Двое могут хранить секреты
Часть 3 из 11 Информация о книге
К сожалению, толку от меня мало, поскольку я ничего не помню, кроме того как Мелани пыталась помочь мистеру Баумену. Не больше пользы и от Эзры. Бабуля единственная, кто обратила внимание на мелкие детали – на то, что рядом с мистером Бауменом валялись зонтик и коробка фирмы «Таппервеар». А что касается полицейских следователей, то Райан Родригес меня разочаровывает. Он повторяет одни и те же вопросы, едва не опрокидывает свою новую кружку с кофе и постоянно запинается на фамилии Мелани. К тому времени, когда он благодарит нас и бабуля провожает его до входной двери, я убеждена, что ему потребуется еще несколько лет практики, прежде чем его снова выпустят на самостоятельное задание. – Какой-то он неорганизованный, – заявляю я, когда бабуля возвращается на кухню. – Местные жители воспринимают его всерьез как полицейского? Бабушка достает из соседнего с плитой шкафа сковородку и ставит на переднюю конфорку. – Райан вполне дееспособен, – деловито говорит она, доставая из холодильника масленку. Ставит ее на стол, отхватывает здоровый кусок сливочного масла и кладет на сковородку. – Может, он и кажется немного рассеянным. Два месяца назад у него умер отец. От рака. Они были очень близки. А за год до этого умерла его мать, одно к одному в этой семье. Райан самый юный и единственный, кто все еще здесь живет. Думаю, ему одиноко. – Он жил с родителями? – спрашивает Эзра. – Сколько же ему лет? Мой брат осуждает взрослых, продолжающих жить с родителями. Он, подобно Сейди, будет одним из тех, кто уезжает, едва на аттестате о среднем образовании высыхают чернила. У него составлен план на десять лет, включающий в себя самую неблагодарную работу на радио, а в свободное время подработку диджеем, пока он не наберется достаточно опыта, чтобы вести собственную программу. Я стараюсь не впадать в панику, когда представляю, как брат оставляет меня заниматься… неизвестно чем. – Кажется, двадцать один год. Или двадцать три, – говорит бабуля. – Все дети Родригесов жили дома, пока учились в колледже. Райан остался, узнав, что его отец заболел. Эзра виновато пожимает плечами, а я навостряю уши. – Двадцать три? – повторяю я. – Он учился в одном классе с Лейси Килдафф? – Кажется, так, – отвечает бабуля, разбивая яйца на шипящую сковородку. Я колеблюсь. Я едва знаю свою бабушку. Мы никогда не разговаривали о моей пропавшей тете во время натянутых, нечастых разговоров по «Скайпу», и я понятия не имею, была ли смерть Лейси чересчур болезненной для нее из-за того, что случилось с Сарой. Может, мне следует держать рот на замке, но… – Они дружили? – выпаливаю я. На лице Эзры появляется выражение «ну, началось». – Не могу сказать. Разумеется, друг друга они знали. Райан рос по соседству, и они оба работали на… «Ферме страха». – Пауза перед новым названием настолько мала, что я едва ее замечаю. – Большинство из городских детей там работали. И по-прежнему работают. – Когда она открывается? – спрашивает Эзра. Он глядит на меня так, будто делает мне одолжение, но мог и не беспокоиться. Я посмотрела расписание в Интернете, как только узнала, что мы переезжаем в Эхо-Ридж. – В следующие выходные. Как раз перед началом занятий в школе, – говорит бабуля. Занятия в школе Эхо-Риджа начинаются позже всех других мест, где мы учились, очко в ее пользу. В Ла-Пуэнте мы бы уже учились две недели до Дня труда. Бабуля указывает лопаточкой на кухонное окно над раковиной, которое выходит на лес за домом. – Вы услышите, как только она откроется. До нее десять минут пешком через лес. – Да? – У Эзры озадаченный вид. У меня тоже, но в основном из-за его полной неспособности собрать информацию. – Значит, Килдаффы по-прежнему живут прямо за тем местом, где их дочь… где кто-то… э… Он умолкает, когда бабуля поворачивается к нам с двумя тарелками, на каждой из которых высится громадная порция воздушного омлета, и ставит их перед нами. Мы с Эзрой удивленно переглядываемся. Не припомню, когда кто-то из нас ел что-то на завтрак, кроме кофе. Но от аппетитного запаха мой рот наполняется слюной, а в животе урчит. С тех пор как на ужин в полете я сжевала три батончика «Кайнд», больше я ничего не ела. – Ну. – Бабуля садится между нами и наливает себе апельсинового сока из керамического кувшина на