Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения

Рожденная неукротимой




Многие греческие герои были отпрысками-полукровками людей, мелких божеств, полубогов и даже настоящих олимпийцев. Кое-кто уродился с проклятием провидцев и потому оказался брошен на произвол судьбы и воспитан приемными родителями – иногда и животными. Очень и очень многие считали свое божественное происхождение проклятием. Их героизм, вероятно, происходил от их способности выдерживать сокрушительное давление судьбы благодаря смеси человеческого и божественного. Да наверняка. Вот откуда весь героизм. Я употребляю слово «герой» свободным от всякой гендерной окрашенности. Геро – довольно распространенное женское имя в Древнем мире[225], и, надеюсь, все согласятся, что разделение на героев и героинь и неуклюже, и не необходимо.

Великий герой Аталанта родословную имела царственную донельзя: мать КЛИМЕНА – из царского клана МИНИЯ[226], отец – либо ИАСИЙ, либо СХЕНЕЙ, в зависимости от того, какому источнику вы больше верите – Овидию или Аполлодору. Как бы ни звали его, был он царем Аркадии – и таким правителем, какому наследница была без надобности. Первенец Климены оказался девочкой, и царь велел унести ребенка из дворца и оставить в горах на произвол судьбы. Как нам еще предстоит убедиться, он был не первым и не последним царственным отцом, обрекавшим свое дитя на такое.

Ребенка оставили в высокой расщелине на горе Парфений, где девочке предстояло неминуемо погибнуть. И действительно: всего через полчаса после того, как дворцовый страж положил ее на землю, приковылял медведь, привлеченный плачем, а может, незнакомым человечьим запахом. Удача повернулась к младенцу, а может, то был МОРОС, глубинная судьба, какая определяет все, – то оказалась медведица, да к тому же медведица, у которой за сутки перед этим волки отняли новорожденного медвежонка. Материнский инстинкт все еще правил ею, а потому она не съела младенца, а, наоборот, накормила.

Вот так человеческая девочка выросла чутким, диким и шустрым лесным существом. Считала ли она себя медведицей или сразу понимала, чем отличается от медведей, неизвестно. Может, осталась бы она таким вот сказочным маленьким чадом леса, удочеренная зверями и никак со своими соплеменниками не связанная, эдакий древнегреческий Каспар Хаузер или Виктор из Аверона[227], женщина-Тарзан или Маугли, если б однажды ее не заметили и не забрали с собой охотники. Они назвали ее Аталантой[228] и обучили премудростям ловушек и убоя, стрельбы из лука и пращи, метания копья, травли, охоты, выслеживания и всем искусствам псовой охоты. Она быстро достигла их мастерства – и превзошла его, сочетая изощренность человека со свирепостью и прытью медведицы, вырастившей ее. Непревзойденная скорость и несравненные способности охотницы сделали Аталанту естественной поклонницей богини Добродетели и Догонялок – Артемиды; ей отдалась Аталанта и духом, и сердцем.

Однажды ее загнали в угол два кентавра, получеловека-полуконя, знаменитых точностью и скоростью стрельбы из лука. Аталанта выпустила две стрелы – точно в цель – еще до того, как кентавры успели хотя бы вскинуть луки. Молва о ней разошлась далеко, и вскоре уже все в Средиземноморье слыхали истории о юной красавице, что посвятила себя Артемиде, бегала быстрее и стреляла точнее любого мужчины.

А когда Артемида прокляла одно царство неподалеку нашествием чудовищного вепря, что терзал людей и скот и портил посевы, именно Аталанта, преданнейшая слуга и поклонница богини, сняла это проклятие.





Калидонский вепрь




Так вышло, что граждане и правители города-государства Калидон, входившего в состав Этолии, ныне Фессалии, почему-то стали прохладнее являть преданность богине Артемиде. То было еще во времена, когда пренебрегать любым ревнивым божеством было глупо – особенно лунной охотницей-девственницей. В наказание за подобное оскорбление ее чести и достоинства Артемида наслала на Калидон жуткого вепря[229] с острыми как бритва клыками размером с древесные ветви и неутолимым аппетитом на коз, овец, коров, лошадей и человеческих младенцев. Вепрь топтал посевы, разорял виноградники и амбары и, как гамельнские крысы у Роберта Браунинга, взбирался к детям в колыбели, еду таскал без стыда[230]. И много чего еще хуже. Селяне с ужасом бежали в город, и вскоре всему краю стал грозить голод.

