В руках она держала накрытую салфеткой корзинку.

– Что ты сказала? – Ольга перевела дух, приходя в себя от неожиданности.

– Он глухой. Кажется, это из-за контузии.

– Но разговаривать он может?

– Может. – Лиза кивнула. – Только не хочет. Не любит он разговаривать.

Все это время Гюнтер наблюдал за их беседой, топор он положил на колоду, достал из кармана сигарету, закурил.

– А как же вы с ним общаетесь?

– В основном жестами. – Лиза пожала худенькими плечиками. Салфетка с ее корзинки сползла, и Ольга заметила горлышко бутылки. В бутылке было что-то прозрачное.

– Отлично! Тогда объясни ему, что он должен принести дрова к домику для прислуги. Сможешь?

Лиза кивнула.

Вот и хорошо. Можно считать, что дело сделано, а Ольге пора домой. Танюшка, наверное, уже волнуется.





* * *


Танюшка волновалась, но не из-за долгого Ольгиного отсутствия, а по другой причине.

– Бабушка, нам нужно сходить к Зосе, – сказала она с порога. – Бабушка, с ней что-то не то!

– Что именно не то? – С Зосей все должно было быть нормально. Еще шесть дней она должна была верить, что ее Митенька гостит у друга в райцентре.

– Она приходила к нам утром, искала тебя, но ты уже уехала в Гремучий ручей. – Танюшка обхватила себя за плечи, словно замерзла. – Я ей так и сказала, что тебя нет, что ты вернешься только вечером. Спросила, чем могу ей помочь, спросила, не нашелся ли Митька. А она так разволновалась. Сначала мне показалось, что она вообще не понимает, о чем я говорю. Она вела себя так странно, бабушка. Я не понимаю…

А вот Ольга понимала. Ее внучка своим вопросом невольно разрушила ту хрупкую защиту, которую она наспех построила в Зосином мозгу. Если бы Танюшка спросила, где Митька, Зося бы ответила так, как она ей велела, про городского дружка. Но Танюшка спросила, нашелся ли Митька, и защитная стена дала трещину. Наверное, Зося начала что-то вспоминать. Даже наверняка.

– Она сначала долго кричала и плакала. Я пыталась ее успокоить, но у меня не получается так, как у тебя.

У нее не получается, потому что она еще слишком юная, потому что не общалась с бабой Гарпиной и не читала запретную тетрадку. Но в ней тоже это есть, просто оно пока крепко спит и, даст бог, никогда не проснется.

– Что она сказала? – Раздеваться Ольга не стала. Очевидно, что нужно идти к дому Зоси, уговаривать, успокаивать по второму кругу. Очевидно, что это ничего не даст, потому что Митька не вернется. Себя можно не обманывать. Если ушел сам, то к партизанам. Если забрали, то туда, откуда вернуться тяжело. Хоть Мишаня и утверждал, что никаких арестов в Видове не было. А если не в Видове?

– Зося сказала, что он ей снился. – Танюшка принялась натягивать сапоги. – Митька снился, звал на помощь, говорил, что ему очень страшно. Представляешь, бабушка?

Ольга представляла. Если бы, не дай бог, пропала Танюшка, ей бы тоже снились кошмары.


– А потом стала говорить, что виновата, что плохая мать, раз забыла, что Митька пропал.

Не плохая, а бестолковая. Бестолковая и несчастная. И она тоже бестолковая, если решила, что можно заставить мать забыть своего единственного ребенка.

– Сначала хотела бежать его искать, но я отговорила. Куда ей в таком состоянии, да?

– Ты правильно сделала, Татьяна. Ее не нужно было никуда пускать.

Танюшка вздохнула с облегчением, словно чувствовала за собой какую-то вину.

– Я напоила ее чаем. Кажется, она даже успокоилась, перестала плакать, сказала, что у нее есть предположение, где может быть Митька. То есть, она как-то по-другому это сказала, но я именно так поняла. Мне показалось, она что-то вспомнила, какой-то важный разговор, потому и успокоилась.

