Глазами волка

– С тем же успехом, – сказал Лик, – ты мог бы разговаривать с морем.

Ответа не было, только шаги удалялись. Лик развернулся на пятках и поискал взглядом рощу.

Отсюда она казалась маленькой, почти игрушечной. Лик усмехнулся и махнул рукой.

Сперва не произошло ничего. Лик даже заподозрил, что попал в сон, и стоит здесь не по-настоящему. А потом от рощи отделилась несколько крошечных фигурок, мучительно медленные на таком расстоянии, и Лик не смог сдержать улыбку.

Вот он, боевой путь. Сначала он служил. Потом выживал. Потом командовал обороной. Потом дрался в рукопашной.

А теперь командовал штурмом.





71


Когда Ихневмона позвали, он отмывал руки от крови.

Служанка-иберийка стояла у входа и взирала на него с лёгкой брезгливостью. Так аристократка смотрит на мальчишку с мясного ряда.

А вот заболят зубы или будет запор – на коленях приползёшь, – подумал Ихневмон, но спросил только:

– Что такое?

– Господин Евдокс просил передать, что хочет тебя видеть.

– Я помогаю.

– Иди, – Аполлонид хлопнул мальчика по голому плечу, – Нехорошо отказывать взрослым друзьям.

– Я помогать вам хочу!

– Ты очень мне поможешь, если не будешь мешать.

Ихневмон подчинился. Но всё равно шагал через площадь напряжённый, как натянутая струна. Только тронь – и он лопнет.

На агоре царил обычный торговый гул. Но за последние дни его тон сильно изменился.

С каждой новостью гул становился тревожней, а лица – мрачнее. Даже гетеры и женщины рангом пониже завлекали клиентов намёками, что может быть это – в последний раз…

Говорили, что после успеха в Ольвии царь Палак решил покорить себе весь полуостров. “Зачем мне пирог с обкусанными краями?”– сказал он, якобы, меотийскому послу. Палак прислал посла и в Херсонес, его заставили говорить перед городским советом. Посол требовал освободить корабли из Ольвии от всех сборов в обмен на постоянный гарнизон и помощь во время войны.

– Но ведь войны пока нет. А ваши баржи с хлебом пользуются нашим портом, – заметил на это Евдокс. Его положение в совете сильно пошатнулось после той ночи, но архонт устоял. Любовь народа к нему только возросла, и владельцы лавок с лепёшками даже поклялись, что будут кормить его бесплатно – если Евдоксу придёт фантазия к ним у них столоваться.

– Войны пока нет, – ответил посол, – Но вдруг будет?

Совет отверг предложение и отправил послов в Меотию. Посланников выбирали жребию, но секретаря назначили из агорономов, чтобы гончар и корзинщик, что вытянули жребий, не погубили нечаянно город.

В Меотии тоже всё изменилось. Молодой царь Перисад сменил своего бестолкового братца и взялся за государственные дела. Он велел обновить храмы на акрополе, устроить ревизию зернохранилищ и казнить командира фракийской конницы самым затейливым способом.

Потом он начал переделывать скифскую конницу. За неё отвечал Савмак, приятель детских игр, чьи предки нанимались ещё к первому Левкону. Говорили об амнистии тех, кого изгнали при Левконе и что вернулись времена царицы Камасары. Получается, фракийцы теперь будут в опале, а скифы – на коне, во всех смыслах.

Возможно, Перисада тоже удивили успехи царских скифов. Ихневмон подозревал, что он тоже решил сражаться за власть над всем полуостровым. Раз скиф с советником-греком достиг таких успехов – то гераклеец с советником-скифом прославится не меньше, чем Геракл, воспитанный кентаврами.

Перисад принял гераклейских послов на пиру. Словно хотел совместить скифское хлебосольство с гераклейской скромностью. Подавали печёных дельфинов и заморские финики с лучшим местным вином.

После всех церемоний агороном Никей, секретарь посольства, осторожно попытался поссорить меотийцев с царскими скифами.

– Палак захватили Ольвию, – напомнил он.

– Я тоже не против её захватить, – ответил Перисад, – Хорошее место, много добычи. Но она слишком далеко.

– Теперь степное зерно пойдёт на южные рынки без пошлин, – посол продолжал гнуть свою линию, – Цена упадёт, и вы не получите всех доходов от вашего прославленного зерна. Царь Палак покусился не на Ольвию, а на ваши доходы, басилевс. Это нельзя оставить без ответа.

Перисад задумался. Чёрные локоны выбились из-под диадемы и накрыли лоб тревожной тенью. Было заметно, что он хочет решить проблему сразу и на глазах у гостей – но на ум не приходит ни одного решения.

Положение спас Савмак. Он был грузный, громкий, со сверкающими глазами. Одним словом – настоящий скиф, словно только что с лошади слез. Он отставил чашу с неразбавленным вином и хлопнул рукой по столу.

– Обсуждать тут нечего, – заявил скиф, – Наши деньги мы и сами посчитаем. А что касается цен на зерно – скоро будет большая война на севере и на юге. Про это все приметы и оракулы. Некому будет сеять, а солдаты потребуют хорошего хлеба. На юге словно пасть откроется – и туда можно будет заливать столько зерна, сколько вырастим. И всё равно не накормим!

Послы вернулись, всё равно, что побитые.


