Фантазии женщины средних лет

– Лучше решить сразу. Разрубить. Подготовься к разговору, продумай, что сказать. Может быть, Дино подойдет к телефону сам, может быть, кто-то другой. Подготовся к разным вариантам. Не спеши.

– Да, – согласилась я, – ты прав. Надо подготовиться, все продумать и позвонить. – Я постаралась улыбнуться. – Ты мой милый.

Я помню, я так и сказала тогда «ты мой милый» и нашла силы встать, и подошла, и обняла его сзади.

Я готовилась к разговору несколько дней. Сначала у меня замирало сердце, когда я думала, что услышу его голос, и я конструировала итальянские фразы и записывала их в тетрадку, я всегда знала, что лучше записывать. Потом я перечитывала, зачеркивала, изменяла и записывала снова, и так много раз.

А если, думала я, Дино скажет: «Давай будем вместе» или «приезжай», что тогда? Хочу ли я приехать к нему? Я не была уверена. Тогда что же я хочу? – и все снова путалось.

Постепенно я все же поняла, единственное, к чему я стремлюсь, это узнать правду, какой бы она ни была. И не нужно, чтобы Дино прятался от меня, почему он должен прятаться? А если он предложит быть вместе, я скажу, что это очень сложно, я скажу, что надо подождать хотя бы полгода. Да, именно так и надо, выиграть время, а там все утрясется и уладится, и я что-нибудь придумаю, я ведь знаю себя.

А если к телефону подойдет не он? Мало ли кто может подойти к телефону? Но ты должна быть готова ко всему, говорила я себе. Я придумала целый сценарий, я представлюсь агентом страховой компании, я была уверена, что мой в целом не такой уж сильный акцент не помешает. Я предложу выгодную страховку, но для этого надо предварительно получить информацию о потенциальном клиенте, например, какой возраст, образование, профессия, семейное положение. Ну а когда задаешь много вопросов, можно, как бы случайно, из любопытства, вставить и дополнительные. Я сидела и записывала свои вопросы, а потом предполагаемые ответы и снова свои теперь уже тоже предполагаемые вопросы и опять ответы. Я как будто писала роли для живой пьесы.

Наконец я закончила с текстом и теперь тренировалась правильно говорить, подыскивая подходящий голос, выбирая верные интонации, чтобы мне поверили. А потом я выбирала день звонка и каждый раз отодвигала его, каждое утро обещая себе, что позвоню сегодня, и снова отодвигала, находя оправдания. То Рене был дома, а я не хотела говорить при нем, то погода плохая, то воскресенье, и не хорошо как-то в воскресенье. Месяц отпуска заканчивался, и мне пора было собирать себя, по частям, но собирать, а для этого я должна была позвонить. И я позвонила.

Я сидела за столом, одетая в строгий деловой костюм, я специально оделась, чтобы не чувствовать себя больной, а наоборот, собранной и нацеленной. Сначала я услышала гудки, а потом очень быстро сняли трубку, так быстро, что я даже растерялась. Голос был женский, я предполагала, что может быть женский, к женскому я тоже готовилась, но, видимо, все же недостаточно: сердце соскользнуло вниз, мне пришлось сглотнуть, чтобы справиться с ним.

– Меня зовут Сильвия Лакуро, – проговорила я. – Я работаю… – и назвала имя большой страховой компании. Я старалась звучать милой и доброжелательной, почти подружкой, чтобы ей было невдомек, что я мечтаю убить ее прямо сейчас, по телефону, только за то, что она оказалась в квартире моего Дино. Я попросила его к телефону.

– А Дино нет дома, – ответила она. Голос у нее был звонкий и приятный на слух, мне показалось, молодой. – Ему что-нибудь передать?

– А когда он будет? – спросила я. Чем дольше я буду вести нейтральный разговор, тем лучше.

– Поздно вечером. У него сейчас репетиция, а потом спектакль. Он поздно вернется.

Я вдруг поняла, что больше не волнуюсь, все же я не зря готовилась. Моя цель теперь находилась рядом, звонкая и доверчивая, наивная цель, и глупо было ее отпугнуть волнением. Мне даже стало весело, я, наверное, испытала то же, что Рене в своих гонках: отсутствие жалости, безразличие. Я вспомнила, как Стив сказал однажды, что чужая любовь – это минное поле, постороннему лучше туда не соваться, подорваться недолго. Вот и мне не было жаль эту девочку, она попала на минное поле, куда ей не стоило попадать, и не моя в этом вина.

– Да, – сказала я, – жаль, а я хотела поговорить о важном для него деле. – Я сразу поняла, что подцепила ее.

– Да? – сказала она. – А о чем именно?