столе. Из кувшина. А не из пакета. Несколько секунд я трачу на то, чтобы понять, зачем трудиться и переливать сок из пакета в кувшин, пока не делаю глоток из своего стакана и понимаю, что сок – свежевыжатый. Неужели бабуля и Сейди родственницы? – Это их дом. У двух младших девочек полно друзей в нашем квартале. – Сколько им лет? – спрашиваю я. Мелани была не только любимой няней у Сейди; в школе она была почти что ее наставницей… и практически единственным человеком из Эхо-Риджа, о ком вообще говорила моя мать. Но я по-прежнему мало о ней знаю, кроме того что ее дочь убили. – Каролине двенадцать, Джулии – шесть, – отвечает бабуля. – Между ними довольно большой разрыв, как и между Лейси и Каролиной. У Мелани всегда были трудности с зачатием. Но, полагаю, в этом есть и хорошая сторона. Девочки были так малы, когда погибла Лейси, что уход за ними был единственным, что поддерживало Мелани и Дэна в то страшное время. Эзра отсекает уголок омлета и выпускает облачко пара. – У полиции так и не было никаких подозреваемых в убийстве Лейси, да? – интересуется он. – Не было, – говорит бабуля. – Ее парень, – одновременно с ней произношу я. Бабуля неторопливо пьет сок. – Многие так думали. Думают, – уточняет она. – Но Деклан Келли не был официальным подозреваемым. Да, его допрашивали. Неоднократно. Но так и не задерживали. – Он все еще живет в Эхо-Ридже? – спрашиваю я. Она качает головой. – Он уехал из города сразу после окончания школы. Уверена, так лучше для всех, кто с этим связан. Данная ситуация оказала огромное влияние на его семью. Отец Деклана уехал сразу после сына. Я думала, что мать и брат последуют за ними, но… у них все сложилось по-другому. Я замираю, не донеся вилку до рта. – Брат? Не знала, что у парня Лейси был брат; в новостях мало говорилось о его семье. – У Деклана есть младший брат, Малкольм. Примерно вашего возраста, – говорит бабуля. – Я плохо его знаю, но он, похоже, посноснее. Во всяком случае, не расхаживает по городу так, будто он принадлежит ему, как это делал его братец. Я наблюдаю, как она аккуратно кладет в рот кусочек омлета, и жалею, что не могу читать ее мысли, чтобы понять, так ли переплетены в ее мыслях Лейси и Сара, как у меня. С момента исчезновения Сары прошло столько времени; почти четверть века никаких известий. Родителям Лейси не хватает других деталей – они знают что, когда и как, но не кто и почему. – Ты думаешь, что Деклан Келли виновен? – спрашиваю я. Бабуля хмурится, словно внезапно весь этот разговор делается ей неприятным. – Я этого не сказала. Против него никогда не было серьезных улик. Не отвечая, я беру солонку. Может, это и правда, но если годы, проведенные за чтением книг о подлинных преступлениях и просмотром сериала о них же чему-то меня и научили, так это тому, что всегда виноват парень. Глава 3 Малкольм Среда, 4 сентября Моя накрахмаленная рубашка стоит колом. Она практически трескается, когда я сгибаю руки, чтобы накинуть на шею галстук. Я смотрю в зеркало на свои руки, безуспешно пытаясь завязать узел ровно, и оставляю эту затею, добившись хотя бы его нормального размера. Зеркало выглядит старым и дорогим, как всё в доме Нилссонов. В нем отражается спальня, в которой поместились бы три моих прежних. И по меньшей мере половина квартиры Деклана. «Ну, и как тебе живется в этом доме?» – вчера вечером спросил меня брат, подбирая с тарелки остатки именинного торта, пока мама была в ванной. Мама привезла связку воздушных шаров, которые в прихожей Нилссонов показались крохотными, но постоянно стукались о голову Деклана в тесной нише, которую он называет кухней. «Дерьмово», – ответил я. И это правда. Но не более дерьмово, чем последние пять лет. Большую их часть Деклан провел в четырех часах пути от нас, в Нью-Гэмпшире, снимая у нашей тетки квартиру в цокольном этаже. Резкий стук в дверь моей комнаты и скрип петель, когда моя сводная сестра, не дожидаясь ответа, просовывает голову в дверь. – Ты готов? – спрашивает она. – Да, – отвечаю я, беря с кровати синий пиджак и надевая его. Кэтрин наклоняет голову набок и хмурится, до белизны светлые волосы рассыпаются по плечам. Я знаю этот взгляд: «С тобой что-то не так, и я сейчас скажу тебе, что именно не так и как это исправить». Я уже несколько месяцев с ним сталкиваюсь. – У тебя криво завязан