Где наша не пропадала

И вдруг вваливается. Физиономия перекошена. Все восемнадцать волосин дыбом на голове. Товарищ теребит его – где, мол, пропадал, штрафную дозу протягивает. А мужик даже не смотрит в его сторону. Консультанта глазами жрет.

– Что же ты, сволочь, меня мусорам сдал! – кричит.

– Ты сам сдался, – оправдывается консультант, – зачем было падать им под ноги?

Я самый трезвый из них, чую, драка назревает и вроде понимаю, что консультант некрасиво поступил, но очень уж рожа протокольная у того, который из милиции вернулся, к тому же двое их, изметелят худосочного интеллигента. Пытаюсь как-то приглушить страсти. Объясняю, что помочь бы он все равно не смог, разве легче было бы, если бы обоих замели и выпивку отобрали, а он принес, значит, не только о себе заботился. Уговариваю, а сам не могу понять, почему же он нам про милицию не сказал, если боялся, что мы выпивку отложим и пойдем потерпевшего выручать, так мог бы вообще в гостиницу не возвращаться, все имущество было при нем, двинул бы на вокзал – и делиться не надо, и никакого риска. Но почему-то вернулся. И не спросишь – почему. Не та ситуация. Пострадавший мести жаждет. Виноватый в угол забился. Какие-то оправдания лопочет. Хорошо, что комната узкая, стол между кроватями, как баррикада.

– Так ведь откупился же, а у меня денег нет, – бурчит консультант.

И тут уже третий, тот, что в гостинице оставался, голос подал, как, мол, так, на какие шиши он откупится, если последнюю мелочь выгребал, – пьяный, а сообразил. Потерявшийся – в растерянности. Такой вопросец без ответа оставить не дозволят. И уж никак не поверят, что из вытрезвителя выпустили за просто так. А юристу молчать никакого резона.

– Да были у него деньги, – говорит, – я видел в магазине, он пару четвертных достал, наверное, карманы перепутал.

– Нету, – кричит, – хоть обыскивайте!

В общем, самый подходящий момент, чтобы консультанта спровадить от греха подальше. Собирайся, говорю, а то на поезд опоздаешь. И сам прогуляться решил, благо до вокзала недалеко. Выходим, на улице скользко, под руку его подхватил, поторапливаю. А он в слезы – перенервничал, последние силы на страх ушли. Мужицкие слезы всегда исповедью кончаются. Оказалось, что и на поезд ему не надо. Живет рядом с вокзалом. У сестры. В однокомнатной квартире. На раскладушке. А у той двое детей и ни одного мужа. Сестра в гостинице дежурит. Он приходит к ней, высматривает, в каком номере намечается выпивка, и подселяется на вечер с половиной бутылки портвейна. Вино берет заранее и делит на две части. А мужика этого он действительно в вытрезвитель сдал. Когда в гостинице на добавку гоношили, тот скулил, что пуст, как барабан. И вдруг заначка засветилась. Тогда он и решил, что непорядочность должна быть наказуема, заговорила пьяная жажда справедливости. Повел его специально мимо вытрезвителя и на песню спровоцировал, чтобы внимание привлечь. Двое в форме направились в их сторону. Подставил мужику ножку, а сам – в подворотню. И никаких угрызений совести. Сам вынес приговор и сам привел в исполнение, пусть и чужими руками. Надо же оправдывать звание юриста. А юристом он все-таки был. Но подсидели, копнул слишком глубоко и второй год работу найти не может, имея красный диплом. Даже к себе приглашал, чтобы диплом показать. Но я отказался, на слово поверил.



Я почему о нем вспомнил. Вы же просили объяснить, что такое ББС. Это – бич ближнего следования. А юридический консультант именно то самое и есть. В ту пору каждый уважающий себя бич имел свою роль, а порой и не одну, и те, что в своем микрорайоне промышляли, и те, что мотались по всему Союзу. Это уже БДС – бичи дальнего следования. Кстати, я и себя к ним причислял. И не то чтобы стыдился – гордился таким званием. Теперь настоящих бичей не осталось, атмосфера не та, поэтому одни превратились в жуликов и разъезжают на дорогих машинах, а другие – в бомжей и ковыряются в мусорных бачках. Ни тем, ни другим не позавидуешь.





Штаны




Полгода в институте проучился, а неприятностей от неоконченного высшего больше, чем от настоящей аспирантуры: в родном поселке профессором обзывали, в армии старшина требовал назвать формулу зубного порошка, устроился на завод и мастером назначили. А вы знаете, что такое мастер? Представьте себя между двумя наждачными кругами, которые крутятся в разные стороны. Притрешься к работягам – начальство стружку снимает, приладишься к начальству – работяги тиранят, займешь нейтральную позицию – с двух сторон дерут. Это я теперь поумнел, а тогда поотказывался три минуты для приличия и согласился.