– К сожалению, – я решила дать ей заглотнуть крючок целиком, – я могу поговорить только с ним или с членами его семьи. Но у меня записано, что он не женат. – Если бы она сказала, что он женат, я бы удивилась и сказала, что, значит, у меня устаревшая информация.

– Да, – ответила она, – мы не женаты, мы только помолвлены, но у нас свадьба через месяц и четыре дня. – У меня сковало живот, но я не позволила себе распуститься.

– Правда? – сказала я радостно. – Поздравляю. Это чудесно. Как вас зовут, кстати?

– Софи, – ответила она и хотела что-то добавить, но я перебила, и голоса наши наложились.

– Что? – спросила она.

– Я так рада за вас, Софи! Поздравляю вас. Знаете, для меня день свадьбы был самым счастливым в моей жизни. Бог ты мой, – я выдержала паузу, у меня так было в тексте, «пауза», но я даже не смотрела, я знала наизусть, – как это все давно было. Одиннадцать лет. Мы учились вместе, я и Лучи-ано, вместе сбегали с уроков, а потом целовались в парке. – Она засмеялась. –• А потом я поступила в университет, а он пошел в армию, и я ждала его. Представляете, Софи, за все это время я ни разу ни с кем не встретилась, даже в кино ходила только с подружками. Как это давно было!

– Ой, – сказала она, – как красиво. У нас тоже так.

– Да? – спросила я.

– – Да. Дино даже переехал из-за меня в Рим. Он очень хороший артист.

– А я думаю, откуда такая знакомая фамилия? Может быть, я видела его в кино?

– Нет, он еще не снимался. Он только сейчас получил первую роль, небольшую, но очень хорошую. А так он в театре играет.

Она стрекотала своим свежим голоском, мне даже не надо было ее подгонять.

– Их театр приехал на гастроли, и мы познакомились, потом я ездила к нему, а он ко мне, целых семь месяцев, перед тем как он сделал мне предложение.

«Кретин, баран, – думала я, – променять меня на эту дуру».

– Это так романтично, – сказала я.

– Да, он вообще такой романтичный… – Она еще что-то хотела сказать.

– Вы наверняка счастливы, Софи?

– О, я без ума от Дино. Если бы вы знали, сколько в нем красоты, сколько чувств.

Это было больно, очень больно, но я не позволила хватке, сдерживающей меня, разжаться и отпустить. «И не позволю», я даже вся ежалась от напряжения, удерживая ее. Сучка, если я попрошу, эта девчонка расскажет, как трахается с ним. Со всеми подробностями.

– Я знаю, – сказала я, придав голосу почти материнскую заботу, – со мной точно так же. До сих пор. Знаете, Софи, никто не верит, мы с Лучиано одиннадцать лет женаты, но по-прежнему влюблены друг в друга. Я каждый день бегу с работы домой, как на первое свидание.

Она снова перебила меня и заверещала, переполненная своим счастьем.

– Я тоже не могу дождаться, когда он придет. Я так жду его, я даже не могу передать, как жду.


– Это потому что вы любите своего Дино, Софи. Я даже по телефону слышу, что любите.

– О, да, – ответила она нараспев, как будто читала по книге.

– И он вас наверняка тоже. – Это, собственно, было последнее, что я хотела узнать.

– Да, – сказала она, – мне кажется, да. Нет, я уверена. Он, знаете, мне такие слова говорит. – «Молчи!», я чуть не закричала. – А потом я вижу по его глазам, у Дино такие выразительные глаза, они ничего не могут скрыть. Мне кажется, он без ума от меня.

«Вы не знаете, Софи, как мне его убить?» – хотела спросить я, но этого не было в сценарии.

– Ну что ж, счастья вам. Большого, сердечного счастья. «Что за чушь такую я мелю? « – подумала я, но это не имело значения: она даже не спросила про акцент. Откуда у меня акцент, если мы с моим мнимым мужем еще в школе учились вместе? Конечно, у меня был ответ, я все предусмотрела, но она даже не спросила, дура.

– Да, спасибо. – Мне показалось, она хочет пригласить меня на свадьбу.

Мы говорили еще минут пять о том и о сем, совсем немного о страховке, в основном о свадьбе. Я рассказывала, какое у меня было платье, а она про туфельки, которые купила, и о том, что приедут ее родители из Вероны и брат из Милана, и как она счастлива. Она все повторяла, что счастлива, и я подумала, что, наверное, я мазохистка: я давно уже могла положить трубку, все и так понятно, но ведь не клала, слушала. Она бы еще говорила, но я, наконец, попрощалась, пообещала перезвонить, когда будет Дино, еще раз пожелала счастья и повесила трубку.