галстук, – говорит она, каблучки стучат по полу, когда она направляется ко мне с вытянутыми руками. Пока она подтягивает узел, на переносице у нее возникает морщинка, которая исчезает, когда Кэтрин, отступив на шаг, оглядывает свою работу. – Вот так, – произносит она, с удовлетворенным видом похлопывая меня по плечу. – Гораздо лучше. – Ладонь Кэтрин скользит по моей груди, бледно-розовыми ноготками сестра снимает с пиджака пушинку и, разжав их, роняет ее на пол. – Ты хорошо поработал над своей внешностью, Мэл. Кто бы мог подумать? Только не она. Кэтрин Нилссон едва разговаривала со мной до того, как ее отец начал встречаться с моей матерью прошлой зимой. Она королева старших классов школы Эхо-Риджа, а я ботаник из оркестра и из сомнительной семьи. Но теперь, когда мы живем под одной крышей, Кэтрин приходится признавать мое существование. Она справляется с этим, то опекая меня, то обращаясь со мной, как с досадной помехой, в зависимости от настроения. – Идем, – говорит она и легонько тянет меня за рукав. Черное платье Кэтрин плотно облегает ее складную фигуру, но не поднимается выше колен. Сестра выглядела бы почти консервативно, если бы не остроносые туфли на высоких каблуках, которые буквально притягивают взгляд к ее ногам. И мой тоже. Что я и делаю. Моя новоиспеченная сводная сестра, может, и стерва, но, без сомнения, сексуальна. Следом за Кэтрин я выхожу в коридор, к лестнице, которая балконом идет над внушительной прихожей внизу. Моя мать и Питер ждут нас у нижней ступеньки, и я опускаю глаза, потому что всякий раз, когда они стоят так близко, его руки обычно находятся там, где я не хочу их видеть. Кэтрин и ее суперкачок парень меньше нарушают общественные приличия, чем эти двое. Но мама счастлива, и я думаю, что это хорошо. Питер поднимает на нас глаза и перестает щупать мою мать. – Вы оба отлично выглядите! – громко обращается он к нам. Он тоже в костюме, в таком же темно-синем, как мой, только его костюм сшит на заказ и сидит на нем идеально. Питер похож на ожившего идеального красавца из рекламы часов в журнале «Джи-Кью» – квадратная челюсть, пронизывающий взгляд, волнистые светлые волосы, едва тронутые сединой. Никто не мог поверить, что он заинтересовался моей матерью, когда они начали встречаться. Еще больше все были шокированы, когда он на ней женился. Он их спас. Вот что думает весь город. Питер Нилссон, богатый и обаятельный владелец единственной юридической фирмы в городе, превратил нас из городских отверженных в городскую знать с помощью одной, со вкусом обставленной церемонии с участием мирового судьи в клубе «Эхо-Ридж-лэйк». И может, так и есть на самом деле. Люди больше не сторонятся моей матери, не шепчутся у нее за спиной. Ее приглашают в садовый клуб, в школьные комитеты, на сегодняшний вечер по сбору средств и привлекают к участию во всякой прочей чуши. Однако это не означает, что я должен его любить. – Хорошо, что ты вернулся, Малкольм, – добавляет он, и даже кажется, что он искренен. Мы с мамой уезжали на неделю, навещали родных в нескольких городах Нью-Гэмпшира и напоследок заехали к Деклану. Питер и Кэтрин остались дома. Отчасти из-за его работы, а отчасти потому, что ни один из них не покидает Эхо-Ридж, если в том месте нет обслуживания в номерах и спа. – Вы обедали с мистером Коутсом, пока нас не было? – резко спрашиваю я. Питер слегка раздувает ноздри, это единственный признак раздражения, который он вообще демонстрирует. – Обедал в пятницу. Он все еще налаживает свой бизнес, но в надлежащее время он будет рад поговорить с Декланом. Я продолжу поддерживать с ним связь. Одно время Бен Коутс был мэром Эхо-Риджа. Потом вышел в отставку и открыл в Берлингтоне фирму по политическому консалтингу. Деклану осталось несколько – ну, ладно, куча – зачетов до получения диплома в своем политехническом колледже, но он все еще надеется получить рекомендацию. Это его единственная за все время просьба к Питеру. Или, скорее, к маме, потому что на самом деле Деклан и Питер не общаются. Мама улыбается Питеру, и я не настаиваю. Кэтрин выходит вперед и касается ожерелья из перекрученных бус у мамы на шее. – Как это мило! – восклицает она. – Очень артистично. Такое приятное разнообразие по сравнению со всеми этими жемчугами, которые мы увидим сегодня вечером. Мамина улыбка тускнеет.