Герой

— Можно подумать, они не для него стараясь! — фыркнул Духарев.

— Да хоть бы он сам Никифора и убил, какая разница. Главное, чтобы плебеи видели: закон соблюден. А что он Феофано изгнал, так это правильно. На ней, люди говорят, кровь трех василевсов. Настоящий мужчина никогда не позволит женщине сбить себя с пути. Тебе, брат, тоже не мешало бы об этом помнить.

— Ты на что намекаешь? — нахмурился Дунаев.

— А я не намекаю. — Заплывшие жиром глазки Мышаты внезапно открылись широко, глянули строго, с осуждением. — Я прямо говорю: женщина эта, с которой ты здесь живешь, сбила тебя с пути истинного. Из-за нее ты о родичах своих забыл. Жену свою, сестру мою Сладиславу, из дома изгнал, а сам...

— Молчать! — бешено выкрикнул Сергей. — Ты что несешь?! Думай, что с языка слетает, пока я тебе его не отрезал!

— Что знаю, то и говорю! — вскакивая, заорал Мышата. — Слада сама, что ли, из дома ушла?!

— Это она тебе сказала, что я ее выгнал? — Глаза Духарева сузились. Рука сама цапнула лежащую на лавке саблю,

— Не сама, — Мышата сообразил, что рискует остаться без головы, и сдал назад. — Она ничего не говорила. Сказала только, что хочет в монастырь уйти.

Духарев сдержал гнев, медленно выдохнул. Вот черт, едва брата не зарубил!

— Где она сейчас? — спросил он.

— В моем имении под Константинополем.

«Вот черт! — подумал Духарев. — Хотел же Калокира попросить, чтоб уплыть ей не дали!»

— Послушай, Серегей...

— Нет, это ты послушай! — перебил его Духарев. — Возвращайся к себе и немедленно... Немедленно, понял, отошли ее домой! Сопровождающих ей дай надежных. И запомни: это моя жена, и я решаю, как мне с ней жить! Ты меня тут в нарушении закона попрекал, а сам чужую жену от мужа укрываешь!

— Никого я не укрываю! Если муж жену изгнал, она возвращается в дом своего отца, в дом своего рода, а род ее — я!

— Ты глухой? — процедил Духарев. — Я же те бе ясно сказал: я ее не изгонял! Она сама из дома сбежала, когда я в поход ушел!

— Не могла Сладислава такого сделать!

— Еще как могла! Потому что гордость в ней взыграла! Я, видите ли, против ее желания нашу дочь за хузарииа отдать хочу!

— За какого еще хузарина? — изумился Мышата.

— За Йонаха, Машегова сына!

Мышата осел на лавку, поскреб затылок, задумался. Духарев ему не мешал. Налил чашку вина, выпил. Кислятина, Сейчас бы водки стакан... Поймал себя на том, что подобных мыслей у него не появлялось уже лет десять, — и тоже задумался.

Первым молчание нарушил Мышата.

— Так вот почему она в монастырь хочет, — произнес он уже спокойно. — Теперь я понимаю.

— А коли понимаешь, так объясни мне, тупому! — буркнул Духарев.

— Мог бы и сам догадаться. Она дочь отмолить хочет. Грех, на который ты Дану обрек.

— И ты туда же! — воскликнул Духарев. — Какой, к бесам, грех! Они любят друг друга! Йонах за нее жизнь отдаст, не колеблясь! Отец его — мой друг и муж редкого благородства! Что вам еще надо?

— Йонах — иудей.

— Можно подумать, ты у нас добрый христианин, — желчно произнес Сергей.

— Добрый, — кивнул Мышата, — Десятину исправно плачу, посты соблюдаю...

— Сейчас, между прочим, пост, — напомнил Духарев, который, общаясь с булгарским патриархом, был в курсе всех церковных мероприятий. — А ты только что у меня на глазах мясо жрал!

— Так я же в походе, — пояснил Мышата. — В походе можно.

Духарев только рукой махнул. На всё у этого кабана ответ есть.

— Значит так: ни в какой монастырь Слада не пойдет. Пусть возвращается домой и отмаливает Данку дома, в Киеве. Ты понял?

— Я-то понял, но переубеждать ее не буду, — спокойно ответил Мышата. — Сам сказал: твоя жена. Вот приезжай и уговаривай ее сам.

— Ты дурак совсем? — снова вскипел Духарев. — Куда я приеду? В Константинополь? Я — воевода Святослава! Да меня ромеи мигом в темницу упрячут!

— В Климатах тебя никто бы в темницу не упрятал. Но в Климаты ты не поехал. Потому что с девкой этой своей здесь вошкался!

