Год, когда я всему говорила ДА. Идти по жизни, танцуя, держаться солнечной стороны и остаться собой
Часть 6 из 18 Информация о книге
Но они не потерпят никакой селебрити-VIP-чепухи от малышки в очках со стеклами толстыми, как бутылочные донца, которая на их глазах заблевала супом с лапшой-буковками все заднее крыльцо дома, а потом поскользнулась и влетела в комочки рвоты физиономией. 10 Вот поэтому я сейчас выплясываю вербальный степ по всей кухне, сотрясая ее так, словно стремлюсь завоевать главный приз конкурса – зеркальный шар. Я пытаюсь заставить сестру показать хоть какой-то признак того, что она впечатлена, хоть какой-то намек на то, что она может счесть меня крутой – хоть самую малость. Попытки вызвать реакцию у людей, с которыми я связана родственными узами, стали для меня почти игрой. Игрой, в которой я, смею верить, однажды одержу победу. Но не сегодня. Сестра не соизволяет даже моргнуть в мою сторону. Вместо этого – нетерпеливая, возможно, усталая и, вероятно, испытывающая тошноту от звука моего голоса, все перечисляющего и перечисляющего мои фантастические приглашения, – она меня обрывает: – Ты собираешься что-то из этого сделать? Я умолкаю. Немного ошарашенная. – А?.. – вот что я говорю. – Чего?.. – Эти мероприятия. Эти вечеринки, конференции, ток-шоу. Ты сказала какому-нибудь из них «да»? Я на минуту застываю. Безмолвная. Растерянная. О чем это она? Сказать «да»? – Ну… Нет. Я имею в виду… нет, – запинаясь, говорю я. – Я не могу сказать… Естественно, я сказала «нет». В смысле я же так занята! Делорс не поднимает головы. Продолжает рубить овощи. Потом, поразмыслив, я пойму, что она, наверное, даже не слушала меня. Наверное, она думала о том, хватит ли у нее тертого чеддера для макарон с сыром, которые она собиралась готовить следующими. Или решала, сколько печь пирогов. Или гадала, как бы ей отделаться от приготовления ужина в День благодарения в следующем году. Но в тот момент до меня это не дошло. В тот момент… сестра не поднимает головы? Это определенно что-то ЗНАЧИТ. В этот момент то, что сестра не поднимает головы, кажется мне поступком намеренным. Многозначительным. Вызывающим. Грубым. Я должна защитить себя. Как мне себя защитить? Что мне… Именно в этот момент (и настолько кстати, что я решаю, что вселенная меня прямо-таки обожает) Беккетт, мое трехмесячное солнышко, привязанное слингом к моей груди, решает изрыгнуть молочный гейзер, который низвергается по переду моей блузки устрашающим теплым водопадом. А сидящая на бедре моя чопорная полуторалетняя дочь, истинная луна для солнышка-Беккетт, морщит носик. – Я кое-что учуяла, милая! – говорит она мне. Эмерсон всех называет «милыми». Кивая ей и промокая вонючее горячее молочное пятно, я делаю паузу. Беру себя в руки. И вот он, мой щит! – Беккетт! Эмерсон! У меня малышки! И Харпер! У меня старшая – младший подросток! Подростки – такие нежные цветочки! Я просто не могу куда-то ездить и чем-то там заниматься! Мне нужно заботиться о детях! Я выпаливаю все это поверх кухонного стола, адресуя примерно в сторону своей старшей сестрицы. Погодите-ка. Если уж зашла речь о заботе… Мне еще нужно заботиться о том, что называется «вечером четверга». Ха! Я выплясываю победный шимми по кухне и тычу в сестру пальцем. Злорадно. – А еще у меня есть работа! Две работы! «Анатомия страсти» и «Скандал»! Трое детей и две работы! Я… занятая женщина! Я мать! Я сценарист! Я руковожу телепрограммами! Бам! Победа кажется мне полной и безоговорочной. Я – мать. Мать, прах его дери! У меня дети. ТРОЕ детей. И я веду два телепроекта одновременно. От меня зависит работа более чем 11 шестисот человек. Я – мать, которая работает. Я – работающая мать. Как… Бейонсе. Да! Именно как Бейонсе. Я и приношу домой бекон, и жарю его на сковороде. Это не отговорка. Это факт. Никто с ним не поспорит. Никто не может спорить с Бейонсе. Но я забыла, что это Делорс. Делорс может поспорить с кем угодно. Делорс откладывает в сторону нож. Она на самом деле перестает готовить и откладывает в сторону нож. Потом поднимает голову и смотрит на меня. Моей сестре, главной победительнице в нашей семейной генетической лотерее, за пятьдесят. Хорошо так за пятьдесят. Ее сыновья – взрослые мужчины с университетскими дипломами и своими карьерами. У нее есть внуки. И все же меня часто спрашивают, не дочь ли мне моя пятидесятисемилетняя сестра. Вот ведь ужас-то! Так что когда Делорс поднимает голову, чтобы взглянуть на меня, она скорее похожа на дерзкую четырнадцатилетнюю девчонку, чем на мою самую старшую сестру. Это четырнадцатилетнее личико прожигает меня взглядом. – Шонда. Вот и все, что она говорит. Но это говорится с такой уверенностью… Поэтому я выпаливаю: – Мать- одиночка! Ну, это уже бесстыдство. И вы, и я это знаем. Ибо хотя определение «мать-одиночка» формально мне подходит – я мать, и я одиночка, – зато не подходит мне его культурный и