Фантазии женщины средних лет

– Да, да конечно, – тут же поправился Вейнер. Ему стало неловко за «постороннего». Он снял очки, протер, снова надел.

– Ну, да, – сказал он, – наверное, я могу ввести тебя в исследование, что-нибудь типа одноразового тестирования. Хорошо, но потом ты должен будешь заполнить все анкеты и поговорить с психоаналитиком. Договорились?

– Валяй, валяй, – согласился Стоев, глядя, как Вейнер отпирает сейф,

– конечно, поговорю.

– Я тебе даю одну таблетку. Вот тебе формы, не забудь заполнить их. На следующий день, как примешь таблетку, позвони, я назначу встречу с психоаналитиком. Ну и расскажешь, что ты там видел. – Вейнер улыбнулся.

– Спасибо, старик. – Стоев поднялся с кресла, – искренне признателен. Конечно, все поведаю, ничего не утаю. Я, правда, должен завтра уехать, так что подожду с таблеткой до возвращения, чтобы кайфа себе не ломать. Но, как вернусь, тут же испытаю и сразу тебя извещу. Лады? – Вейнер кивнул. – Ну, давай, Вейнерчик, лапуля, долби этот, как его. А я тебе, глядишь, еще идеек подкину. – Стоев направился к выходу, но задержался у самой двери.

– Слушай, – сказал он, – а ты сам принимал свой препарат?

– Я? Зачем мне? – Вейнер опешил от такого вопроса.

– Ну, как же, интересно ведь. И открытие свое испробовать и, вообще, интересно, как там, в прошлом.

– Не знаю, – Вейнер задумался, – ты прав, наверное, интересно, но не уверен, надо ли мне…

– Вечно ты не знаешь, – перебил его Стоев. – Скучный ты какой-то, стариканище. Про женщин – «не знаю», про выпить тоже всегда «не знаю», даже траву небось никогда не пробовал. Чего ты в жизни-то своей знаешь? Даже сейчас. Изобрел, сам говоришь, революционное, эмоции положительные, людей уже пичкаешь, а все – «не знаю». Не уверен я в тебе как в ученом и как в мужчине тоже не уверен, – заключил Стоев с улыбкой, хлопнул Вейнера по плечу и, сказав: «Ну, давай, старик, я позвоню, как договорились», вышел из кабинета.

– А может быть, он прав? – проговорил вслух Вейнер, – может быть, было бы правильно попробовать, хотя бы с научной точки зрения. Да и в прошлом интересно оказаться, маму увидеть… – уже неслышно выдохнул Вейнер, подходя к сейфу.

Стоев вернулся в Берлин через две недели и на следующий день отключил телефон, лег на диван и принял таблетку, запив ее минеральной водой. Он не провалился, а, скорее, ушел из одной реальности в другую, известную только ему одному, а потом, очнувшись, так и пролежал остаток дня на диване с открытыми глазами, думая о чем-то, невнимательно отслеживая взглядом расплывчато шевелящиеся тени на сером от сумерок потолке.

На следующий день он проснулся рано, не спеша выпил по утренней привычке стакан молока, принял душ, побрился и позвонил Вейнеру на работу. Однако секретарша сообщила, что герр доктор больше недели болен и на работу не ходит. Удивленный Стоев позвонил Вейнеру домой, трубку взяла жена, она тут же узнала Стоева и попросила его срочно приехать.

«С мужем неладно, – проговорила она взволнованным голосом, – уже несколько дней. Он заперся у себя в кабинете и не выходит оттуда. Мы оставляем еду перед дверью, ночью он ее забирает. Один раз, правда, три дня назад, он сказал, чтобы я связалась с вами и попросила приехать. У него был странный голос… Я вам звонила, – она как бы извинялась, – но вас не оказалось дома. Приезжайте, я не знаю, что делать. – Она помолчала, а потом взмолилась:

– Мне страшно!»

Стоев ответил, что он выезжает прямо сейчас.

Он постучал в дверь Вейнерова кабинета, назвал свое имя и снова сказал: «Старик, это я, открой». Дверь приоткрылась, Стоев зашел, он намеревался произнести заранее приготовленную шутку про наконец-то познавшего онанизм старикана Вейнера, но увидев того, судорожно запирающего дверь на ключ, решил промолчать. «Да, – подумал он про себя,

– выглядит доктор херово».

