Фабрика 17

– Там электрический чайник есть, чаю себе сделай.

– Я бы с большей радостью поел, – пробурчал Коренев.

– На столе в пакете бутерброды лежат, бери, мне не жалко, – отозвался Ильич. – Я не ем, зубы кончились, а на новые не заработал.

На небольшом столике лежал целлофановый пакет, в котором отыскались два бутерброда, завернутые в клочок газеты. Развернул и прочитал название: «Заводской вестник».

– Слышь, дед, а чего на фабрике делают? – спросил, с аппетитом жуя засохший хлеб с подветренным куском колбасы.

– Мое дело маленькое, – отвечал Ильич, – пущать-не пущать, а там пусть делают, что хотят.

Информативно. Коренев разгладил огрызок газеты в надежде, что хоть здесь найдется крупица полезной информации. «Заводской вестник» сообщал о выполнении плана на сто три процента, сетовал на проблемы с поставками сырья в прошлом квартале и хвалил отдельных сотрудников за старательный труд и изобретательность, проявленную при исполнении рабочих обязанностей.

Раздел «Из жизни руководства», занимавший основную часть полосы, в свою очередь проливал свет на повседневное времяпровождение Директора – нигде не упоминалось его имя, а исключительно должность, но непременно с большой буквы. Сообщалось, что Директор жив, здоров, в прекрасной физической форме, заботится о процветании фабрики, посвящает ей каждую минуту насыщенной жизни. Несмотря на огромную занятость, сумел выкроить несколько дней для отпуска и провел их в горах, прыгая, аки сайгак, по камням. На отдыхе среди прекрасной природы нашего края нашел большой белый гриб и видал всяких горных зверей – они Директора не боялись, а наоборот, выходили навстречу с целью полюбоваться выдающимся человеком и полизать соли из его рук.

Каждое слово выражало высшую степень восторга. Если бы Директор под скрип журналистского пера опорожнился с высоты этих самых гор, сей факт был бы преподнесен как событие героическое, совершенное с целью укрепления имиджа фабрики. Каждому рабочему полагалось восхищаться и гордиться работой на предприятии, ведомом к светлому будущему таким замечательным руководителем.

Коренев скомкал огрызок газеты и выбросил в мусорное ведро. Поглядел в зеркало, оценил свой жалкий облик, допил чай и устроился на тахте в надежде, что на этот раз обойдется без сновидений с Реей. Ее лицо чем-то походило на картину Логаевой.





#19.




Ильич тряс плечо и приговаривал:

– Вставай, молодой человек, да уходи, пока мне за тебя не влетело.

Коренев открыл глаза и уставился на наручные часы:

– Который час?

– Половина пятого.

Какой нехороший старичок. Не дает выспаться трудовому народу! Хотелось, чтобы оставили в покое и не мешали спать – впервые за последние дни выпало редкое счастье заснуть без сновидений.

– На проходной должен быть порядок. Сейчас все на работу попрут, а если тебя найдут, с работы попрут меня, – бубнил старичок и продолжал трясти, словно грушу.

– Встаю, встаю… – пробормотал Коренев. – Зачем кричать?

Он сел на лежаке и зевнул. Снаружи, через полуприкрытую дверь тянуло утренним холодом. Ильич по доброте душевной разрешил выпить кружку чаю. Коренев похлебал кипятку и прошел на фабрику.

План состоял в том, чтобы под стенами проходной подкараулить Владимира Анатольевича, идущего на работу, но Ильич вышел с ружьем и потребовал удалиться:

– Чего тут маячишь? – прикрикнул он. – Кыш отсюдова!

Коренев благоразумно отошел в сторонку и спрятался за угол ближайшего здания.

Владимира Анатольевича так и не дождался. Утешился возмущениями по поводу того, что его бросили среди скучных серых зданий, и никому и дела нет, как он выживает без еды и крова.

Постоял, сколько хватило сил, и отправился на прогулку по территории. Чтобы не заблудиться, делал карандашом маршрутные пометки на обратной стороне одной из страниц рукописи. Потом испугался, что у него найдут эту нарисованную от руки карту и примут за шпиона от конкурирующего предприятия, и рисовать перестал, а дорогу в лабиринте однообразных сооружений заучил на память.

Основным чувством, которое он испытывал, являлась смесь голода с негодованием. Ему повезло – он нашел столовую. График работы обещал, что откроется она к обеду, поэтому пришлось ходить кругами и мучиться от голода.