Эней, царь Калидона, гораздо настойчивее поклонявшийся Дионису[231], нежели прочим олимпийцам, впрямую заслужил гнев Артемиды, а потому взял на себя ответственность изыскать способ, как избавить свои земли от бесчинствующего вепря. Он бросил клич по всей Греции и Малой Азии.

«Калидонская охота состоится через месяц. Пусть участвуют лишь храбрейшие и лучшие охотники. Тот, кто добьет зверя, получит в награду право оставить себе трофеи этой охоты – клыки и шкуру вепря. Но, что важнее, ему достанутся вечная слава и честь, увековеченные в анналах истории, как победителю Калидонского вепря и величайшему герою своего времени».

Среди тех, кто откликнулся на призыв Энея, оказалось много аргонавтов – в том числе и сам Ясон[232], – после опыта братства и воодушевления в походе за Золотым руном они заскучали от мирной серости домашней жизни. Ватагу охотников поведет сын Энея царевич Мелеагр, тоже заслуженный член экипажа «Арго».

Пусть сам он и не ведал об этом, Мелеагр жил со странным проклятием, и нелишне будет вернуться ко времени его рождения и узнать об этом проклятии поподробнее. Я уже говорил, что Мелеагр был сыном Энея, но очень похоже, что бог войны Арес тоже имел некое отношение к отцовству. Как мы установили, такова особенность героев той эпохи. Впрочем, совершенно точно, что матерью Мелеагра была супруга Энея, царица АЛФЕЯ, тоже происходившая из почтенного царственного рода, иногда именуемого ФЕСТИАДАМИ в честь его основателя ФЕСТИЯ. У Алфеи было четверо братьев, малоизвестная сестра по имени ГИПЕРМНЕСТРА – давно пора вернуть такое имя в оборот[233] – и еще одна сестра по имени Леда, чей опыт общения с Зевсом, принявшим облик лебедя, вдохновлял многих художников грядущих эпох. Но ее историю оставим для другого раза. Обратим наше внимание на Алфею, возлегшую с Энеем (или, возможно, с Аресом) и через девять месяцев родившую мальчика – Мелеагра.

Роды были трудные, и от усталости Алфея глубоко заснула. Младенец лепетал в колыбели у огня. Мать спала.

В этой мирной сцене возникли, прокравшись на цыпочках, три мойры. У младенца, что запросто мог бы оказаться сыном Ареса, вероятно, важное будущее, и мойрам предстояло провидеть его – их привычным способом.

Клото спряла нить Мелеагровой жизни и объявила, что мальчик будет благородным. Лахесис отмерила нить, потянув ее с веретена Клото. Она предрекла, что Мелеагра будут считать храбрецом все, кто с ним столкнется. Атропос отрезала нить и объявила, что при всех сестриных прогнозах ей известно, что дитя будет жить, пока не прогорит самое большое полено в очаге.

– Это в каком же смысле? – переспросили Лахесис и Клото.

– Когда сгорит вон то полено и перестанет быть, – произнесла Атропос, – свершится то и с Мелеагром, сыном Ареса, Энея и Алфеи, – он перестанет быть!

Все три заквохтали от хохота и растворились в ночи, напевая:

Жизнь Мелеагра, считай, прошла,

Когда чурка судьбы сгорит дотла.





Алфея распахнула глаза. Наяву и верно ли она расслышала – или то была безумная греза? Выбралась из постели и подошла к очагу. В самой середке действительно лежало здоровенное полено. Пламя мерцало вокруг него, но сама деревяшка толком не занялась. В воспаленном воображении Алфеи та деревяшка и впрямь показалась похожей и по форме, и по размерам на новорожденного ребенка. Ее младенца Мелеагра! Алфея выволокла полено из очага и поспешно бросила его в медный чан с водой, что грелся у огня. Огонь, зашипев, погас. Ребенок радостно закурлыкал в своей колыбели.

Что же ей теперь предпринять? Она обернула бревно в одеялко и поспешила в одну из забытых и неиспользуемых комнат в подвале дворца, пол там был земляной, можно закопать это полено поглубже. Не возьмись она за дело, ее дитя могло бы умереть через пять минут. А теперь сможет жить целую вечность!