На южных берегах также творились всевозможные безобразия.

В Вифинии казначей объявил войскам, что жалования не будет – якобы понтийские лазутчики ухитрились похитить всю царскую казну. Командир галатских наёмников, ликантроп по имени Карсигнат, пришёл от этой новости в такой гнев, что сделал метаморфозу, и как был в волчьем виде, прыгнул на казначея. Чем всё закончилось, никто не знает, но царский винный склад уже разграблен.

Рыба с человеческой головой по имени Агафон вышла на берег Персидского залива и стала изрекать пророчества. Халдейские мудрецы сравнили её речи с тем, что прочитали по звёздам и постановили считать их несообразными. Что говорится в этих якобы лживых пророчествах, никто не знает. Возможно, сирийский царь скрывает речи рыбы от простого народа, опасаясь мятежа.

Также ходили странные слухи о понтийском царе Митридате. Он правит уже два года, но подданные видели его пока только на монетах. На церемониях трон пустует, на ристалищах выступает его брат. Говорили, что царица Лаодика прячет юношу, потому что он – не совсем человек.

В Херсонесе становилось всё тревожней. Слишком много молодых царей вокруг города. Это опасно. Все молодые, и пастухи, и цари, – они вспыльчивые, у них мало опыта и они мечтают о славе. Удивительно, но простодушный Савмак прав – это может привести к большой войне.

Тем временем Ихневмон и иберийка добрались до дома Евдокса. Хозяин сидел на скамье у входа, в новом дорожном плаще, и торопливо набивал рот маслинами.

– Мне нужен слуга, – сообщил он, – Будет небольшое путешествие. Кто-то должен присматривать за лошадьми, я бы не хотел, чтобы они заболели.

– Я пока не учился ветеренарии…

– Мы тоже можем заболеть.

– Да, но вы не лошади.

– Раз так говоришь – медицину знаешь плохо. Люди спят – и лошади спят. Люди ломают кости – и люди ломают кости. Люди рождаются и умирают – и животные рождаются и умирают. Так что тело человека – это тело животного. Только животные это не полезные, а хищные. Особенно заметно по терионам. Среди них есть волки, лисы, медведи, леопарды – но ни одной лошади. Говорят, в древности были кентавры, но вымерли.

– Не совсем так, – Ихневмон наклонил голову – как всегда делал, если что-нибудь уточнял, – Похоже на людей рожают коровы. Лошади – они по-другому устроены.

– Надо же, как много ты изучил, – отметил Евдокс, поднимаясь, – Но прошу – никогда и никому не рассказывай это за едой. Собираемся! Я договорился обо всём.

Они отправились небольшим отрядом – Евдокс, Ихневмон, Килон и ещё четверо смутно знакомых. Они ехали по Новой Дороге, мимо холмов, что покрыты волнистыми узорами виноградников.

Когда городские башни скрылись из виду, Ихневмон не выдержал и спросил – правда ли, что будет большая война?

– Я бы не хотел в это верить, – ответил Евдокс, – Но приходится. Знамения слишком сильны.

– Вы про говорящую халдейскую рыбу?

– Я про Сагилла.

– А что он предсказал?

– Наш уважаемый энарей ничего не предсказывал, – ответил Евдокс, – Он поступил так, как поступают люди, которым и правда открылось будущее. Не сказал ни слова, а просто исчез. А подругу с собой забрал. И вот это – самая главная из примет.





72


В дороге было непросто. Ехали легко, но что-то не в порядке. Может быть, на небе, а может, в воздухе.

Казалось, весна не могла решить – уступать место лету, или напоследок нагадить. Огромная и холодная туча накрыла всё небо. Того и гляди, дождём брызнет.

Земля звенела под копытами, как скверно натянутая струна. Сначала мимо проплывали нахохлившиеся холмы, а потом начались поля с одинокими поместьями. Одни дома были похожи на серые валуны, а другие – на бестолковые кучи мусора.

Ихневмону было здесь неуютно. В поместьях семьи живут сами по себе и никуда друг от друга не деться. А вокруг открытые поля, там не спрячешься.

Ихневмон не привык ездить верхом. Болели ноги, к горлу подкатывала тошнота. Лошадь чувствовала, что всадник ей не хозяин и упорно плелась в хвосте кавалькады. Хотелось вернуться в город – но потом, когда приключение закончится.

Чтобы отвлечься, Ихневмон решил посмотреть на спутников. Но он мог видеть только спины и Килона. Килон ехал, как всегда мрачный, но теперь его лицо накрыла тень странной безнадёжности. Ихневмон уже привык, что его друг уверен – дальше будет хуже. Но сейчас у Килона был такой вид, словно дальше уже не будет вообще ничего.

Нужное им меcто стояло на отшибе. Над потёртой черепицей поднимался дымок, и издали казалось, что поместье уже горит. Потом они подъехали поближе и увидели, что с домом всё в порядке. Разве что побелка кое-где осыпалась и стояла непривычная тишина, словно перед грозой.

Евдокс огляделся, а потом повернул голову.

– Иди ты, Ихневмон.

– Я?

– Да, ты.

– Что мне ему сказать?

– Просто, поговори. Предложи ему выйти за ворота, – ответил Евдокс, – Вы же приятели.

– Но зачем ему выходит за ворота?