Если

— Неа, для некоторых смелость может выглядеть именно так, особенно для трусов.

— Глубокая мысль. Ты сам это придумал?

— Я бы хотел сказать да, но это звучит слишком хорошо.

— Ну, спасибо. Рада, что хотя бы один человек не считает меня абсолютно глупой.

Он покачал головой.

— Я должен кое-что тебе сказать.

Когда люди говорят подобное — не жди ничего хорошего.

Мой желудок скрутило. Я всегда боялась, что существует что-то недосказанное, но все шло хорошо, и я убедила себя, что дело во мне — я всегда жду чего-то плохого.

— Что? — я пыталась звучать спокойно, но слова вышли с долей паники.

Эш опустил взгляд, колеблясь. Мое сердце забилось быстрее.

— Я люблю тебя. — Его бледно-нефритовые глаза встретились с моими.

Я чувствовала себя будто в фильме про супергероев, где девица в беде падает навстречу своей смерти, и затем из ниоткуда вылетает герой, подхватывает ее и взлетает в небо. Из крайности в крайность.

Эш был моим супергероем, за исключением того, что вместо сверхчеловеческой силы или способности летать, у него была суперчувствительность и волшебная кисточка.

Не знаю, почему, но я расплакалась. У меня не просто были глаза на мокром месте, по моим щекам текли слезы. Думаю, из-за того, как далеко зашел человек передо мной. Он был тем, кто даже не хотел защищать собственную жизнь, тем, кто всегда опускал голову, хотел быть забытым. А сейчас он пришел в себя.

— Почему ты плачешь? — спросил он, вытирая слезы.

— Потому что однажды ты станешь удивительным, а у меня есть возможность увидеть, как ты развиваешься перед моими глазами.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Ох, и я тоже. Люблю тебя. Уже некоторое время, — призналась я.

— Аналогично.

В ту ночь мы спали под открытым небом.



Эш



— Где Сара? — спросил я, когда проснулся.

Мама плакала в объятиях отца. Миллер стоял у подножия моей кровати, его глаза были опухшими и красными.

— Пап? — спросил я. Кто-то должен сказать мне, как Сара.

Его нижняя губа дрожала. Мой желудок ухнул вниз. Я никогда не видел своего отца плачущим. Он был сильным солдатом. Его выражение лица всегда оставалось бесстрастным.

— Эш... Сара умерла, — сказал отец. — Она не смогла.

Ноги моей матери пошатнулись, и Миллер рванул вперед, чтобы помочь отцу поймать ее.

Кап.

Кап.

Кап.

По окнам начала стекать вода. Затем они разбились. Комната наполнялась водой с невероятной скоростью.

Я наблюдал, как мои мама, папа и брат сражались, когда вода накрывала их. Я наблюдал, как их тела дергались, когда они глотали воду вместо воздуха. В конце концов все они замерли.

Я утонул последним.

Затем снова открыл глаза. Я был сухим. Я был в объятиях ткани.

Я проснулся в маленькой палате, обитой войлоком. Все было черно-белым. В углу лежала девочка лицом вниз.

— Сара? — спросил я. — Сара? — я подбежал к ней и опустился на колени, не в состоянии перевернуть ее из-за смирительной рубашки.


Я опустился ниже, толкая Сару плечом, пока она не повернулась.

Но это была не Сара. Девушка была яркой, несмотря на тусклость всего остального. Красивая девушка с карими газами и огненно-рыжими волосами. И она была мертва.



— Не можешь уснуть? — спросила Бёрд, когда я лежал с открытыми глазами. Сны были нечастными, но время от времени они всплывали на поверхность, как подсознательное напоминание. Они не позволяли мне ничего забыть. Чувство вины отчаянно пыталось цепляться за меня.

— Не позволяй мне нарушать твой сон.

— Нет, я уже проснулась. — Берд положила подбородок мне на грудь.

— Я хорошо сплю, — сказал я, почти защищаясь.

— Я знаю. Хотя иногда ты дергаешься во сне. Кошмары?

Я не хотел рассказывать ей, что с тех пор как начались наши отношения, у меня были кошмары о ее смерти, как предупреждение держаться от нее подальше.

— Я не очень много помню.

— Хм... — сказала Бёрд, как будто не была уверена, верить ли мне.

