Эммануэль

– Для нас, для нас. Мы проницательны и умны, но наши чувства выше вашего понимания. Мы рассуждаем подобно Эйнштейну, а любим в стиле Поля и Виргинии.

Она пожала плечами:

– Законы Эйнштейна не имеют и никогда не будут иметь отношения к человеческой любви. Любовь – не предмет физики.

– Совершенно верно, совершенно верно, – согласился молодой человек. – Здесь и начинаются трудности. Человечество знает только теперешнюю жалкую ступень любви. В этом трагедия рода. Мы должны сосредоточиться на том, чтобы сейчас уже превзойти наши возможности, но пока мы можем только конструировать нашу любовь для нас самих. Неудивительно, что конструкция так неудачна.

– Мир, – сказала Эммануэль, – холодный, гладкий кусок перкаля, но мы должны сделать его более выразительным, собрать в складки, поставить на нем свое личное клеймо.

– Время – великий утюг, оно позаботится об этом. Вернитесь через пару тысячелетий назад и посмотрите, останутся ли ваши следы от вашего портновского искусства.

– Может быть, любви больше и не будет, но следы ее останутся.

Молодой человек прихлебнул из большою бокала и решил переменить тему:

– Провести афинскую ночь с целым стадом мужчин – это дело не метафизики, это дело фантазии. Вы здесь прекрасно проводите каникулы. Но это же исключение из правил вашей обычной жизни: вы уклонились от морали, но не создали никакой новой, своей.

– Вы ошибаетесь, я пришла сюда и делала всю ночь то, что я делала, потому что считаю это правильным!

– «В чистоте все чисто, и нет ничего нечистого самого по себе», – говорит святой Павел, но добавляет: «Все позволено, но не все из этого обязательно». Если вы хотите изменить мир, то не думаете же вы, что его можно изменить только на таких веселых вечеринках. Вы должны приступить к осуществлению вашей новой морали у себя дома, и не только по праздникам, но и в будни. Ваше отношение к делу приобретет вескость неопровержимого доказательства, коль скоро ваше поведение в Малигате станет для вас ежедневной рутиной. А пока вы остаетесь конформистом, примирившимся с условностями, пока вы превращаетесь в неистового любовника только после захода солнца, что же я могу думать об этом? Я только тогда стану вашим последователем, когда вы скажете, например, что вы привели Жана к Маре. Или когда вы расскажете своему супругу, что после обеда отдались его друзьям. Не по секрету, а на виду у всех. Не только этой ночью, но и во всякую ночь.

Он замолчал. Эммануэль встала, не боясь показаться невежливой. Интересно, можно ли отыскать снова Мерви? Вдруг она наткнулась на металлический орнамент двери. Она не думала уходить, но дверь была открыта, и Эммануэль воспользовалась ею. Она прошла пустынную галерею. Была жаркая ночь. Она заглядывала в разные комнаты, все были полны народу. И вдруг она увидела Марио! Она вскрикнула от радости, но он не услышал ее, не заметил: он слишком был занят любовью с каким-то юным Ганимедом…

Она подошла на цыпочках, стараясь сдержать смешок, и заглянула через плечо Марио на бьющееся под ним обнаженное тело. Это была Би.

Эммануэль чуть не потеряла сознание. Ее чистая маленькая Би! Марио, который никогда не интересовался женщинами, яростно совокупляется с той, к кому Эммануэль напрасно стремится уже столько дней. Она еще раз взглянула, но глаза ее уже ничего не могли различить. Слезы обиды застилали ее взор. Она пошла, сама не зная куда, пока в одной из комнат не увидела Ариану, сидящую в группе гостей. Эммануэль кинулась к ней, упала на колени, положила голову на бедра графини.

– Возьми меня отсюда, – взмолилась она, – Я не хочу здесь больше оставаться. Пойдем отсюда!

– Но в чем дело дорогая, – спросила Ариана с притворным участием, кто-нибудь обидел тебя?

– Нет. Никто. Но я хочу домой.

– Домой? Но там никого нет. Что ты будешь там делать?

– Тогда возьми меня к себе.

– Ты в самом деле хочешь ко мне?

– Да.

– И останешься у меня?

– Да, да!

– И будешь моей?

– Да, обещаю. Буду. Я хочу этого.

– Ты не обманываешь?

– Разве ты не видишь, у меня нет никого, кроме тебя!

Ариана наклонилась и поцеловала ее.

– Поехали!

Эммануэль провела рукой по волосам Арианы.

– Я буду делать все, что ты захочешь Подруга взяла ее за руку и повела по залитым лунным светом мраморным ступеням вниз, в сад.

– Но я же совсем голая, – пожаловалась капризным голосом избалованного ребенка Эммануэль, – А, какая разница!