И начался ад. На участке моем обжигали угольные электроды, заталкивали их в керамические тигли, калили в печи, потом доставали. План поджимал, дожидаться, когда жара в печке спадет, не хватало времени, даже зимой без рубах работали. Татуировок больше, чем икон в церкви. Контингент известный. Люди без пятен в биографии искали что-нибудь полегче.

Тяжело руководить бывалыми мужиками. И вот прислали на участок парнишку. Я молодой, а он еще моложе, но срок отмотать успел. А на вид – сущий ангел. Миниатюрненький, голосок еле слышен и ресницы, как у девочки. Ну что может натворить такой ягненочек? Трепался, будто соперника ножом пырнул, якобы начальник принуждал его кралю к сожительству, вот и пришлось поставить точку. Но я не верил, пообтерся уже и знал, как любит эта братия сочинять про себя красивые легенды о роковой любви. Мне почему-то казалось, что замели его, когда стоял на шухере при групповом изнасиловании пожилой бомжихи.

Проработал парнишка неделю или полторы. Подхожу перед сменой к бригаде, а он не переодет. Я, разумеется, интересуюсь, по какому поводу забастовка, не мог не интересоваться – должность собачья. Он достает рабочие штаны и сует мне под нос приличную дырку. Ничего себе, думаю, новости. План горит, а он с ерундой пристает, ножка, видите ли, через дырку просвечивает. Нервишки у меня сдали, на крик сорвался. Посоветовал кончать балаган и чесать на рабочее место, пока прогул не влепил. Против лома нет приема. Прогулы химикам зарабатывать нельзя, их специальные ребята контролируют, из тех, что вроде бы и спят, но не дремлют, и за любые прогулы плюсуют новые отгулы от свободной жизни. Парню деваться некуда, побрел мантулить. У меня своих забот полные карманы, спровадил и забыл, понадеялся, что поставил сачка на место. А он подходит на другой день и сообщает:

– Дыра еще больше. Думай, начальник.

Я отмахиваюсь. Он тоже вроде не заедается. Зафиксировал и в сторону. А через день снова.

– Начальник, штаны гони. – И опять не скандалит, покорно идет ворочать тигли, а работать с ними на самом деле можно разве что в бронированной спецовке, эта керамика злее рашпиля дерет, брезентовые рукавицы за неделю в лохмотья превращаются.

Сутки прочь, и опять напоминание.

– Начальник, за тобой штанишки.

Объясняю, что нормы на спецовку не я утверждал и менять их не имею полномочий – положено раз в год, значит, надо как-то приспосабливаться, заплатки, например, ставить. Для пущей убедительности, я и нормировщицу в три этажа обложил. У парня никаких возражений. Ну, думаю, вразумил. Ан нет. Мы разошлись, а вопрос остался. Перед следующей сменой опять слышу:

– Когда будут штаны, гражданин начальник?

Я матерюсь, а он без единого нецензурного слова, даже без «фени». Вежливый, как балерина.

Иду на склад. Прошу кладовщицу выписать новую спецовку. А та, рада бы помочь, да права не имеет.

– Свои собственные, – говорит, – могу снять, а казенные выписать боюсь, привлекут.

Кладовщица тоже из «химичек», разбитная бабенка. Передаю парню наш разговор. Слушает с пониманием. Спрашивает, сколько лет кладовщице… Но на следующий день:

– Здравствуйте, гражданин начальник, штанишки бы заменить.

Сначала тиранил только на рабочем месте, потом и в столовой начал подходить. Один раз чуть компотом не подавился. Дошло до того, что эти штаны сниться начали. А у меня в ту пору имелся более достойный предмет для сновидений – познакомился с воспитательницей из детского сада, по сей день помню, что Ирочкой звали. И вот сидим с ней в кино, смотрим «Человека-амфибию», у меня все извилины выгнуты в одном направлении, как дождаться переживательного момента, когда на «морского дьявола» обрушатся напасти, чтобы подружку за ручку взять, успокоить якобы, чужой бедой воспользоваться в корыстных целях… И вдруг шиканье слышу. В зале темно, лица не разглядеть, но вижу какой-то тип пробирается в нашу сторону.

Вы правы. Конечно, он. Только я, в отличие от вас, не так скоро догадался. Понял, когда услышал:

– Извините, милая девушка, но мне хотелось бы узнать у гражданина начальника на предмет штанов.

Кино смотрел в субботу, а в понедельник с утра пошел на склад, и пока хозяйка искала для меня якобы позарез необходимый подшипник, спрятал в сумку два комплекта спецовки. Принудил-таки к воровству.

Недооценил паренька. Такой на стреме стоять не согласится и в групповое изнасилование не ввяжется, побрезгует…






Ковер-самолет




Странный народ эти иностранцы.