– Во что это ты, старик, влетел? – сказал он сочувственно.

Вейнер не ответил, он подошел к Стоеву так близко, что слышен был дурной запах, исходящий от его немытого тела. Болезненно сузившиеся воспаленные глаза пристально смотрели на Стоева, хотя тот был не уверен, что Вейнер на самом деле видит его.

– Мамочка, – вдруг проговорил Вейнер деланным, плаксивым голосом, – а вот и Стоев. Ты ведь помнишь Стоева? – Он замолчал, как будто прислушиваясь, а потом радостно закивал головой. – Да, да, он недавно в Берлине, правильно, его пригласили в Дойче Оперу. Помнишь, я говорил, что он позвал нас на балет, в театр, он там будет танцевать. Ну, конечно, пойдем.

Он замолчал, потом снова заговорил, теперь в голосе звучали капризные нотки.

– Ну ладно, я сам решу, что мне надеть. Я отлично знаю, как одеваются для театра, мама. Я уже не ребенок, мама, тебе пора привыкнуть, я на втором курсе, и мне не нужна твоя опека.

Потом он замолчал, а затем снова заговорил, как бы отвечая кому-то.

– Ну, не надо, мама, неудобно все же при Стоеве… ну, конечно, я знаю, что ты меня любишь… конечно, я тоже люблю тебя… только тебя… ну, пожалуйста, не обижайся. Вот и чудно. Давай лучше, мамочка, Стоева чаем поить. Угостим его тем вишневым вареньем, которое мы ели сегодня утром.

Стоев стоял у двери и кусал ноготь на большом пальце, не зная, что делать. Затем он, так и не отрывая руки ото рта, проговорил немного хрипло:

– Вейнер, мне нужны три таблетки.

Лицо Вейнера напряглось, покраснело, глаза хаотично забегали.

– Нет, – заговорил он скороговоркой. – Мамочка, я ему не дам таблеток.

– Дай мне три таблетки, Вейнер, – проговорил Стоев, он сам не поверил: неужели в его голосе угроза?

– Но я не могу. Слышишь, мама, не проси за него, благодаря им мы снова вместе. А у меня их всего семь осталось. Я не могу отдать таблетки, потому что не могу без тебя. Я пытался жить без тебя, но больше не могу, это невыносимо! Мамочка, не проси. Ну и что, что он милый, ну и что, что он пригласил нас в театр! Ну, не обижайся на меня, да, я знаю, что надо делиться, я ведь не маленький, мама, но таблетки… Хочешь, я дам ему мой новый пиджак. У него ведь нет пиджака, мама, хочешь, я подарю ему свой пиджак?

– Мне нужны три таблетки, – сухо повторил Стоев.

– Ты действительно так считаешь, мама? Да? Что я должен дать ему эти таблетки? Ты думаешь, так будет правильно? Хорошо, если ты так считаешь… – Вейнер подошел к секретеру и, едва не плача, достал маленькую коробочку. – Здесь как раз три таблетки, – сказал он, протягивая коробочку Стоеву. – Мама сказала, что я должен их тебе дать.

– Спасибо, – сказал Стоев. – Чай я попью в следующий раз, сейчас мне надо идти. – Он повернул ключ в двери и, уже выходя, услышал за спиной голос Вейнера:

– Мамочка, ну и пускай он уходит, мы вдвоем посидим, попьем чай, кто нам еще нужен? – И Стоев захлопнул за собой дверь.

– Что с ним? Как он? – схватила его за руку жена Вейнера.

– Он придет в себя, не волнуйтесь, часов через восемь, десять, может, чуть позже. А дальше я не знаю. Я думаю, он стал зависим от нового лекарства. Он попал в шесть процентов. В общем-то, это можно было предвидеть.


– Какие проценты? – спросила жена, она еще что-то хотела сказать, но Стоев спешил.

– Я позвоню вашему мужу через два дня, когда он придет в себя, – бросил он у самого выхода.