А потом с меня словно сошла заморозка, разом, в мгновение. Хорошо еще, что я успела дойти до дивана и не упасть на пол. Я потерялась. Я помню только, что мое тело выворачивало, но не все сразу, а как бы по частям, отдельно, руки, живот, грудь, я билась, сейчас я понимаю, это были судороги. Я даже не плакала, из меня просто что-то выходило: жижа, слизь, изо рта, из носа, вместе с криком, с ревом. Боль, которая, казалось, утихла, словно затянутая пружина распрямилась и врезалась в меня, калеча своими острыми концами, и я подумала, что сейчас умру.

Видимо, я действительно ужасно выглядела, потому что, когда вернулся Рене, я по выражению его лица поняла, что со мной неладно. Он только взглянул на меня и стал на глазах бледнеть. Его и без того бескровное лицо как бы вышло за рамки белого цвета, оно словно поседело, так от горя разом седеют волосы. Мне стало страшно. Он ничего не спросил, видимо, и так все было ясно, только обнял меня.

– Ну что ты, Джеки, – приговаривал он. – Так нельзя, девочка, я люблю тебя. Нам ведь с тобой было хорошо. И увидишь, все опять будет хорошо. Только возьми себя в руки.

Он говорил со мной, как с ребенком, а мне по-прежнему казалось, что я умираю. Я даже пробовала вырваться, я закричала: «Отпусти меня, отпусти меня немедленно». Но он не отпускал, а только сильнее прижимал к себе, и у меня не было больше сил биться у него в руках, и я замерла. Потом он заставил меня выпить лекарство, оно было горькое на вкус, и я сама не заметила, как уснула, или мне так только показалось, а на самом деле я умерла. Мне очень хотелось перестать жить.

Но я проснулась. Я не знала, вечер сейчас или ночь, было темно, я ничего не могла различить, только взгляд Рене. Он смотрел на меня и молчал.

– Я должна ехать, – сказала я совершенно спокойно. Я и чувствовала себя, спокойно и ясно, все стало абсолютно понятно. И еще – ощущение, будто внутри меня ничего не осталось, будто я пустая. «Потому что без боли, – подумала я, – и еще от слез. Это облегчение от слез».

– Куда? – спросил он.

– В Рим. – Он даже не спросил зачем.

– Нет, тебе нельзя ехать.

Он смотрел на меня в темноте, не мигая. Его взгляд, полный доходящего до печали спокойствия, предохранял, предоставляя убежище и защиту. Даже сейчас, подумала я, когда я раскалываюсь на рваные, режущие куски, я все равно чувствую себя под его надежной защитой.

– Я должна. – Я постаралась улыбнуться, и получилось виновато, просяще. – Мне надо поговорить с ним, понимаешь, я сама должна во всем убедиться. Может быть, эта девочка все выдумала, может быть, это ей кажется, а в действительности все абсолютно не так. – Я почти молила и этой улыбкой, и теперь голосом, особенно голосом.

– Вряд ли. – Рене все так же, не отрываясь, смотрел на меня, сейчас особенно молчаливым, даже непривычным взглядом.

«Грустный, – подумала я. – Я в первый раз вижу его грустным. Это он за меня переживает».

– Нет, – сказал он, – я знаю, ты пытаешься обмануть себя. Что может быть не так? Они женятся.

– Зачем ты мне делаешь больно? Специально? – взмолилась я.

– Нет, – он покачал головой, не отводя взгляда, – я помогаю тебе. Согласись и прими все как есть, и тебе станет легче. Не надо обманывать себя, иллюзия только растягивает.

– Что растягивает?

– Боль, обиду.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь ничего не чувствуешь. – Он не обиделся, только улыбнулся. Опять грустно, заметила я.

– Я знаю Он протянул руку и провел по моей щеке, вытирая ее от засохших слез, их соли, горечи. Его пальцы скользили медленно и плавно, как никогда прежде. В их движениях скрывалась печаль.

– Рене, – я снова взмолилась, – но ведь может оказаться все, что угодно Может быть, она богатая, и он польстился на деньги. Так тоже может быть.

– Тогда зачем ты переживаешь? Он тогда не стоит. Я выдохнула, разочарованно, бессильно.

– Ты не понимаешь.

– Я понимаю, – он снова улыбнулся. – Но тебе не следует ехать. – Я знала, что он скажет. – В таком состоянии, как сейчас, с тобой может произойти все, что угодно. Ты же на грани срыва.

Я хотела сказать: «Я уже сорвалась. Сорвалась и лечу». Но промолчала.

– Представляешь, если все именно так, как она рассказала? Ты совсем заболеешь. Тебе нельзя ехать…

И тут он неестественно резко осекся, не закрыв предложение интонацией, явно прервав его посередине. Мне даже почудилось, что он скажет: «я не пущу тебя», но он не сказал.

– Ты не понимаешь – снова сказала я, не зная, что сказать еще. Мы молчали.

– Хочешь, – наконец предложил он, – хочешь, я поеду? – Я не поняла.