— Опять двадцать пять! На носу своем потном заруби: это не девка, а боярышня Людомила Межицкая! Проявишь к ней неуважение хоть словом, хоть чем, я тебе лично, вот этой рукой, — Духарев поднес к физиономии Мышаты кулак, — зубы вышибу! Ясно тебе?

— Ясно, — буркнул названый брат, отодвигаясь.


— Всё, этот вопрос закрыт. Теперь о Сладе: от слова своего Йонаху я не отступлюсь. Хочет в монастырь — ее право. Никогда я твою сестру не неволил и сейчас не буду. Только напомни ей, что у нее, кроме дочери, еще сыновья есть. И если она желает их добрыми христианами вырастить, лучше бы ей в Киеве жить. Не думаю, что Киев дальше от Бога, чем ваш развращенный Царьград!

— А я думаю...

— А мне плевать, что ты думаешь! Мне надо, чтоб ты Сладе передал мои слова, ясно?

— Ясно, — буркнул Мышата.

— Передашь?

— Передам.

— Ну вот и хорошо, — кивнул Духарев. — Поладили. А теперь давай за это дело выпьем вместе.

Мышата поднялся, вздохнул шумно, покачал головой.

— Там во дворе сундучок с золотом стоит, — сказал он. — Это твое золото. А пить с тобой я не буду.

— Интересно, почему?

— Потому что лад у нас с тобой разный, вот почему! А сейчас я к князю твоему пойду: есть у меня и для него новости, — и, тяжело ступая, Мышата направился к дверям.

Духарев его не удерживал.





Глава третья





Гемейские крепости




— Ну и где крепость? — спросил Духарев проводника.

— Там, — булгарин показал кнутом. — Вон над той скалой. Видите зубчики чернеют? Это — первая. А вторая — подальше и с другой стороны дороги.

Под дорогой пастух подразумевал торную тропу по дну ущелья — единственную, по которой можно было провести войско через горы. К сожалению, тропу эту блокировали две древние, но еще вполне функционирующие крепости, в которых, по словам Мышаты, ныне располагались ромейские гарнизоны. Крепости эти намертво блокировали перевал, и еще год назад в них сидели булгарские парни, готовые беспрепятственно пропускать друзей и беспощадно сокрушать врагов. Но еще осенью, пока Святослав разбирался с мятежными кметалш, хитроумным ромеям удалось каким-то образом эти крепости занять. Теперь, как только войско союзников войдет в ущелье, ему хана.

Сверху посыплются камни и прочая дрянь, в обычном состоянии безобидная, но в данном случае смертоносная, поскольку падать будет с изрядной высоты. Если же ромеи вдобавок ухитрятся вызвать камнепады и отрезать вход и выход, то ущелье это превратится в братскую могилу для всего войска Святослава. Вот эту военную тайну стратегического уровня и поведал Духареву и великому князю Мышата. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен. Но от этого «оружия» будет не много толку, если крепости не удастся обезвредить. Так сказало привлеченное к решению вопроса компетентное лицо: угорский князь Тотош.

Тотошу можно было верить: он дважды ходил по вышеупомянутому ущелью в византийскую Фракию. Но тогда в крепостях сидели булгары, которые за определенную мзду готовы были изображать слепых и глухих.

Еще Тотош сказал: если разобраться с крепостями, этот тракт — самый удобный путь в Византию. Все остальные оберегаются несравненно лучше, а добираться до Константинополя морем может только завоеватель-самоубийца. Огненосный флот ромеев изжарит незваных гостей еще на подходе.

Это высказывание тоже никто из советников князя оспаривать не стал. Все помнили, каким радикальным был разгром князя Игоря.

Значит, либо придется отказаться от набега, либо разобраться с крепостями.

— Я разберусь, — сказал Духарев, и вопрос был закрыт. Воевода Серегей, это все знали, отвечает за свои слова.

Вот теперь пришло время разбираться. И Сергей понял, что ситуация несколько сложнее, чем он предполагал.

— Вон она, над той скалой, — показал проводник. — Видите, зубчики стены чернеют?

Разведчики посмотрели в указанную сторону. Точно, чернели зубчики.

— Ага, вижу часового! — сообщил зоркий Йонах. — В нашу сторону не смотрит,

— А чего ему на нас смотреть, — отозвался проводник, местный пастух, нанятый Духаревым за две серебряные монеты. — С этой стороны к ним не подобраться. Да и солнце за нами — слепит.

— А с какой — подобраться? — спросил Велим.

— А там тропка есть — с той стороны по краю ущелья.

— А с нашей?

— А с нашей — никак. Потоку здесь крепость и поставили. А дальше — еще одну.