Город женщин

— Но тебе сейчас надо волноваться не из-за Эдны с Энтони, Вивиан. Твои проблемы куда серьезнее. Стэн говорит, тебя вычислили.

— Вычислили?

— Да, вычислили. Газетчикам известно, кто ты такая. Тебя узнал один из посетителей ночного клуба. То есть твое имя, причем полное имя, напечатают завтра в колонке Уолтера Уинчелла. И сейчас моя главная задача — помешать этому.

В отчаянии я повернулась к Пег, сама не знаю зачем. Может быть, в поисках поддержки и утешения. Но Пег откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Мне захотелось встряхнуть ее, умолять позаботиться обо мне, спасти меня.

— Ничего не выйдет, — пробормотала Пег. — Скандала не избежать.

Стэн Вайнберг мрачно кивнул в знак согласия. Он сидел и разглядывал собственные руки, аккуратно сложенные поверх того самого коричневого конверта, совершенно невинного с виду. Стэн напоминал сотрудника похоронного бюро, пытающегося сохранить достоинство и сдержанность в присутствии убитых горем родственников.

— Мы не можем заставить Уинчелла молчать об интрижке Артура, никак нет, — рассудила Оливия. — И разумеется, он пройдется насчет Эдны, ведь она звезда. Но Вивиан — твоя племянница, Пег. Нельзя, чтобы ее имя было замешано в таком скандале. И упоминать о ней совсем необязательно. Бедной девочке сломают жизнь. Билли, если ты позвонишь своим людям со студии и попросишь их вмешаться…

— Я уже сто раз говорил, Оливия, что студия тут не поможет, — возразил Билли. — Во-первых, мы в Нью-Йорке, а не в Голливуде, и это нью-йоркские сплетни, а не голливудские. Мои знакомые не пользуются здесь влиянием. А если бы и пользовались, как мне, по-твоему, разыграть этот козырь? Кому позвонить? Самому Зануку[31]? И что я ему скажу, разбудив в такой час? «Привет, Дэррил, племянница моей жены вляпалась в историю, не мог бы ты ее выручить?» Мне и самому однажды может пригодиться помощь Занука. Так что нет. Я умываю руки. Не паникуй, Оливия. Пусть все идет своим чередом. Пара недель мучений, и все забудется. Так всегда бывает. Переживем. Подумаешь, статейка. Кому какое дело?

— Я все исправлю, обещаю, — глупо пробормотала я.

— Тут ничего не исправишь, — отмахнулся Билли. — И сейчас тебе лучше помолчать. Достаточно с тебя сегодня подвигов, лапочка.

— Пег! — Оливия направилась к дивану и принялась трясти мою тетю, которая, кажется, отключилась. — Соберись. Ты наверняка что-нибудь придумаешь. У тебя ведь много знакомых.

Но Пег лишь повторила:

— Скандала не избежать.

Я ощупью добралась до кресла и села. Я совершила ужасный поступок, и завтра об этом напишут в колонке сплетен; скандала не избежать. Мои родители обо всем узнают. Брат узнает. Узнают все мои подруги, все одноклассницы. Весь Нью-Йорк.

И правильно Оливия сказала: мне сломают жизнь.

До сих пор моя жизнь не слишком меня заботила, но все же мне было не настолько плевать на себя, чтобы разрушить собственное будущее. Пусть в последний год я вела себя беспечно, но в глубине души всегда надеялась, что в один прекрасный день оставлю безумства позади и снова стану респектабельной юной леди (как выразился мой брат, «опомнюсь»). Но с таким скандалом и такой оглаской о респектабельности можно забыть навсегда.

Да еще Эдна. Она уже все знает. К горлу снова подступила волна тошноты.

— Как Эдна отреагировала? — спросила я предательски дрожащим голосом.

Оливия взглянула на меня почти с жалостью, но промолчала.

— А ты как думаешь? — ответил Билли уже без малейших признаков жалости. — Эдна — кремень, но сердце ее сделано из гораздо более мягкого материала, так что она совершенно разбита, Вивиан. Ладно бы ее муж целовался с одной вертихвосткой, это она как-нибудь пережила бы, но с двумя? Причем одной из них оказалась ты. Как по-твоему, Вивиан? Что она должна чувствовать?

Я схватилась за голову.

И зачем я только родилась, подумалось мне. Лучше бы меня не было на свете.

— Тебе ли, Уильям, рассуждать о морали, — предостерегающе произнесла Оливия. — Ты и сам, знаешь ли, не святоша.

— Господи, как же я ненавижу Уинчелла. — Билли будто и не слышал замечания Оливии. — И он меня ненавидит не меньше. Он бы не раздумывая швырнул меня в костер, если бы надеялся получить за меня страховку.

— Позвони на студию, Билли, — снова потребовала Оливия. — Просто позвони и попроси вмешаться. Голливудские шишки могут всё.