Итак, мы представили себе калидонский дворец царя Энея и царицы Алфеи, под стенами которого буйствует разбойник вепрь. Царский наследник – высокий, сильный, благородный и отважный царевич Мелеагр, теперь уже совсем взрослый, – живет, конечно, с родителями, и с ними же шесть сестер Мелеагра – ГОРГА, МЕЛАНИППА, ЭВРИМЕДА, Деянира[234], МОФОНА и ПЕРИМЕДА, а также дядья их, братья Алфеи, Фестиады, – ТОКСЕЙ, ЭВИПП, ПЛЕКСИПП и ЭВРИПИЛ. Фестиады – славные охотники, но они отчетливо понимают: чтобы загнать и поймать добычу таких размеров и свирепости, как Калидонский вепрь, понадобятся силы всех участников большой охотничьей ватаги, что собралась по зову Энея.

Но – вот так невидаль! – дядья разражаются смехом: какая-то рослая женщина, облаченная в звериные шкуры, с охотничьим луком за плечом и с гончими у ног входит во дворец и мечет в стену копье, заявляя о своем желании участвовать в охоте.

Мелеагру хватило одного взгляда на эту стройную, свирепую, загорелую, мускулистую красавицу, чтобы мгновенно влюбиться[235].

– Если желает участвовать, я не возражаю.

Дядья Мелеагра презрительно улюлюкают.

– Девицы не умеют метать копье, – щерится Токсей.

– Девицы не умеют бегать по прямой, не налетая на деревья и не валясь с ног, – фыркает Эвипп.

– Девицы не умеют стрелять так, чтобы тетива не отщелкивала и не лупила их по лицу, – ухмыляется Плексипп.


– Девицы силенками не вышли убивать, – насмехается Эврипил.

– Поглядим-ка, – говорит Аталанта, и от звуков ее сумрачного, трепетного, но вместе с тем властного голоса Мелеагр влюбляется в Аталанту еще глубже.

Она подходит к окну.

– Вон те три дерева. Кто из нас сумеет первым загнать по стреле в каждый ствол?

Дядья тоже встают у окна и смотрят на далекий ряд из трех осин, трепещущих на ветру.

– Подай нам знак начать, – говорит Аталанта Мелеагру.

Тот вскидывает руку, опускает ее.

– Товсь! – выкрикивает он.

Фестиады хлопочут, вытаскивают стрелы из колчанов, натягивают тетивы, но…

Пиу! Пиу! Пиу!

Три стрелы вмиг выпущены из лука Аталанты, и вот она уже стоит спиной к окну, скрестив на груди руки, а на лице у нее насмешливая улыбка. Мелеагр с дядьями глядят ей за плечо на деревья. В стволе каждой осины торчит стрела, безупречно посередине.

В лихорадочной суете стрельбы на скорость Плексипп запутался в собственном луке, тот с грохотом падает на пол. Выглядеть неуклюжим ребенком ему не нравится нисколечко.

– А как же сила? – цедит он. – Глаз у тебя, может, и зоркий и руки шустрые, это да, но вепрь свиреп и силен. Обычной женщине и надеяться не стоит…

Никто так и не узнает, что он собирался сказать дальше. Речь и дух покидают Плексиппа – он неизъяснимо теряет опору под ногами. Аталанта поднимает его и вскидывает над головой, словно он не тяжелее котенка.

– Куда его метнуть? – спрашивает она у остальных. – Из окошка или в огонь?

Все поспешно соглашаются взять Аталанту на охоту. Но среди охотников теперь нет согласия. Гордым братьям, в отличие от нас, неоткуда знать, что Артемида не только вепря наслала на Калидон, но и отправила представлять свои интересы на Калидонской охоте свою самою фанатичную приспешницу. Посредством Аталанты Артемида намерена посеять как можно больше раздора среди охотников. В какой мере Аталанта сознательная посредница, а в какой – бессознательное орудие Артемидиной воли, толком так и не стало ясно.

Сраженный любовью Мелеагр никакой взаимности не получил от этой чудесной девушки, которая, по словам Идит Хэмилтон, «слишком мальчишка, чтоб быть девицей, слишком девица, чтоб быть мальчишкой». Приверженная поклонница Артемиды, Аталанта, разумеется, отвернулась от мужчин и от любви. Тем не менее она приняла Мелеагра к себе в товарищи, а для молодого мужчины, когда он так глубоко влюблен, волнующее соседство прелестной охотницы все же лучше, чем совсем ничего.

Классические источники перечисляют по крайней мере пятьдесят участников той охоты, что сплотились вокруг Мелеагра и Фестиадов. Как и со списками команды «Арго», тут много путаницы и расхождений от автора к автору, а также, возможно, замешаны кое-какие несбыточные желания позднейших знатных греческих родов считать себя потомками тех героев.