Портфель, составлявший все его имущество, телепался в руке тушей неведомого науке зверя. Из-за урчания в желудке приблизился к пониманию жизненных условий аборигенов Африки. Он жадно вдыхал запахи выжаренного масла, которые еще вчера вызывали у него тошноту и отвращение. Сейчас они казались самыми лучшими ароматами на земле и предвещали возможность набить живот чем-нибудь съедобным.

Наконец, двери заведения общественного питания распахнулись. Первый порыв был скупить все и наесться от пуза, но голос разума восторжествовал. Подсчитал, что при двухразовом умеренном питании денег ему хватит на неделю. Он, конечно, не собирался задерживаться на фабрике, но следовало проявлять благоразумие. Подавил порывы схватить «первое, второе, третье и компот» и взял скромную тарелку постного супа и кусок хлеба. Жевал тщательно, чтобы на дольше хватило.

По количеству тараканов фабричная столовая давала фору гостиничному буфету, но было безразлично – Коренев смахивал их ладонью со стола, отметая посягательства на тарелку с супом. Он-то за еду заплатил, а они норовили покушать на халяву.

– Кыш! Брысь! – шипел он, но тараканы не сдавались и раз за разом пытались брать тарелку осадой.

Остаток вечера провел на скамейке, которая обнаружилась с обратной стороны столовой. Сидеть было холодно, и даже подложенный под ягодицы портфель не спасал.

С наступлением вечера количество рабочих уменьшалось и упрощалось перемещение по фабрике. Он без труда отыскал отсутствующую дверь в таинственном «Отделе дознания» и провел ночь на том же стуле, но в этот раз обошлось без дождя и луж.

Следующие дни протекали в полном однообразии – сутки напоминали друг друга так же, как и фабричные здания. Коренев бродил по дорожкам и запоминал проходы и места. Иногда приближался к проходной, но каждый раз его обнаруживал Ильич, который, кажется, никогда не уходил домой. Старичок требовал предъявить пропуск, но так как предъявлять было нечего, их общение заканчивалось позорным бегством под прицелом старого ружья.

Ни Хоботова, ни Владимира Анатольевича не удалось повстречать за эти дни, и он заподозрил, что они являются плодом его больного воображения, поврежденного стрессом после убийства Нины Григорьевны.


С тоской вспомнил о Тамаре, которая жила себе в столице, ходила на высокооплачиваемую работу, планировала карьерный рост и горя не знала, пока он превращался в оборванца. Одежда по цвету и запаху походила на лохмотья, которые не каждый бездомный согласился бы носить.

Спустя пару дней у него начала ехать крыша. Он бродил по фабрике и приставал к встречным и поперечным с требованием найти Владимира Анатольевича. В ответ пожимали плечами и спешили убежать от нездорового гражданина в потрепанной одежде со специфическим уличным ароматом.

Иногда встречались люди в форме защитного цвета. При виде их рабочие ненавязчиво разбегались по срочным делам, скрываясь от внимательных глаз блюстителей порядка. Коренев тоже прятался, хотя по логике должен был обратиться к ним за помощью, но один лишь вид их недовольных лиц вызывал страстное желание отыскать щель и забиться в нее.

Наконец, он осмелел, принялся заходить во все помещения подряд и требовать телефон для срочного звонка, но найденные им телефонные аппараты действовали исключительно в границах фабрики.

– А в город или по стране вы не звоните?

– Нет, – ответила девушка с веснушками.

– Абсурд какой-то! – возмущался он. – Неужели никому ничего не нужно за пределами фабрики? Вы в другие города не обращаетесь?

– Иногда приходится, конечно, но редко.

– И что вы делаете?

– Идем к начальнику цеха, – робко ответила девушка, словно сомневалась, стоит ли сообщать эту важную информацию человеку, похожему то ли на бомжа, то ли на интеллигента, то ли на профессора, спившегося в ранней молодости.

– Как мне попасть на прием к начальнику? – потребовал Коренев, увидев спасительный свет в конце бесконечного тоннеля.

Выяснилось, что руководством принимается ограниченный круг лиц по установленному графику и исключительно по рабочим вопросам, а вот кто такой Коренев – еще разобраться надо. Тем более что никаких документов, подтверждающих его право находиться на территории предприятия, он предъявить не может.

– Да вы сговорились тут? – он все больше ощущал себя жертвой заговора, цель которого – всеми возможными и невозможными способами удержать его на фабрике. Для полноты конспирологической теории не хватало только мотива.

– А Владимира Анатольевича вы знаете? – задал обязательный вопрос, получил привычный отрицательный ответ и ушел, негодуя по поводу странных порядков, царящих на фабрике.