Она провела пальцами по моей футболке. Ее игривое прикосновение было на вкус как сахарная вата. Мои ощущения были усилены с тех пор как я перестал принимать лекарства.

— Твои пальцы холодные. — Я схватил ее за руку и обернул вокруг нее свою.

Мы лежали в тишине еще немного. Я видел ее слова, прежде чем понял их смысл. Красота сверкающих прозрачно-синих и бирюзовых волн иногда отвлекала меня от звука ее голоса.

— ... мне было пять. И моя мама оставила меня на маленькой детской площадке, что примыкала к нашей церкви. Она ушла буквально на пару минут, просто повесить ящик для пожертвований. Когда она вернулась, меня не было.

Я посмотрел ей в глаза, но она опустила взгляд на мою грудь, рисуя на ней воображаемые вихри кончиками пальцев.

— Пастор и мама начали искать меня, и она нашла меня не слишком поздно, блуждающей по тихому тротуару. Всю в крови. По-видимому, я даже не плакала. Мое лицо изуродовали. Я не помню ничего.

Она рассказывала мне историю своих шрамов.

Мое сочувствие быстро превратилось в гнев, так же как в ту ночь, когда эти куски дерьма пытались изнасиловать ее в переулке, я видел острые формы, напоминающие битое стекло. Я чувствовал на вкус что-то кислое. Я хотел вернуться во времени и причинить боль мерзавцу, который причинил боль Бёрд.

— Они нашли того, кто это сделал?

— Нет.

Я покачал головой в смятении. Я знал, что она не помнила этот момент, ведь каждый день она смотрела в зеркало, что было живым напоминанием произошедшего. Ее жизнь навсегда изменилась из-за случайного акта жестокости. Я хотел сказать ей, что она прекрасна, но, казалось, сказать ей это, будет преуменьшением. Ты не сможешь успокоить радугу, сказав, что она красочна, или сказав звезде, что она сияет. Иногда молчание говорит больше, чем слова.

Мы заключили сделку, и я знал, что в конце концов время настанет. Если я собирался быть прежним Эшем, я должен помнить о нем и той боли, что он испытал.

— Как ты знаешь, мою сестру звали Сара. Она была на четыре года младше меня. Она умерла в автомобильной аварии и эм... — я перестал говорить, потому что в моем горле образовался комок размером с кулак. — Я больше не был прежним.

Бёрд перестала игриво чертить вихри пальцами. Она положила ладонь мне на грудь и нежно гладила.

— Почему? — спросила она нежно.

— Я был за рулем, — произнес я, едва в состоянии связать слова вместе. — На ее месте должен был быть я.

— Нет. Это не так. — Тон Бёрд был на удивление решительным. — Как это случилось?

— Грузовой автомобиль врезался в нас, мы потеряли управление, перевернулись и рухнули в ручей. — Я сделал глубокий вдох, пытаясь сохранить самообладание. — Ей было только пятнадцать. Ребенок.

— Это был несчастный случай. Ты не можешь винить себя.

— Но я виноват, и я не могу заставить чувство вины исчезнуть. Я ушел из дома, потому что не мог просыпаться каждый день и быть свидетелем того беспорядка, который создал. И я просто хотел все забыть.

— Эш, из того, что я слышала, у тебя прекрасная семья, и уверена, они скучают по тебе. Уверена, они не винят тебя.

— Но я виню себя.

— Ты не виноват.

Но Бёрд не понимала, что меня нужно винить. Я сделал больно всем, кого любил: моей сестре, Миллеру, маме и папе. Я даже не мог больше смотреть им в глаза. Я думал только о том, что каким-то образом испорчу жизнь Бёрд, потому что я был настолько сломлен, насколько она даже не понимала. Тем не менее, я боялся потерять ее и не знал, как сказать ей. Я собирался сделать этой ночью, но когда она посмотрела на меня, напуганная тем, какие плохие новости я мог принести, я почувствовал к ней только любовь. Я знал, что она для меня на первом месте во всем. Я никому не позволю ранить ее, включая себя. Вместо этого я решил признаться ей в любви. Потому что это было правдой, и потому что она была причиной, почему я хотел жить.

Этой ночью я раскрыл ей кое-какую правду, но сохранил одну самую важную.

Я кивнул, но слезы, скользящие по моим щекам, отражали реальность. Я обвинял себя. Я всегда буду это делать.