Помимо Ясона, толпа бывших аргонавтов, участвующих в охоте, включает дальних братьев Мелеагра, небесных близнецов Кастора и Полидевка; отважного Пирифоя, царя лапифов; мудрого Нестора Пилосского и неутомимых братьев Пелея и Теламона; гостеприимного Адмета, друга Геракла и одно время любовника Аполлона; Асклепия, несравненного мастера врачевания. Здесь же и великий Тесей, привлеченный в равной мере и в силу своей связи с Пирифоем, и неутолимой жаждой предельных опасностей, какая объединяет их всех. Подобное собрание героев не повторится вплоть до Троянской войны.

Сплошь одни мужчины – за исключением Аталанты.





Калидонская охота




Девять вечеров подряд устраивал Эней благодарственные пиры и увеселения в честь храбрых героев, охотников и воинов, которые откликнулись на его призыв. Утром десятого дня все собрались перед дворцом, у ног вились собаки, оруженосцы укрепляли на своих хозяевах доспехи, конюхи подтягивали упряжи, слуги подносили чаши с горячим вином. Когда охота выдвинулась за главные ворота, ликующие крики граждан, надежно укрытых за городскими стенами Калидона, переросли в великий рев благодарности, поддержки, восхищения и гордости. Повозки, груженные запасными копьями, топорами, булавами и стрелами, замыкали процессию, направившуюся к заброшенным и разоренным сельским краям.

Такого громадного вепря прежде не видели и даже не слышали о таком – что уж говорить о погоне и убийстве подобного зверя. Охотники двигались дальше, и им открывались сцены все более жуткие. Все до единого хлебные поля были вытоптаны, все до единого виноградники выкорчеваны, все куры, кошки, собаки, телята, козы и овцы валялись с разодранными глотками и брюхами, потрохами к солнцу, – то ли ради пропитания были эти несчастные твари перебиты, то ли развлечения для, потрясенные охотники не понимали. Сотня диких вепрей обычного размера ни за что не смогла бы учинить подобной разрухи.

Мелеагр с дядьями породили замысел. В нескольких лигах к северу стоял разрушенный амбар. Если охотничья ватага выстроится в цепочку и начнет орать, топать ногами и размахивать горящими факелами, удастся постепенно загнать вепря в ту сторону, а дальше применить сети, огонь и шум, чтобы наконец прижать зверя к руинам амбарных стен. Там-то и будет поле боя.

– Получится как на сцене: свинья – наш обреченный герой, – сказал Мелеагр.

Дядья и старшие охотники выразили согласие.

Все утро и день пытались они взять вепря в кольцо и выгнать из укрытия. Шумели изо всех сил, жуткий устроили гвалт и грохот копий о щиты, но никому не показалось, что вепрь, пусть и двинулся он к амбару, хоть сколько-то напуган. Время от времени зверь разворачивался, выбегал из укрытия и бросался на охотников, пугая их до полусмерти, а затем трусил обратно к амбару, опустив клыки и визжа, казалось, от торжествующего смеха и презрения.

– Когда он так делает, совершенно необходимо держать строй! – велел Эней.

– Легко ему говорить, он-то верхом и далеко позади строя, – пробормотала Аталанта. С пренебрежением наблюдала она, как царь попивает из винного рога. Мелеагр рядом с ней, похоже, догадался, о чем она думает.

– Старик уж не боец, зато хороший управленец, – сказал он. – Он принес этим местам мир и процветание.

– Пока не позабыл о великой богине Артемиде, – заметила Аталанта.

– Ну да… Смотри – впереди! Все удается… у нас получается!

И действительно, вепрь, похоже, сдавал назад, все ближе к разрушенному амбару. Уже слышно было, как копыта скребут и скользят по каменным плитам пола. Гончие в переднем ряду, уверенно рыча, бросались, ощерив пасти, на вепря, пускали слюни с оскаленных зубов. И звуки, и зрелище вселили бы страх Аидов в кого угодно, но вепрь словно бы только-только осознал, чтó вообще происходит. С внезапной и невообразимой прытью он ринулся вперед, пригнув голову. Сунул свой левый клык под нижнюю челюсть ведущей гончей, клык пробил псу глотку и выскочил у нее из черепа.

Вновь опустилась голова вепря. И вновь задралась, располосовав бока второй гончей.