«А все же странно, – подумал он уже на улице, садясь в машину, – как причудливо в сознании Вейнера настоящее наложилось на прошлое. Он слышал меня, понимал, о чем я прошу, но слова и действия, происходящие в настоящем, процеживались через его прошлое, смешиваясь с ним. Надо над этим подумать, благо есть четыре часа».

Стоев приехал в аэропорт, взял билет на Лондон и через два с половиной часа ловил такси уже с британскими номерами. Он знал, куда ехать, адрес он узнал еще в Берлине, по телефону, пока ждал посадку на ближайший рейс.

Еще через сорок минут он позвонил в дверь. Долго не открывали, он позвонил снова, уже не ожидая удачи, думая, что напрасно отпустил такси, когда дверь открылась, и невысокая, хрупкая женщина с внимательным взглядом, ничего не сказав, посторонилась, пропуская его внутрь. Он зашел в квартиру, огляделся, оценил уют и вкус обстановки, женщина закрыла дверь, но так и осталась стоять, не двигаясь.

– Ты одна? – спросил Стоев.

– Да, – ответила женщина.

– Где твой муж?

– Его нет, я развелась.

– Да, – удивился Стоев, – я не знал, давно?

– Достаточно. Зачем ты здесь? – спросила она, не спуская с него своих больших темных глаз.

– Я бы мог сказать, что хотел увидеть тебя, но это было бы частью правды.

Он заметил, что глаза ее застыли на мгновение, рука поднялась к шее, а потом в совсем беспомощном движении скользнула вниз. Он знал, как продолжить, он все продумал заранее, но от этого ее неловкого движения все, что он намеревался сказать, стало значить сразу значительно меньше.

– Еще я хочу узнать, что самое главное для тебя в жизни, – все же выдавил он.

– Ты не знаешь? – спросила она, проходя в комнату. Стоев остановил ее, взял за руку.

– Я не знаю и не уверен, что ты знаешь сама. Последний раз ты, кажется, не знала.

– Я знала, но я также знала, что для тебя это несущественно. Впрочем, какая разница?

– Я хочу, чтобы ты убедилась. – Он положил таблетку на ее ладонь. – Эта таблетка дает возможность понять, что было в жизни самым важным.

– А ты сам знаешь? – спросила она.

– Что? – не понял Стоев.

– Что было самым важным у тебя в жизни?

– Да, теперь знаю. Я узнал это вчера с помощью такой же таблетки.

Он говорил, но все вокруг отступило и немного расплылось, остались только ее лицо и глаза, захватывающие его все больше и больше.

– Ну и что? – спросила она.

– Видишь, я здесь, – ответил он уклончиво.

– Тебе нужна была еще одна подсказка? – Она чуть улыбнулась.

– Да, нужна была, – признался он. – А теперь я хочу, чтобы ты приняла свою.

– И что произойдет? – поинтересовалась она.

– На два часа ты останешься с самым сильным своим чувством, тем, которое ты пережила в прошлом и которым, возможно, живешь и сейчас.

– Хорошо, – согласилась она доверчиво, затем подошла к сервировочному столику, налила в бокал воды.

– Ты будешь здесь? Через два часа.

В ее голосе звучал испуг, он услышал его, улыбнулся, потом кивнул. Она проглотила таблетку.

– Мне лечь? – спросила она.

Он снова кивнул. Она легла на диван, он сел на стул в метрах двух от нее, не более. Через пять минут она произнесла его имя, потом снова, потом стала говорить такое, что у него закружилась голова. У него всегда от ее слов кружилась голова. Он так и просидел два часа с помутненной головой, и единственная простая мысль, которая в ней продолжала беспокойно вертеться, состояла всего из трех слов. «Какой же я идиот! – повторял он снова и снова. – Какой же я идиот!»

Открыв глаза, она увидела его и улыбнулась. «Она всегда улыбалась, когда просыпалась по утрам», – вспомнил он.

– Что это было? – спросила она. – Это было так чудесно, ты знаешь?

– Знаю, – ответил он. – У меня есть еще две таблетки. Мы можем принять их одновременно. Представляешь, мы одновременно будем вместе, там, в нашем прошлом, когда нам по двадцать, но и сейчас, здесь, мы тоже будем вместе. И все переплетется. Это должно быть необычно.