— Да ничего они не могут, — бросил Билли. — Новость слишком уж горячая. И на дворе сорок первый, а не тридцать первый год. Теперь в Голливуде уже нет настолько влиятельных фигур. А Уинчелл могущественнее самого президента. Можем спорить хоть до Рождества, но итог будет прежним: я тут бессилен, и шишки с киностудии тут бессильны.

— Скандала не избежать, — еще раз повторила Пег и вздохнула, тяжело и печально.

Я закрыла глаза и утонула в кресле, мучаясь от тошноты и отвращения к себе.

Прошло всего несколько минут. Так мне показалось.

Открыв глаза, я увидела Оливию: она зашла в гостиную в пальто и шляпке, с сумочкой в руках. Я решила, что она выходила на улицу, а я не заметила. Стэн Вайнберг исчез, но принесенная им дурная весть висела в воздухе, как мерзкий запах. Пег по-прежнему дремала на диване, откинув голову, и время от времени что-то бессвязно бормотала во сне.

— Вивиан, иди и переоденься во что-нибудь поскромнее, — велела Оливия. — И поторопись, пожалуйста. Надень платье в цветочек, то, что привезла с собой из Клинтона. Прихвати пальто и шляпку. На улице холодно. Мы уходим. А когда вернемся, не знаю.

— Уходим? Куда? — Неужели этой ужасной ночи не будет конца?

— В клуб «Аист». Я намерена отыскать Уолтера Уинчелла и поговорить с ним лично.

Билли рассмеялся:

— Оливия идет в клуб «Аист»! Требовать аудиенции у самого великого Уинчелла! Умора! Вот уж не знал, что ты наслышана о клубе «Аист», Оливия. Думал, ты считаешь его родильной палатой.

Оливия проигнорировала его насмешки и лишь предупредила:

— Пожалуйста, Билли, не давай Пег больше пить сегодня. Чтобы разгрести эту навозную кучу, нам понадобится ее ясная голова — как только удастся привести Пег в чувство.

— В нее больше и не влезет, — ответил Билли, махнув в сторону дивана, где распростерлась Пег. — Взгляни на нее!


— Вивиан, давай быстрее, — поторопила меня Оливия. — Приведи себя в порядок. Помни: ты скромная благовоспитанная девушка и сегодня должна выглядеть соответствующим образом. Пригладь волосы. Сотри макияж. Короче, прими приличный вид, насколько это возможно. И руки вымой как следует, с мылом. От тебя несет борделем, чего нам не надо.





Удивительно, Анджела, что нынче никто не помнит Уолтера Уинчелла. Когда-то он был самым влиятельным репортером во всей Америке, то есть самым влиятельным человеком в мире. Разумеется, Уинчелл писал о богатых и знаменитых, но и сам был не менее богатым и знаменитым. А то и более. Публика его обожала; жертвы боялись как огня. Одним росчерком пера он возводил и рушил репутации, как ребенок — песчаные замки. Говорят даже, именно благодаря Уинчеллу Рузвельта переизбрали на второй срок — репортер всецело поддерживал вступление Америки в войну, мечтал увидеть крах Гитлера и призывал публику голосовать за Рузвельта. Репортера послушались миллионы.

Долгое время Уинчелл славился лишь тем, что торговал грязными сплетнями и писал колкости. Мы с бабушкой, разумеется, зачитывались его колонкой. Не пропускали ни одного выпуска. Он знал всё обо всех. Его щупальца простирались повсюду.

В 1941-м клуб «Аист» фактически стал резиденцией Уинчелла. Об этом знал весь Нью-Йорк, и я в том числе: я много раз видела его в «Аисте» в ходе наших с Селией ночных вылазок. Репортер сидел за неизменным столиком под номером 50, как король на троне, и повелевал придворными. С одиннадцати вечера и до пяти утра его всегда можно было найти в «Аисте»; там он вершил свои грязные дела. Как посланники к великому хану, верноподданные стекались к нему со всех концов империи, чтобы попросить об одолжении или сообщить последние сплетни, питавшие ненасытное чудище — его газетную колонку.

Уинчеллу нравилось общество артисток бурлеска (впрочем, кому оно не нравилось?), и Селия несколько раз подсаживалась к нему за столик. Он знал ее по имени. Не раз я видела их вместе на танцполе. Как бы Билли о нем ни отзывался, танцевал Уинчелл отменно. Но я, несмотря на бесконечные вечера в «Аисте», ни разу не осмелилась подсесть к Уинчеллу. Во-первых, я не была ни актрисой, ни танцовщицей, ни богатой наследницей, а значит, не интересовала его. Во-вторых, я до смерти его боялась — даже когда у меня не было на то причин.

Теперь причина появилась.





В такси мы с Оливией ехали молча. Я онемела от страха и стыда, Оливия же никогда не отличалась болтливостью. Должна отметить, что держалась она со мной очень великодушно. Не отчитывала меня, как школьная директриса, хотя у нее были все поводы. Нет, той ночью Оливия вела себя очень по-деловому. Она определила для себя цель и полностью сосредоточилась на ней. Соображай я хоть немного в ту ночь, меня поразило бы и тронуло, что именно Оливия — не Пег и даже не Билли — взяла на себя ответственность за меня. Но я пребывала в смятении и не могла по достоинству оценить ее акт милосердия. Я ждала неминуемого конца и видела вокруг лишь обреченность и мрак.

