Двойная звезда. Звездный десант
Часть 3 из 20 Информация о книге
Дюбуа фыркнул: «Какой там „сознательно“ – ты посмотри на него! Видал когда-нибудь петуха, вышагивающего по двору? Да, с виду этот тип вылитый шеф, черепушка такой же формы… Но внутри-то она пустая! Нервишки не выдержат, сорвется и все испортит! Ни за что такому не сыграть, как надо, – он не актер, а одно название!» Если бы бессмертного Карузо обвинили в том, что он «пустил петуха», он и то бы не оскорбился сильнее. Однако, думаю, в тот миг я не посрамил мантию Бёрбеджа и Бута, так как продолжал спокойно полировать ногти. Впрочем, про себя я решил, что в один прекрасный день заставлю приятеля Дюбуа сперва смеяться, а затем – плакать, и все это в течение двадцати секунд. Я подождал еще немного, поднялся и направился в «тихий уголок». Они моментально заткнулись. Тогда я негромко сказал: – Бросьте, господа. Я передумал. Дюбуа несколько расслабился: – Так вы отказываетесь? – Я имею в виду, вы меня ангажировали. И можете ничего не объяснять. Дружище Бродбент уверял, что работа не побеспокоит мою совесть. Я ему верю. Насколько я понял, нужен актер. Деловые заботы моего продюсера меня не касаются. Я согласен. Дюбуа разозлился, но промолчал. Я думал, Бродбент будет доволен и перестанет нервничать, но он обеспокоился пуще прежнего. – Ладно, – согласился он, – продолжим. Лоренцо, не могу сказать, на какой срок вы понадобитесь. Но не больше нескольких дней. И то играть придется раз или два – по часу, примерно. – Это не так уж важно. Главное, чтобы я успел как следует войти в роль… Так сказать, перевоплотился. Но все же – сколько дней я буду занят? Нужно ведь предупредить моего агента… – Э нет. И речи быть не может. – Но – сколько? Неделя? – Меньше. Иначе – мы идем ко дну. – А? – Ничего, не обращайте внимания. Сто империалов в день вас устроят? Я немного помялся, но вспомнил, как легко он выложил сотню за короткий разговор со мной, и решил, что самое время побыть бескорыстным. Я махнул рукой: – Это – потом. Не сомневаюсь, вы заплатите гонорар, соразмерный важности моей работы. – Отлично. Бродбент в нетерпении повернулся к Дюбуа: – Джок, свяжись с ребятами. Потом позвони Лэнгстону, скажи: начинаем по плану «Марди Гра». Пусть сверяется с нами. Лоренцо… Он кивнул мне, и мы прошли в ванную. Там он открыл небольшой ящичек и спросил: – Сможете что-нибудь сообразить из этой ерунды? Ерунда и есть – из тех непрофессиональных, но с претензией составленных гримерных наборов, какие приобретают недоросли, жаждущие славы великих артистов. Я оглядел его с легким презрением: – Я так понимаю, сэр, вы хотите начать прямо сейчас? И без всякой подготовки? – А? Нет-нет! Я хочу, чтобы вы… изменили лицо. Чтобы никто не узнал вас, когда мы отсюда выйдем. Это, наверное, не сложно? Я холодно ответил, что быть узнаваемым – тяжкое бремя любой знаменитости. И даже не стал добавлять, что Великого Лоренцо во всяком публичном месте узнают толпы народу. – О’кей. Тогда сделайтесь кем-нибудь другим. Он круто повернулся и вышел. Я, покачав головой, осмотрел то, что Дэк считал моими орудиями производства. Грим – в самый раз для клоуна, вонючий театральный клей, фальшивые волосы, с мясом выдранные из ковра в гостиной тетушки Мэгги… Силикоплоти вообще ни унции, не говоря уж об электрощетках и прочих удобных новинках нашего ремесла. Но если ты действительно мастер, то способен творить чудеса, обходясь лишь горелой спичкой или тем, что найдется на любой кухне. Плюс собственный гений, разумеется. Я поправил свет и углубился в творческий поиск. Есть разные способы делать знакомое лицо незнакомым. Простейший – отвлечь внимание. Засуньте человека в мундир, и его лица никто не заметит. Ну-ка, припомните лицо последнего встреченного вами полисмена! А смогли бы вы узнать его в штатском? То-то. Можно также привлечь внимание к отдельной детали лица. Приклейте кому угодно громадный нос, украшенный к тому же малиново-красным прыщом. Какой-нибудь невежа в восторге уставится на этот нос, а человек воспитанный – отвернется. И никто не запомнит ничего, кроме носа. Но этот примитив я отложил до другого раза. Моему нанимателю, как я понял, требовалось, чтобы меня не заметили вовсе. Это уже потрудней: обращать на себя внимание куда легче. Требовалось самое распростецкое, незапоминающееся лицо, вроде истинного лица бессмертного Алека Гиннесса. Мне же с физиономией не повезло: слишком уж она аристократически утонченна, слишком красива – худшее из неудобств для характерного актера. Как говаривал отец: «Ларри, ты чересчур смазлив! Если вместо того, чтобы учиться ремеслу, будешь валять дурака, то пробегаешь лет пятнадцать в мальчиках, воображая, что ты актер, а остаток жизни проторчишь в фойе, торгуя леденцами. „Дурак“ и „красавчик“ – два самых оскорбительных амплуа в шоу-бизнесе, и оба тебе под стать». Потом он доставал ремень и начинал стимулировать мой мозг. Отец был психологом-практиком и свято верил, что регулярный массаж gluitei maximi[1] посредством ремня весьма способствует оттоку лишней крови от детского мозга. Теория, возможно, хлипковата, но результаты налицо: когда мне стукнуло пятнадцать, я делал стойку на голове на слабо натянутом канате, декламировал страницу за страницей из Шекспира и Шоу, а из прикуривания сигареты мог устроить целый спектакль. Я все еще размышлял, когда Бродбент заглянул в ванную. – Да господи ты боже!.. – завопил он. – Вы и не начинали? Я холодно глянул на него: – Я так понял – вам нужна моя лучшая творческая работа. А сможет, к примеру, повар, будь он хоть cordon bleu[2], приготовить какой-нибудь новый соус, сидя на лошади, скачущей галопом? – К дьяволу всех лошадей! – Он посмотрел на часы. – У вас еще шесть минут. Если не уложитесь, придется выходить как есть. Ладно. Конечно, времени бы побольше, однако я дублировал отца в его коронном номере «Убийство Хьюи Лонга» (пятнадцать лиц за семь минут) и однажды сыграл на девять секунд быстрее! – Стойте, где стоите, – бросил я. – Момент. И я стал Бенни Греем – ловким, неприметным человечком, убивающим направо и налево в «Доме без дверей». Два легких мазка от крыльев носа к уголкам рта – для придания щекам безвольности, мешки под глазами и землистый «Макс Фактор № 5» поверх всего. На все около двадцати секунд – я мог бы наложить этот грим во сне. «Дом» выдержал девяносто два представления, прежде чем его записали на видео. Я повернулся к Бродбенту. Тот ахнул: – Господи! Прямо не верится… Продолжая быть Бенни Греем, я даже не улыбнулся. Он и вообразить не мог, что вполне можно обойтись без грима! С гримом, конечно, проще, но мне он нужен был исключительно для Бродбента. Тот в простоте душевной полагал, что все дело в краске да пудре. А Бродбент все еще глазел на меня. – Слушайте, – умерив голос, протянул он, – а нельзя ли проделать такое со мной? Только быстро. Я уже собрался ответить «нет», но тут понял, что это своего рода вызов моему мастерству. Ужасно захотелось сказать: попади он в руки моему отцу пятилетним, сейчас был бы готов торговать на улице сахарной ватой. Однако я придумал нечто получше: – Вы просто хотите, чтобы вас не узнали? – Да-да! Можно меня наштукатурить как следует, налепить фальшивый нос или еще чего? Я покачал головой: – Как бы я вас ни «штукатурил», все равно будете не лучше мальчишки на Хеллоуин. Играть-то вы не умеете, и учиться поздновато. Ваше лицо трогать не будем. – Все же… Если приделать мне этакий рубильник… – Послушайте, «этакий рубильник» только привлечет к вам внимание, будьте уверены! Как вам понравится, если кто-нибудь из знакомых, увидев вас, скажет: «А здорово этот верзила похож на Дэка Бродбента! Прямо вылитый, разве что нос другой»? – А? Меня такое устроит. То есть пока он уверен, что это не я. Я-то сейчас должен быть… В общем, на Земле меня нет. – Он будет абсолютно уверен, что это не вы. Походка – вот ваша основная беда. Мы ее поменяем, и это будете вовсе не вы, а любой другой высокий, плечистый парень, немного смахивающий на Дэка Бродбента. – О’кей. Как я должен ходить? – Нет, вы этому не научитесь. Мы заставим вас ходить, как надо. – Это как? – Насыплем мелких камешков в носки башмаков. Это вынудит вас опираться больше на пятки и ходить прямее. Таким образом, вы избавитесь от скрюченности и кошачьих повадок космолетчика. Мм… А лопатки стянем клейкой лентой, чтобы вы не забывали расправлять плечи. Этого будет вполне достаточно. – Думаете, стоит изменить походку, и меня не узнают? – Мало того – никто не сможет сказать, почему так уверен, что перед ним не вы. Подсознательная уверенность не оставит никаких сомнений. Можно, если хотите, поработать еще и с лицом, просто ради вашего спокойствия… Мы вышли из ванной. Я, конечно, оставался Бенни Греем: если уж вошел в роль, требуется некоторое усилие, чтоб вновь стать самим собой. Дюбуа занимался видеофоном. Он поднял глаза, увидел меня, и у него отвисла челюсть. Джок, как ошпаренный, вылетел из «тихого уголка» и заорал: – Это еще кто? Где актер? На меня он посмотрел лишь мельком: Бенни Грей – этакий вялый, неприглядный мужичонка, смотреть не на что. – Какой актер? – поинтересовался я ровным, бесцветным голосом Бенни. Дюбуа одарил меня еще одним взглядом и вновь отвернулся бы, кабы не обратил внимания на одежду. Бродбент, расхохотавшись, хлопнул товарища по плечу: – Тебе, помнится, не нравилась его игра? Затем уже другим тоном: – Со всеми успел связаться? – Д… да. – Дюбуа, совершенно убитый, еще раз посмотрел на меня и отвел взгляд. – О’кей. Через четыре минуты нужно сваливать. Посмотрим, Лоренцо, как быстро вы обработаете меня. Дэк успел снять ботинок, куртку и взялся за сорочку. Тут засветился сигнал над дверью и зажужжал зуммер. Дэк застыл: – Джок, мы что, ждем кого-то? – Это Лэнгстон, наверно. Он говорил – может, успеет заскочить до того, как мы отчалим. Дюбуа направился к двери: – Не похоже. Это скорее… Я так и не успел узнать, на кого похоже это скорее. Дюбуа отворил. В дверях, будто гигантская поганка из ночного кошмара, стоял марсианин. Какое-то время я не видел ничего, кроме марсианина. И не замечал ни Жезла Жизни в его ложнолапах, ни человека за его спиной.