Гнилые холмы

Руки колотило, как бывает перед дракой или при лихорадке.

– Я вернусь, Радка. Вернусь и подготовлю тебя ко встрече с Отцом Переправы.

– Эвжен, ты уснул что ли или оглох?! – прежде подобная интонация в голосе их отца была верным признаком того, что Эвжен получит по спине палкой. Прежде, но не теперь. Несчастный поднял с земли камень, на котором белели осколки жизни его сестры.

– Я нашел колодец! Сынок, та женщина из моего сна не врала! Неси скорее Радку, ночь на исходе, и нам многое нужно успеть! Я, конечно, поспешил, но Сестры говорят, что и так сойдёт.

С холодным сердцем Эвжен побрел на голос родителя. Мрачная решимость. Кажется, так это чувство называют солдаты.

Голубоглазый и невысокий мужчина крался сквозь мрак, он уже прорвался сквозь собственный страх, сквозь кандалы ужаса, заставляющие людей прижиматься к земле, покорно ждать собственной участи. «О каком колодце говорил отец? Что за колодец может быть посреди леса, вдали от людского очага?» – ворох мыслей, сбивающих с толку. Мысли в час, когда думать и искать объяснения было уже поздно. Мысли, что назойливые слепни, от которых приходится отмахиваться. Эвжен знал, что должен сделать со спятившим родителем, но прежняя любовь в купе с попытками разума докопаться до причин столь ужасающего поступка разрывали сердце. Кажется, он и сейчас любит отца. «На закате отец обмолвился о жертве, о необходимости и дальнейшем избавлении от нищеты», – Эвжен аккуратно переступил через поваленное дерево и в очередной раз услышал голос отца, но тот обращался уже не к своему сыну, не к человеку, из которого вот-вот сделает убийцу. Отец заискивал и за что-то извинялся.

– Неужели он заманил нас сюда лишь для того, чтобы убить?! – произнес Эвжен вслух и покрепче перехватил камень, норовящий выскользнуть из его ладони.

– Эвжен! – теперь голос отца звучал иначе. Теперь в нем поселился страх. – Сынок, скорее! Они не могут столько ждать. Они не привыкли ждать! Радка остывает, ну! Поспеши же!

Тот, кому судьба уготовила позорную участь отцеубийцы, вышел на крохотную полянку и в тусклом свете масляной лампы увидел отца. Человека, подарившего ему и Радке жизнь. Человека, стремившегося теперь её отнять.

– Что ты, во имя Отца Переправы, наделал?! – прорычал Эвжен.

Синек грозно посмотрел на своего сына. Крупный и ладно скроенный мужчина, который и сейчас был в состоянии пересчитать ребра кому угодно.

– Ты почему не принес сестру?! – прохрипел он. – Дурак! – Синек сделал шаг вперед, и тусклый свет лампы облизал то, что отец называл колодцем. Ужасная яма, залитая чем-то смрадным, над которой вдобавок роились полчища насекомых.

В ноздри бил кислый смрад, исходивший, очевидно, из того самого колодца, но это уже было не столь существенно. Эвжену предстояло сделать нечто более отвратительное, чем вдыхать гнилостные миазмы.

– Жертва должна быть, – прошептало что-то, надежно окутанное тьмой. Что-то, чего Эвжен не мог увидеть.

– Жертва будет, – отозвался другой голос, и третий вторил двум предыдущим:

– Должна быть. Без жертвы не будет Жатвы. Синек, ты хочешь все испортить?

– Сынок, – сдавленный голос отца и огни безумия, пляшущие в его глазах. Он сделал еще один шаг навстречу сыну, – ты вернешься. Обещаю тебе. Мы заживем, – пауза. Видимо Синек задумался о том, что говорит, и теперь, когда идея стала озвучена, она перестала казаться здравой. – Так должно быть. Они обещали.

Синек держал правую руку за спиной.

– Иди ко мне, – теряя терпение, произнес он.



2



Удар вернул Эвжена в сознание. Он почувствовал, как трещат ребра, и застонал, а после его ударили вновь.

– Вставай, сукин сын.

Удар пришелся в зубы. Из разбитой губы потекла кровь.

– Разлеглась, падаль.

Люди в кольчугах. На накидках белая чайка о синем поле – герб барона Дидерика Ланге, хозяина этих земель.