Единственная инструкция, которую Оливия дала мне на выходе из такси, была такой:

— Когда подойдем к Уинчеллу, не говори ни слова. Ни слова, слышишь? Молчи и хлопай глазками. Больше от тебя ничего не требуется. За мной.

У дверей клуба нас остановили двое тамошних вышибал — Джеймс и Ник. Они знали меня в лицо, но сегодня не сразу сообразили, кто я такая. Я разительно отличалась от блистательной спутницы Селии Рэй, какой они привыкли меня видеть. Мой наряд совершенно не подходил для танцев в «Аисте». Ни вечернего платья, ни мехов, ни украшений (которые я обычно одалживала у Селии). Повинуясь приказу Оливии одеться поскромнее (к счастью, мне достало ума ее послушаться), я надела то самое платьице, в котором много месяцев назад приехала на поезде в Нью-Йорк. И пальто, которое носила еще в школе. Я стерла все следы грима и выглядела лет на пятнадцать.

Мало того, сегодня меня сопровождала вовсе не Селия, а ее полная противоположность. Вместо роскошной артистки бурлеска я держала под руку мисс Оливию Томпсон, степенную даму в очках в проволочной оправе и старом коричневом пальто, вылитую школьную библиотекаршу. А то и маму школьной библиотекарши. Такие посетители едва ли поднимали градус царящего в клубе веселья, поэтому Джеймс и Ник синхронно вытянули руки и перегородили нам вход, как только Оливия направилась к двери.

— Мы пришли к мистеру Уинчеллу, — отчеканила она. — Дело срочное.

— Простите, мадам, свободных столиков нет, больше гостей не пускаем, — ответил Джеймс.

Он лгал, разумеется. Будь сейчас перед ним мы с Селией, разодетые в пух и прах, те же двери распахнулись бы так стремительно, что слетели бы с петель.

— А мистер Шерман Биллингсли, случаем, не на месте сегодня? — невозмутимо поинтересовались Оливия.

Вышибалы переглянулись. Откуда невзрачной библиотекарше известно имя Шермана Биллингсли, владельца заведения?

Воспользовавшись их замешательством, Оливия продолжала.

— Потрудитесь сообщить мистеру Биллингсли, что управляющая театром «Лили» желает поговорить с мистером Уинчеллом и дело не терпит отлагательств. Передайте, что я выступаю от имени его доброй подруги Пег Бьюэлл. Времени у нас мало. Речь о возможной публикации этих фотографий.

Тут Оливия достала из старушечьей клетчатой сумки мою погибель — тот самый коричневый конверт — и протянула его вышибалам. Ход был смелый, но отчаянные времена взывают к отчаянным мерам. Ник взял конверт, открыл его, посмотрел снимки и присвистнул. Перевел взгляд с фотографий на меня, затем снова на фотографии. Выражение его лица неуловимо изменилось. Теперь Ник меня узнал.

Он вздернул бровь и плотоядно ухмыльнулся:

— Сколько лет, сколько зим, Вивиан. Теперь ясно, почему ты нас забыла. Нашла занятие поинтереснее, да?

От стыда у меня горели щеки, но я понимала: это только начало.

— Будьте любезны следить за языком, мистер, когда говорите с моей племянницей, — изрекла Оливия таким стальным тоном, что им можно было просверлить дыру в банковском сейфе.

«Моей племянницей»?

С какой поры я стала племянницей Оливии?

Ник пристыженно извинился. Но Оливия еще не закончила.

— Итак, молодой человек, либо вы ведете нас к мистеру Биллингсли — а тот, несомненно, не одобрит вашего крайне неделикатного обращения с двумя дамами, которых он считает едва ли не родней, — либо провожаете прямиком к столику мистера Уинчелла. Либо одно, либо другое, иначе я не сдвинусь с места. Предлагаю выбрать столик мистера Уинчелла, поскольку я в любом случае там окажусь, чего бы это ни стоило, даже если в процессе кое-кто лишится работы.

Просто невероятно, Анджела, какого страху способна напустить на молодых парней степенная матрона средних лет с суровым голосом. Парни боятся их как огня. (Видимо, такие женщины слишком похожи на их матерей, монахинь или учительниц воскресной школы. Детские травмы от давних нагоняев и телесных наказаний слишком болезненны и глубоки.)

Джеймс и Ник переглянулись, еще раз посмотрели на Оливию и решили: с ней лучше не связываться.

Так мы очутились за столиком Уолтера Уинчелла.





Оливия присела рядом с великим Уинчеллом, но мне жестом велела встать у нее за спиной. Видимо, рассчитывала своим телом, как щитом, загородить меня от самого опасного и скандального в мире репортера. А может, просто старалась держать меня подальше, чтобы я не встревала в разговор и не портила ей игру.