А такое возможно? Возможно ли, что через пролом в защитной стене хлынули не только воспоминания о сыне, но и другие, почти забытые? Ольга была уверена, что возможно. Эти ее… способности. На самом деле и даже вероятнее всего – это не что иное, как гипноз. Она каким-то удивительным образом научилась гипнотизировать людей. Не всех, но многих. Кто-то поддавался легче, кто-то тяжелее. Кто-то не поддавался вовсе. А Зося под действием гипноза внезапно вместо того, чтобы забыть, вспомнила что-то очень важное. Только непонятно, почему так волнуется Танюшка…

– Она ушла? – спросила Ольга.

– Ушла. – Внучка кивнула. – Только сначала попросила у меня бумагу и карандаш.

– Зачем?

– Сказала, что хочет написать записку.

– Написать? Татьяна, Зося безграмотная, она не умеет ни писать, ни читать.

– Теперь умеет. – На Танюшкином лице мелькнула тень улыбки. – Я ее учила последние два месяца. Это был наш секрет. Она хотела удивить своего Гринечку. Говорила, вот Гринечка вернется, а я с его любимой книгой в руках сижу и вслух читаю.

Гринечка не вернется… Но Ольга понимала это страстное желание верить в чудо. Она и сама очень долго верила. Сначала после первой похоронки, потом после второй… Даже сейчас ей все еще хочется верить.

Ей бы спросить, кому Зося собиралась писать записку, а вместо этого она спросила, какая книга была у Гринечки любимой. Стало вдруг очень любопытно.

– «Приключения Шерлока Холмса», – Танюшка снова улыбнулась. – Представляешь, бабушка, дядя Гриша читает Конана Дойля! – Она вдруг осеклась, добавила шепотом: – Читал…

– Татьяна, я поговорю с Зосей. Хочешь, прямо сейчас поговорю, успокою? – Ольга прижалась спиной к двери, наблюдая за внучкой.

– Хочу. – Та кивнула. – Бабушка, я и сама собиралась поговорить. Ходила к ней, но ее там нет.

– Давно ходила? – На сердце сделалось совсем уж тревожно.

– Два часа назад, еще по свету. Думала, может она мне скажет, что вспомнила, думала, что я ей тоже смогу чем-нибудь помочь.

– Пойдем. – Ольга решительно толкнула дверь. – Пойдем! Думаю, Зося уже вернулась.



Вот только Зося не вернулась. Дом был заперт на замок, но Ольга и Танюшка знали, где искать ключ. В Видове не было привычки прятаться от своих. Раньше, пока не пришли чужаки.

– Мы войдем? – спросила Танюшка шепотом.

– Войдем. Нужно убедиться. – Ольга вставила ключ в замок, повернула.

В чем именно нужно убедиться, она и сама не знала, но чувствовала какую-то острую потребность сделать хоть что-нибудь.

В доме Зоси было чисто, каждая вещь – на своем месте. Зося любила порядок и очень гордилась своим умением навести его в любом месте, даже таком сложном, как школа. Что уж говорить про дом?

Они осмотрели сначала одну комнату, потом другую. Никого, ничего. На обеденном столе – обгрызенный карандаш. Наверное, Зося очень волновалась, когда писала свою записку. А самой записки нет. Ольга даже под стол заглянула, чтобы убедиться, что она не упала на пол. Если Зося ее и написала, то забрала с собой. Понять бы еще, куда забрала и где ее теперь искать.

– Где ее теперь искать? – словно прочла ее мысли Танюшка.

– Может в город ушла. – Внучке не нужно знать ни о ее страхах, ни о ее подозрениях.

– Зачем в город?

– За Митькой. Она думала, что Митька в райцентре у друга.

– Не думала она так. – Танюшка упрямо покачала головой. – Бабушка, ты что-то путаешь, она думала, что Митька ушел к партизанам.

Ольга вздохнула, положила ладони внучке на плечи, заглянула в глаза:

– Татьяна, я знаю точно, и ты должна мне поверить… – начала говорить и тут же замолчала. Танюшка сопротивлялась. Нет, не так, как мальчик Сева, который строил каменные стены, и не так, как нынешние хозяева Гремучего ручья, у которых вместо души были черные дыры. Она просто больше не поддавалась гипнозу. И прозрачной петельки Ольга больше не могла нащупать. Пропала петелька.

– Бабушка, что ты делаешь? – спросила Танюшка и моргнула. – Почему ты так на меня смотришь?

Защищается, но не понимает, что происходит. И то хлеб… Если поймет, будет совсем уж плохо.