Они ехали в автомобиле Арианы, не нарушая молчания. Голова Эммануэль лежала на плече Арианы. Начинался рассвет, один за другим гасли уличные фонари. Мимо них проплывали автобусы, торговцы устанавливали свои тележки. На перекрестке, где машины и люди ждали зеленого света, уличные мальчишки таращили глаза на открытый «родстер», в котором сидела совершенно обнаженная женщина.

Лакей открыл тяжелые двери посольства. Обе женщины поднялись в комнаты Арианы. Эммануэль тут же кинулась в постель, свернулась калачиком. Голос Арианы долетал до нее уже сквозь сон.

Графиня сняла кимоно, свидетеля ее подвигов в Малигате. Открыла маленькую дверь в соседнюю комнату.

– Иди-ка сюда, посмотри, – произнесла она, прижав палец к губам. Ее муж подошел к краю кровати.

– Смотри на нее, – прошептала Ариана. – Она моя, но я буду ее одалживать тебе.

Потом, сделав ему знак, чтобы он ушел, она упала на постель рядом со спящей Эммануэль. Обхватила ее обеими руками и провалилась в сон.






Счастье Арианы




Жизнь у Арианы стерла и дни, и ночи. Долго ли оставалась у нее Эммануэль? Вернулся ли уже ее муж? Она не имела об этом ни малейшего представления.

– Всякий раз, когда я застану тебя бездельничающей, я буду тебя наказывать, – так предупредила Ариана Эммануэль. И она держала свое слово, ведя точный учет часам, которые Эммануэль проводила, наслаждаясь своим телом самостоятельно. Если же Эммануэль слишком долго спала по утрам или же проводила много времени за туалетом, ее подвергали немедленному наказанию. Она обязана проводить время в постели, подвергаясь обучению интенсивному и в строгом ритме, таком, какого она не знала до сих пор.

– Будь ненасытной, – увещевала ее наставница, и, к своему великому изумлению, Эммануэль такой и становилась.

«Аутоэрастия» – так называла этот вид занятий Ариана, и хвалебная песнь этой страсти постоянно звучала из ее уст.

– Это необходимо так же, как нужна меткость в бейсболе или крокете… Любить – без этого человек не может обойтись так же, как без еды и дыхания. И если кто-то считает мастурбацию потерянным временем, тогда потерянное время и писание портретов на холсте, и сочинение концерта для флейты… Если хочешь знать, мастурбация – это поэзия!

И еще она говорила:

– Я могла бы перенести, если бы ты сказала, что больше не хочешь заниматься любовью, но я бы тебя убила, услышав, что ты отказываешься от мастурбации.

И еще:

– Когда ты познакомишься с новой девицей, спроси ее, сколько раз в день она забавляется сама с собой. И если она делает это не так часто, как ты, она не стоит твоего внимания.

Или же:

– Знаешь ли, что многие мужчины женятся, даже не пытаясь узнать, мастурбировали ли когда-нибудь их невесты? Что за любовь может быть у них? И снабжала это таким примечанием:

– Есть мужчины, которые предпочитают жениться на женщинах, совершенно равнодушных к своему полу… Я думаю, что это извращение!

Ариана заставляет свою узницу ласкать самое себя до изнеможения. Потом она вытягивается на ее неподвижном теле и трется о ее ноги, ее живот, грудь, лицо, пока сама не оказывается в сладком обмороке.

Порой она ложится на спину, закинув руки за голову, и Эммануэль приникает к ней. Бутон плоти Арианы, выпуклый и твердый, вырастает от прикосновения языка Эммануэль, и та иногда подолгу держит его во рту.

Когда Ариана утомляется, она зовет Жильбера и указывает на Эммануэль:

– Теперь ты!

И он сливается с Эммануэль по два, по три, по четыре раза в день. Теперь он занимается любовью только с нею. И когда он изливается в Эммануэль, Ариана наклоняется к ней и пьет этот коктейль.

– Ты не думаешь, – сказала она однажды своему супругу, – что Эммануэль была бы для тебя идеальной женой? И твоим друзьям она очень подойдет – они имели бы ее, когда захотят.

Когда они снова оставались одни, Ариана продолжала наставлять Эммануэль:

– Одного супруга тебе никак не должно хватать.

– Но… А как же ты?

– Я люблю раздаривать своих мужей.

– Мужей? Разве их у тебя несколько?

Прекрасная графиня засмеялась:

– Я имею в виду будущих.

Эммануэль подозрительно посмотрела на подругу:

– Ты больше не любишь Жильбера?

– Почему ты так думаешь?

– Но ты же отдаешь его мне.

– Если бы я его не любила, я бы его тебе никогда не дала.

– Значит, ты решила делить его с другими?

– Не совсем так… Ты знаешь, я никогда ничего не решаю заранее. Я прихожу в ужас от всяких планов и проектов. Я жив и живу. И что бы ни происходило, все идет к лучшему.

– Так. Если ты останешься с мужем – это хорошо. А если ты его потеряешь это тоже хорошо?