Были времена, когда все мы торжественно писали в анкетах, что родственников за границей не имеем. И вдруг все наоборот. Не только родственниками, не только знакомыми, удравшими туда, а даже знакомыми полузнакомых начали хвастаться: работал, мол, у нас в таксопарке мужик, женатый на немке из Маклакова, теперь письмо брату из Германии прислал… и начинается рассказ из райской жизни немецкого безработного.

У меня родственников за границей нет. Я вообще с иностранцами ни разу не разговаривал. И видел их только в кино и в Москве. А в Сибири, сколько ни мотался по ней, бедовой, не встречал. Правда, один раз чуть было не сподобился.

Приезжаю в один городишко Кемеровской области. По дороге с вокзала смотрю на заборы, читаю афиши и радуюсь, что на ближайшее время – никаких массовых соревнований и никаких театральных гастролей. Значит, имеется надежда попасть в гостиницу и даже пожить в мирной обстановке, потому что среди бродячего народа нет людей шумнее спортсменов и капризнее артистов. Разве что комсомольские слеты… но такие мероприятия обычно проводятся не в районных городишках. Короче, расслабился раньше допустимого для таких, как я. Вот и получил…

Захожу в гостиницу, а меня новостью по сопатке – иностранцев ждут. Казалось бы, я здесь с какого боку? Если боятся, что секреты какие-то выболтаю, так я ни одного языка, кроме русского и татарских ругательств, не знаю. И не такие уж они иностранцы – всего-навсего братские поляки. В общем, стою балагурю – заселиться-то хочется, ну и любопытство, конечно, пусть и не больное, но все-таки… Слово за слово, узнал, что им срочно требуется известка – кое-какие родимые пятна забелить. Я сразу условие: известку в обмен на койкоместо. Сторговались. На заводе, куда, собственно, приехал, меня уже знали – не первая командировка, – известку нашли и машину дали. Привез чуть ли не полный мешок. И гостиничные пятна замазать хватит, и яблоньки на собственных дачах побелить. Слово сдержал. Они тоже от своего обещания не отказываются. Селят. Но с предупредительной распиской, что гражданин въезжает в забронированный номер и при необходимости обязуется покинуть его. Я хватаюсь за мешок с известкой – так не договаривались. Они мешок не отпускают: не волнуйтесь, мол, это пустая формальность, глупый приказ начальства, никто вас не тронет, живите сколько влезет. Поверил, деваться-то все равно некуда.

Поселился.

Живу.

Работаю.

А подготовка к приему иностранных поляков идет полным ходом. Со второго этажа кого-то расселили, кого-то выселили. Где подбелят, где подкрасят, где соскребут. Маляры в известке, хозяйка гостиницы в мыле, жильцы в задумчивости. А на меня, когда подобные авралы вижу, словно зуд нападает.

Спускаюсь по лестнице, смотрю, хозяйка мужику какому-то из местных тузов что-то объяснить старается. Я и сам-то не слишком умный, а язык совсем дурной. На работе разговаривать некогда, в одноместном номере – не с кем. Вот и не удержался. Встрял. Хорошо готовитесь, говорю, но главное упустили. Затурканная дама губы кривит, сквози, мол, без тебя хлопот полон рот. А мужик – нет. Видимо, решил показать подчиненным умение прислушиваться к народному голосу. Улыбнулся всеми золотыми и говорит:

– Минуточку, а что вы имеете в виду? Мы с удовольствием рассмотрим.

Мне деваться некуда, объясняю, что в настоящих гостиницах для интуристов лестницы покрыты ковровыми дорожками, чтобы цокот дамских каблуков о бетонные ступеньки людей не дразнил. Про каблуки я совсем ради смеха намекнул, да и про дорожку-то ляпнул, чтобы язык почесать. Говорю же, зуд нападает. Трепанул и заторопился на работу, опять же картины для, с намеком, будто делом занимаются в другом месте, а здесь баловство неприличное.

Но они-то загорелись. Припомнили, видать, что где-то встречали ковровые лестницы, в тех же обкомах, например.

Вечером перед приездом иностранцев дорожку привезли в гостиницу, правда, позаботились всего о двух пролетах, только до этажа, на котором приготовили комнаты для иностранцев. Начальник, который со мной разговаривал, в это время обходил второй этаж с последней проверкой: под кровати заглядывал, линолеум носовым платком на чистоту пробовал… Дорожки постелили и побежали к нему рапортовать. У настоящего барина – право первой ночи, а у этого – право первого шага. Но если бы только шага, ему досталось и право первого полета. Шагнул… и полетел. Дорожку-то надо специальными железными прутьями укреплять. Сначала не знали, а потом забыли в суете… И солидный человек на глазах у подчиненных пересчитал задницей ступеньки пролета.