Его стащили с подстилки, на которой он провел полную кошмаров ночь, и поволокли к дороге. Туда, где развесил тяжелые ветви кряжистый дуб, старый, как сам Оддланд. Это место называли Кретчетовым полем и ничего хорошего о нем Эвжену слышать не приходилось. Некоторые даже судачили, мол дуб сей только для того и из жёлудя проклюнулся, чтоб на его ветвях люди пятками стучали.

Отцеубийца уже не чувствовал связанных за спиной рук. Слышал конский храп позади себя и знал, что, если он побежит, его тут же догонят, и будет в разы мучительнее. Десять или около того дней назад они шли по этой дороге. Они были рады тому, что удалось заплатить откупные, и покинули Кальтегард, вонючий и разросшийся словно опухоль город. Он, отец и маленькая Радка.

Если бы у Эвжена еще оставались слезы, он бы разрыдался, но теперь он мог лишь хмурить брови, глядя на ожидающую его петлю. Десять или около того дней назад он проезжал мимо этого дуба, не веря россказням, а сейчас на одной из его ветвей Эвжена удавят.

Люди барона Ланге остановились, и тот, что вел его, резко дернул руку и повалил грязного, голодного и опустошенного парня на покрытую росой травку. В небе кружили вороны. Говорят, что они обладают даром предвидения и чувствуют смерть задолго до её прихода.

– Вы чьих? – гаркнул один из людей Ланге, и рука его уже лежала на рукояти меча. – А?!

Трое всадников замерли, глядя на них. Трое мужчин с суровыми лицами.

– Кто это у вас там? – спросил один из всадников.

– Я первый задал вопрос и первым получу ответ. А это, – мужчина в кольчуге ткнул Эвжена носком сапога, – не твое собачье дело.

Всадники зашлись хохотом:

– Это, сука, может быть и есть мое собачье дело. Вы люди барона Ланге?

– Назовись, а ни то я стащу тебя с коня и выбью из тебя ответ, – человек, который сказал это, был матерым бойцом и говорил спокойно, не повышая голос.


– Я Горст, – наконец последовал ответ, – со мной Аарон и Рейн, мы секуторы. Так вы люди Ланге или чьих? Что за человека вы собрались вешать?

– Подымай гниду, – буркнул старший из пленителей Эвжена. – Этим козлам велено подсоблять при надобности.

Разговор продолжился, когда они наконец вышли на дорогу. Эвжена вновь повалили, но на этот раз уже в грязь. Он так и не успел разглядеть лица секуторов.

– Беглого крестьянина ловите? – человек барона Ланге скрестил на груди руки. – Хотя… кого же вы еще можете ловить.

– Все верно. Наш сбежал из рыбацкой деревни. Подлесок, кажется.

– Рейн, еще раз ты заговоришь за Горста, клянусь Отцом Переправы, я воспитаю тебя, – прошипел здоровяк Аарон. Верзила старался говорить как можно тише, но вышло скверно, и его угрозу услышали все.

– Парни, – сапог вновь лег между лопаток Эвжена, – этого гада поймали рядом с Ивами. Коли не местные, поясню. Ивы, деревня эта рядом с Подлеском, но этот, – он надавил на спину, и пленник застонал. – Ишь. Больно ему. Этот за иное в петлю направляется.

Эвжен все никак не мог отойти ото сна, и сейчас, лежа под тоскующей по его кадыку удавкой, он вспомнил, как отец пытался зарезать его, вспомнил, как одолел отца. Вспомнил, как в припадке ярости, замешанной с отчаянием, скинул еще живого родителя в яму. Эвжен не смог бы забыть, как погасла стоящая на земле лампа, и как погас свет полной луны, и на её месте оказался Золотой месяц. «Я приняла твою жертву. Жди обещанную награду, но помалкивай о том, что узнал. Поверь, я не всегда бываю добра», – сказала Эвжену Царица, а после он бежал, позабыв о Радке, лежащей у тлеющего огня. Эвжен видел и больше, но не был в состоянии осмыслить увиденного. Видел Золотой месяц над Серебряной Рекой, видел змей в воде и саму Хозяйку. Он знал её имя и знал все, что человеку знать не положено.

– Эта гниль была вся перемазана кровью, – буркнул человек барона Дидерика. – Деревенские видели как он и еще двое… Мужик и соплячка, кажется… в сторону Подлеска шли. Тут к бабке не ходи, укопал своих спутников да ограбил.