Он проклинал свою нерешительность. На листе бумаги таких смелых поискать надо, а в жизни он избегал конфликтов, хотя в отношениях с девушками вел себя смело – они, как правило, к рукоприкладству не прибегали. В их компании он был храбрым светским львом, умеющим пустить пыль в глаза. По крайней мере, так ему казалось.

Если вечер выдавался тихим, он дожидался, пока большинство сотрудников покинет рабочие места, и в полной тишине ложился на лавочку за столовой, чтобы понаблюдать за звездами. После отключения фонарей светящихся точек на небе высыпало огромное множество, и без труда верилось в бесконечность Вселенной, наполненной мириадами гигантских пылающих шаров, вокруг одного из которых летает планетка, заселенная жизнью. Мелкой, гадкой жизнью.

Ближе к полуночи возвращался в «Отдел дознания», цели и задачи которого оставались загадкой, и ночевал на том же стуле. Он забыл, когда в последний раз нормально спал – в кровати, под теплым одеялом, с разгоряченной Тамаркой. Или теплой Ленкой.

Интересно, хоть кто-то кинется искать его, поинтересуется, куда он пропал? Ваня? Виталик? Ленка? Он перебрал друзей, но ни на кого положиться не мог. Тамарка даже не заметит его отсутствия, хотя из всех знакомых он предпочел бы увидеть именно ее.

Как-то ему попался неадекватный прохожий с огромной седой бородой. Он отличался от остальных работников фабрики тем, что носил потертый костюм вместо робы с табельным номером.

– Вы не подскажете дорогу к выходу? – обратился к нему Коренев с надеждой.

Тот в ответ изрек с достоинством восточного мудреца:

– Кто бежит от себя, не найдет настоящего пути.

Какая чушь! С таким выражением лица можно изрекать любую глупость, и она будет восприниматься как откровение: «Кто не моет руки перед едой, заболеет дизентерией!»

– Ты касался смерти? – спросил странный прохожий, чей возраст маскировался огромной бородой. – Касался? Говори!

Кореневу показалось, что его пытаются схватить за воротник, и поспешил сбежать, но попался в руки охранников, которые сочли его поведение подозрительным.

– Покажите содержимое чемоданчика! – потребовали они.

Он подчинился и покорно глядел, как проходит досмотр личных вещей. Один из охранников, проявлявший самое сильное рвение обнаружил листок рукописи, на обратной стороне которого содержалась нарисованная карандашом от руки незаконченная карта фабрики.

– Что это? – потребовали пояснений.

Показал паспорт и рассказал, как попал на фабрику.

– А может быть, вы занимаетесь промышленной разведкой? Собираете секреты, ноу-хау всякие…

Клятвенно заверил, что тайны ему не нужны, а мечтает он только как можно быстрее покинуть предприятие. И был бы признателен, если бы его вытолкали взашей без всяких почестей. Дескать, согласен на все, лишь бы фабрику в глаза не видеть.

В ответ охранники посмеялись, сообщили, что решение данного вопроса не входит в их компетенцию. Вещи вернули, но страницу с картой изъяли – к счастью, это оказалась обложка рукописи – и отпустили восвояси, строго-настрого наказав на глаза не попадаться.

В конце концов, он запутался в днях недели и с трудом мог вспомнить, сколько времени провел на фабрике, поэтому нарисовал на обратной стороне одной из страниц календарь и зачеркивал палочки. К сожалению, из-за однообразия он часто забывал поставить очередной крестик. Деньги на еду закончились, но он сумел договориться с заведующей столовой и доедал за рабочими нераспроданные остатки. Еду отрабатывал мытьем посуды. Пока мыл тарелки, таращился на свое отвратительное отражение в зеркале. Из-за отсутствия бритвы борода разрослась и изменила внешность до неузнаваемости.

Вопрос с водой решился питьевым фонтанчиком у той же столовой. Вкус был отвратительным, но выбирать не приходилось.

Иногда у столовой показывался кот Мурзик. Он приходил за порцией объедков и ужинал на зависть Кореневу, которому объедки приходилось отрабатывать. Мурзика все любили, и он беспрепятственно заходил в любые помещения. Наевшись до отвала, кот устраивался на скамейке и дремал под последними теплыми лучами осеннего солнца.

Однажды приснился Владимир Анатольевич, который с укоризной глядел на опустившегося Коренева и покачивал головой:

– Молодой человек, на вас жалко смотреть! Не того я от вас добивался, когда отправлял на фабрику. Посмотрите на себя! Чем вы занимаетесь? Моете посуду за объедки? Позорище!

– А чего вы от меня хотели? – возмутился Коренев и проснулся от оглушительного свистка, возвестившего начало нового трудового дня.