По ковру, говорите, не очень больно?

А вы испробуйте. Это как раз тот случай, когда мягко стелют да жестко спать, или бьют пуховой подушкой, в которой спрятан утюг.

Осанистые люди красиво падать не умеют, не приучены. Пока летел, верещал хуже бабы, потом рухнул, как мешок с дерьмом, да еще и воздух испортил. Хотя, может быть, и не он, а кто-то из гостиничных, боясь потерять теплое место. Он лежит, не шевелится. Они стоят, оцепенели. И снова вылез я. Спрашивается, какого лешего я вообще там оказался? Кто меня звал? Так нет же, любопытство обуяло. Увидел, что начальник в некрасивом положении после моей подсказки – ну и линял бы потихоньку, пока за ухо не схватили. Куда там – помогать кинулся, как своему. И те же самые ступеньки пересчитал собственным тощим задом. Начальник уже приподниматься начал, а тут я на него сверху. И нет бы рядышком лечь, а то прямой наводкой пяткой в ухо. Не целился, но попал. И опять не туда, уж коли на то пошло, надо было в глаз бить, может, и не признал бы. А то не успел очухаться, а уже орет:

– Опять этот специалист… – и матом четырехэтажным, не обращая внимания на окружающих дам женского пола.

Вы говорите, что дам мужского пола не бывает?

Ошибаетесь. Но об этом как-нибудь потом.

Хорошо еще, хватило ума заночевать в чужом номере и на чужом этаже, а то бы вышвырнули на ночь глядя. Хотя утром все равно выследили и предъявили расписку, где я давал обязательства покинуть забронированный номер. Но утро надежнее вечера, особенно при поисках жилья.



Так и не увидел иностранцев. Не тащиться же специально к парадному гостиницы, чтобы на них поглазеть.





Чаевые




Я вовсе не против иностранцев. Иногда и от них польза случается. Те же гостиницы взять. Приготовят у нас, вылезая из кожи, приличное жилище для уважаемых гостей, примут по высшему разряду, проводят с подарками, а домик-то нам остается. Гостиницы – не церкви, слава богу, взрывать их не додумались. Чей бы бугай ни вскочил, а теленочек наш будет.

В Норильске для финнов, которые «Надежду» монтировали, построили новую гостиницу. Там и старая весьма добротная была. Добротная, говорю, и сразу же хочется добавить, что не очень добрая, неуютная какая-то: номера многоместные, на столах чуть ли не хрусталь. Какая радость от полированной мебели, если удобства к конце коридора? А для финнов сделали апартаменты квартирного типа. В каждой секции три-четыре маленьких комнатки и общая кухня. Устал – отдыхай в одиночестве, заскучал – можешь выйти на кухню и присоединиться к хорошей мужской беседе. Там и плита, и холодильник. Нет желания глотать заполярный ветер в поисках ужина, имеешь право и сварить, и поджарить. Кстати, когда во всей России снабжение зашкалило за пределы наглости, в норильских магазинах было не хуже, чем в Москве. Столовые на Севере – дорогие, так что командировочный народец предпочитал готовить сам. Сказал про хорошее снабжение, но одну северную тонкость не отметил. Весной, перед началом навигации, какой-нибудь из продуктов обязательно становился дефицитом. В тот раз я приехал в середине апреля, а на прилавках уже не было чая. Пришлось пить кофе. Бывает в жизни огорченье, вместо хлеба ешь печенье, – так вроде в детстве говорили. К тому же там пиво очень даже съедобное. И опять же, в отличие от большинства материковских городов, за ним не надо было носиться, высунув язык, и выстаивать мавзолеевские очереди. В общем, не знаю, как теперь, а в те годы с едой в Норильске было очень хорошо, а с выпивкой – еще лучше: с восьми утра до одиннадцати вечера – почти в любом магазине, за нормальную цену, не извиваясь и не хитря. А, например, в кафе «Полевой стан», или, как его в народе называли, «Половой стон», там даже спиртом на разлив с утра торговали, но я не об этом хотел рассказать.

Кончилась командировка. Собрался уезжать. Привожу горничную, чтобы сдать номер. Процедура, конечно, не самая приятная и где-то даже оскорбительная, но что поделаешь, если такой порядок. Ходит горничная по номеру, осматривает: матрац не прожжен, полотенце присутствует, край простыни на упаковку посылки не оторван… Комнату приняла, переходим на кухню: радио – на стене, маховичок с крана не снят… Совесть у меня чиста, бью копытом, поторапливаю. А она вдруг показывает на чайник и спрашивает:

– А это что такое?

– Чайник, – говорю.

– Нет, как это называется? – задает тот же вопрос, но другими словами и уже на полтона выше.