– А сам что говорит? – ухмыляясь, спросил Горст, – Или вы ему, сука, язык вырвали?

– Да что он только не говорил… Ересь всякую да иные бредни. – Человек в кольчуге похлопал ладонью по кроне дуба и улыбнулся. – Дуб висельников. Хозяин хочет, чтобы впредь всех убийц и воров, пойманных на большой дороге, вешали здесь. В назидание.

– В назидание, – повторил Горст и улыбнулся. – Хорошая идея. Кретчетово поле тем и славно, что костей здесь больше чем птичьего дерьма.

– И то верно. Посмотрите на казнь, господа выжлятники?

– Аарон, Рейн? – обратился Горст к своим людям. – Что думаете?

– Думаем, что смерд из Подлеска еще немного подождет, – процедил Аарон и поудобнее устроился в седле.

– Вот и я так думаю, – улыбаясь, произнес Горст, – но только давайте быстрее.

Эвжена схватили за волосы и подняли с земли.



3



Старая бочка, которую палачи купили у жителей Ив, с этого дня стала неотъемлемым элементом правосудия, и, видит Отец Переправы, на ней еще спляшет не одна пара ног, но Эвжен был у этой бочки первым, и потому, будь у нее чувства, она бы растрогалась их скоротечному знакомству. Петля сильно давила на кадык, а руки… Рук он по-прежнему не чувствовал.

– Ваш мальчик обмочился, – буркнул Горст. – Такой себе безжалостный убийца.

Эвжен не стал отводить глаза в сторону. Он не стыдился своего страха, ибо даже не задумывался об этом, но взгляд младшего из выжлятников оскорблял сильнее любых слов и поступков. Рейн смотрел на Эвжена с нескрываемым презрением, а когда старший выжлятник заметил пятно мочи, расползающееся по грязным порткам Эвжена, Рейн демонстративно прикрыл ладонью глаза.

Теперь он мог разглядеть всех собравшихся на его казни. Мог и разглядывал. Горсту он бы дал немногим больше тридцати. Худой мужчина с черными лихими усами, черной щетиной, покрывающей щеки и такими же черными, остриженными под горшок волосами. Аарон – верзила, каких поискать. Он был пострижен почти наголо, зато носил окладистую и огненно-рыжую бороду. Младший из них – Рейн. Молодой мужчина двадцати-двадцати двух лет, почти ровесник Эвжена. Рейн носил длинные, убранные в хвост черные волосы. На лице Рейна имелись две тонкие полоски шрамов – один на губе, другой на переносице. Даже шрамы не портили общего впечатления о внешности выжлятника, наоборот придавали его внешности какой-то особый шарм. Одеты выжлятники были не броско, но и не бедно. Потертые кожаные куртки, сапоги почти до колен, при каждом был меч. Обо всем этом Эвжен, разумеется, не думал. Просто смотрел зрителям в глаза, пытаясь хоть как-то сохранить лицо. Последнее по какой-то причине было очень важно для висельника.

Они предпочли не спешиваться и наблюдать за казнью, сидя в седлах.

– От имени его светлости барона Дидерика Ланге. Ты приговариваешься… – палач махнул рукой и посмотрел в глаза Эвжену. – Ты же не расскажешь ему о том, что я не озвучил приговор?

Рейн прыснул. Горст ухмыльнулся. Аарон задумчиво почесал бороду.

Эвжен не ответил своему палачу, но что-то дернуло его обратиться к бородатому Аарону:

– Они берут то, что хотят взять, – прохрипел Эвжен, – они и вас возьмут, не спрашивая.

Никто не понял, о чем именно говорит висельник. Никто не вспомнит его слов позже. Человек барона Ланге ухмыльнулся и без лишних слов вышиб бочку из-под ног Эвжена.

Конники уже шли к своим коням, зная, что, сколько бы приговоренный не дергался, конец его неминуемо близок.

– У парня мощная шея, – заметил Горст, – долго, сука, барахтается.

– Угу.

– Рейн, а сколько бы ты смог вот так цепляться за жизнь?

– Аарон, отвали, а.

– Рейн, Аарон задал тебе вопрос, – бросил Горст с гадкой ухмылкой. Старший секутор не сводил взгляд с трепыхающегося в петле человека.

Люди барона Ланге вывели коней на дорогу, и старший помахал рукой выжлятникам: