Двойная звезда. Звездный десант

– Марсианский Жезл Жизни, не так ли, сэр? Любопытно. Вы сможете оставить его здесь, с ним ничего не случится.

– Жезл я возьму с собой, – ответил я.

– Сэр?..

Он заломил брови, ожидая, что я тут же исправлю эту очевидную ошибку.

Я перебрал в памяти излюбленные фразы Бонфорта и выбрал одну: ясный намек на излишнюю самоуверенность собеседника:

– Вы, сынок, свое плетите как хотите, а моего не путайте.

С его лица окончательно исчезло всякое выражение.

– Прекрасно, сэр. Сюда, будьте любезны.



У входа в тронный зал мы остановились. Далеко впереди стоял на возвышении пустой трон. По обе стороны прохода к нему томились в ожидании придворные и знать. Видно, Патил подал условный знак: заиграл гимн Империи, и все застыли – Патил навытяжку, словно робот, я – чуть ссутулясь, как и положено пожилому, перегруженному работой человеку, исполняющему свой долг, остальные – как манекены. Надеюсь, мы никогда не откажемся полностью от расходов на содержание двора – вся эта шикарно разодетая массовка создает незабываемое зрелище.

С последними тактами гимна к трону подошел Виллем, принц Оранский, герцог Нассауский, великий герцог Люксембургский, командор ордена Священной Римской империи, генерал-адмирал Вооруженных сил Империи, Советник Гнезд Марса, Защитник бедных и, Божьей милостью, король Нидерландов и император Планет и межпланетного пространства.

Лица его я разглядеть не мог, но атмосфера церемонии вызвала во мне теплую волну доброжелательности. Я не был больше противником монархии.

Отзвучал гимн, король Виллем сел, кивнул в ответ на поклоны, и толпа придворных немного ожила. Патил куда-то пропал, а я, с Жезлом под мышкой, начал восхождение к трону, хромая даже при слабом лунном притяжении. Все это здорово напоминало путь к внутреннему Гнезду Кккаха, разве что здесь я ничего не боялся. Было немного жарко, да звенело в ушах. Вдогонку звучала мешанина из земных гимнов – от «Короля Кристиана» до «Марсельезы», «Знамени, усыпанного звездами» и прочих. Поклон у первой линии, поклон у второй, и последний, самый низкий, прямо перед ступенями. Колен я не преклонил – это только дворянам положено, а простолюдины делят со своим сувереном его суверенитет. В театре и в стереофильмах это часто показывают неправильно, потому Родж мне все тщательно объяснил.

– Ave, Imperator![5]

Будь я голландцем, сказал бы: «Rex»[6], но я – американец. Мы обменялись вызубренной школьной латынью – он осведомился, чего я хочу, я напомнил, что он меня призвал и так далее. Затем он перешел на англо-американский с легким акцентом Восточного побережья:

– Ты верно служил нашему отцу. Мы выражаем надежду, что и для нас ты будешь верным слугой. Ответь же.

– Воля императора – закон для меня, ваше величество.

– Приблизься.

Может, не стоило так спешить – ступени были высоки и круты, а нога действительно вела себя ужасно. Боль хоть и психосоматическая, но ничем не лучше настоящей. Я чуть было не загремел вниз, а Виллем вскочил с трона и поддержал меня за локоть. Придворные ахнули. Император улыбнулся и сказал вполголоса:

– Ничего, старина, мы все это быстро провернем.

Он довел меня до табурета у самого трона и усадил на одно неловкое мгновение раньше, чем сел сам, протянул руку за свитком, развернул его и сделал вид, будто внимательно изучает чистый лист.

Зазвучала камерная музыка, придворные начали делать вид, будто замечательно проводят время. Дамы хихикали, джентльмены отпускали любезности, трепетали веера… Никто не покидал своего места, но и не стоял столбом. Маленькие пажи, точь-в-точь херувимы Микеланджело, сновали по залу, разнося сладости. Один, став на колено, протянул поднос Виллему, и тот, не отрывая глаз от свитка, взял с него конфету. Мальчик предложил поднос и мне, я тоже взял что-то, лихорадочно соображая, прилично ли так поступить. «Что-то» оказалось изумительной шоколадкой, какие делают только в Голландии.

Вскоре я обнаружил, что многих придворных знаю по газетным фото. Здесь были почти все безработные земные монархи, скрывающиеся под вторыми титулами – герцогов, графов. Одни говорят, Виллем нарочно подкармливает их, чтобы придать блеска двору, другие – что его цель держать их при себе подальше от политики и прочих соблазнов. Вероятно, верно и то и другое. Полно было и некоронованной знати всех национальностей; некоторые из ее представителей и впрямь зарабатывали себе хлеб насущный.

Я невольно старался различить в толпе габсбургские губы и виндзорские носы.

Наконец Виллем отложил свиток. Музыка и разговоры разом стихли. В мертвой тишине он произнес:

– Весьма достойные люди. Мы подумаем.

– Благодарю вас, ваше величество.

– Мы все взвесим и известим тебя.

Наклонившись ко мне, он прошептал:


– Не вздумай пятиться по этим проклятым ступеням! Просто встань; я сейчас исчезну.

– О, спасибо, сир, – прошептал я в ответ.

Он поднялся (я тоже поспешно вскочил на ноги) и удалился в своей развевающейся мантии. Оглянувшись, я заметил несколько изумленных взглядов, но вновь заиграла музыка, придворная массовка занялась светскими беседами, а я смог потихоньку уйти.

На выходе меня подхватил Патил:

– Сюда пожалуйте, сэр.

Театрализованное представление закончилось, начиналась настоящая аудиенция. Патил провел меня сквозь маленькую дверцу, по длинному узкому коридору, еще к одной двери. За ней оказался самый обычный кабинет, разве что на стене висел щит с гербом дома Оранских и бессмертным девизом: «Я буду отстаивать!» Посреди комнаты стоял громадный письменный стол, заваленный грудой бумаг. В центре его, под металлическим пресс-папье в виде детских башмачков лежал оригинал списка, копия с которого была у меня в кармане. На стене в раме висел семейный портрет: покойная императрица с детьми. У другой стены – потертый диван и рядом – небольшой бар, несколько кресел и качалка возле стола. Все остальное вполне подошло бы к несуетно-деловой обстановке кабинета домашнего врача.

Патил меня покинул; дверь за ним захлопнулась. Я не успел даже решить, прилично ли сесть куда-нибудь, как в дверь напротив поспешно вошел император, бросив на ходу:

– Привет, Джозеф. Погоди минуту, я сейчас.

Он скорым шагом пересек кабинет и скрылся за третьей дверью. Два лакея шли следом, принимая от него облачение, которое он сбрасывал на ходу. Вскоре император вернулся, застегивая по дороге молнию на комбинезоне:

– Ты-то коротким путем прошел, а я – через весь дворец. Черт меня побери, если я не прикажу архитектору прорубить сквозной туннель от задней стены тронного зала. Мне пришлось обойти три стороны квадрата, потому что единственная альтернатива – шагать полуобщественными коридорами, одетым, как цирковая лошадь. – Он добавил задумчиво: – Никогда не надеваю под это дурацкое облачение ничего, кроме подштанников.

– Обезьяний пиджак, что на мне, тоже не самая удобная вещь в моем гардеробе, сир, – заметил я.

Император пожал плечами:

– Ладно, все это – издержки нашей работы. Ты уже налил себе?

Он выдернул из-под пресс-папье список кандидатур:

– Нет? Так наливай; и мне, пожалуйста, тоже.

– Что вам налить, сир?

– Э? – Император обернулся и внимательно глянул на меня. – Как всегда. Виски со льдом, конечно.

Я молча организовал выпивку, добавив себе малость воды. По спине пробежал холодок: если Бонфорт знал, что император пьет виски со льдом, почему в досье об этом ничего не сказано?

Но Виллем принял стакан, пробормотал: «Ну, чтоб сопла не остыли» – и вновь погрузился в изучение списка. Внезапно подняв взгляд, он спросил:

– Джозеф, а что ты скажешь про этих ребят?

– Сир?.. Ну, это, конечно, только основа кабинета…

Мы, где только можно, раздавали по два портфеля в одни руки, а Бонфорт совмещал обязанности премьер-министра с должностями министров обороны и финансов. В трех случаях на должность заступали замы ушедших в отставку министров – науки, по делам населения и по внеземным территориям. Люди, котором предстояло занять эти посты в постоянном правительстве, были нужны для предвыборной кампании.

– Да, да, ваш второй эшелон… мм… А вот этот… Браун?

Я был неприятно удивлен. Мне сказали, Виллем одобрит список без обсуждения. Я ждал в основном отвлеченного трепа и не боялся – хорошим собеседником легко прослыть, всего лишь не перебивая.

А Лотар Браун… Известный тип – «перспективный молодой политик». Я знал его по фарли-досье да со слов Билла и Роджа. Он появился на горизонте уже после отставки Бонфорта и не занимал раньше правительственных постов, но успел проявить себя в роли партийного функционера. По словам Билла, Бонфорт намеревался быстро его продвигать, а значит, надо дать ему шанс проявить себя во временном правительстве. Он прочил Брауна в министры внеземных путей сообщения.

Родж Клифтон Брауна, похоже, не одобрял; он поначалу вписал на это место Анхеля Хезуса де ла Торре-и-Переса, заместителя бывшего министра. Однако Билл подчеркнул, что, раз с Брауном не все ясно, сейчас подходящий момент его проверить: правительство временное, натворить дел он, если что, не успеет. И Клифтон сдался.

– Браун? – ответил я. – Перспективный юноша. Очень талантливый.

Виллем промолчал и вновь опустил глаза. Я лихорадочно вспоминал, что там у Бонфорта было о Брауне. Талантливый… прилежный… аналитический склад… Было ли там что-нибудь «против»? Да нет, разве что «немного чересчур любезен». Так это не смертельно. С другой стороны, о «верности», скажем, или «честности» Бонфорт вообще не упомянул. Впрочем, это ничего не значило: фарли-досье – собрание сведений, а не исчерпывающая характеристика.

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте.
Купить недорого с доставкой можно здесь