Другая женщина

— Я не хочу спорить, — утомленно ответила я. — Мы заболтались, время уже позднее. Я заскочу утром, чтобы собраться на работу.

— Это смешно, — заявил он. — Тебе совершенно незачем там ночевать.

— Адам, я устала. И, честно говоря, мне нужно передохнуть. Хотя бы одну ночь. Уже десять, так что вряд ли ты успеешь по мне соскучиться.

— Немедленно домой, — процедил он и отключился.

Я почувствовала жжение в горле. Глаза щипало от горячих слез. Я пыталась сдержать их, но, как только Себ вернулся, они полились у меня по щекам.

— Господи, да что такое? — Он потянул меня к себе, не выпуская бутылку. — Что стряслось?

— Он просто… не понимает, — сообщила я в промежутках между всхлипами.

— Ну перестань, — утешал меня Себ. — Переночуешь сегодня здесь, а утром тебе все покажется лучше, обещаю.

— Не могу… мне надо д-домой… — бормотала я.

Я бы все на свете отдала, лишь бы остаться в объятиях Себа, они создавали такое ощущение безопасности. Но мне и правда надо было домой. Адам был прав.

С тех пор прошло два дня, но я так и не набралась храбрости что-то сказать по этому поводу. Не потому, что я боюсь ошибиться в своих подозрениях. И не потому, что опасаюсь, как бы Памми не узнала о нашем разговоре. Но я просто не знаю, какие выводы из этого сделает Адам и как он поступит. Ну не безумие? Я его люблю больше жизни — и совершенно не представляю, как он отреагирует. Тут-то и кроется загвоздка: как бы долго я его ни знала, как бы сильно я его ни любила, я все равно не смогу конкурировать с его матерью. Между ними связь, равной которой нет и быть не может. Ее не разорвать. И даже толком не изменить. И лучше с ней не играть.

— Эмили, Эмили! — Я слышала, как она меня зовет, но мне требовалось еще раз глубоко вздохнуть, прежде чем ответить.

— Да, Памми?

— Будь лапочкой, поставь чайник. У меня внутри все пересохло.

Я в буквальном смысле только что вошла. Еще не сняла пальто, промокшее под ливнем, который внезапно хлынул, едва я сошла с поезда. Она наверняка слышала, как я сражаюсь с замком. Надо будет попросить хозяина посмотреть, пока эту штуку совсем не заклинило.

Мысленно досчитав до десяти, я вошла в кухню. Мне хотелось одного: схватить все эти чертовы тарелки и переколотить их об пол. Но вместо этого я осторожно поставила ее любимую чашку на гранит разделочного стола и предалась безмолвным размышлениям о том, как легко было бы подсыпать в нее цианид.

— О, ты просто чудо, — произнесла она, с шарканьем входя. Она передвигалась значительно медленнее, чем могла (я была в этом абсолютно уверена). — Как прошел день? — Она не стала дожидаться ответа. — Ты там увидишь, я постирала то, что оставалось с вечера. — Взяв тряпку, она принялась протирать совершенно безупречные поверхности. — Если надолго оставлять такие вещи, заведется всякая гадость, и вряд ли это понравится вашему квартирному хозяину. У него и так наверняка полно хлопот с этим итальянским рестораном внизу. Просто поразительно, сколько мусора и разной дряни они выносят на зады. Не успеешь оглянуться, как из-за них тут везде будут шнырять крысы.

Я натянуто улыбнулась. У меня был длинный день, и я хотела лишь принять ванну, влезть в пижаму, поставить какой-нибудь фильм и спокойно отдохнуть на диване. Секс с моим женихом, первый почти за неделю (честно говоря, первый после его предложения) тоже мог занимать одну из верхних строчек в моем списке приоритетов, но шансы на какую-либо интимность казались незначительными: у него было очередное позднее мероприятие на работе, а в нашей кровати расположился дьявол во плоти.

— О, у тебя новая прическа, — произнесла она, словно впервые посмотрев на меня в этот вечер. — Что ты сделала со своими волосами? О-о-о нет-нет, мне не нравится. Я предпочитаю, когда ты носишь их по-другому. Твоя обычная прическа лучше.

— Я просто под дождь попала, — устало объяснила я. — Они гораздо сильнее вьются, когда мокрые.

Она хихикнула:

— Не позволяй Адаму застать тебя в таком виде. Он сразу задумается, во что же он такое ввязался.

По-прежнему не снимая пальто, я достала из холодильника вино, налила себе бокал и направилась в ванную.

— Ты не находишь, что сейчас еще рановато для таких напитков? — Это было последнее, что я от нее услышала, прежде чем захлопнула за собой дверь.





14




Я не ложилась, потому что мне хотелось дождаться Адама. Мы с его матерью провели весь вечер в самой мелочной борьбе за власть. Мы спорили обо всем — от того, что у нас будет к чаю, до того, у кого в руках будет пульт от телевизора. Все, что требовало решения, приводило к тому, что мы начинали сражаться за контроль. Выглядело это, прямо скажем, жалко. Я вспомнила, как еще девочкой на пороге созревания боролась с железной волей своего десятилетнего младшего брата.

— Но ты обещала, — ныл Стюарт, когда я переключала на «Синего Питера». — Ты сказала, что сегодня вечером дашь мне посмотреть «Байкер-Гроув». Ты поклялась.

— Да не было ничего подобного, — ворчала я.

— Нет, было. Ты вчера смотрела своего «Питера». А сегодня моя очередь выбирать.

Я лишь злобно пялилась на него. Вообще в те годы я часто так смотрела. Мрачно-злобный вид, казалось, действовал куда сильней, чем всякие смущенные фразы, которые нередко срывались с моих губ. Мысли, которые бродили у меня в голове, редко соответствовали словам, которыми я пыталась их выразить.

В этот вечер, проведенный в обществе Памми, я обнаружила, что снова дуюсь, как в детстве. Я решила называть ее Памелой: ей это больше подходит, к тому же звучит совсем не так дружелюбно или ласкательно. Кстати, она терпеть не может, когда ее так называют.

— Хочу сегодня посмотреть одну передачу, — сообщила она.

— Ага, я тоже, — отозвалась я, стараясь понезаметнее нашарить пульт, лежащий на диване между нами. — Как называется?

— «Самые крупные аферы Британии», что-то в этом роде.


— А я хотела одну драму. — Я принялась бешено переключать каналы в поисках чего-нибудь хотя бы отчасти драматического. Неохотно остановилась на очередном повторе «Гордости и предубеждения», хотя эта экранизация вовсе не входила в мой список телевизионных пожеланий. Будь тут Адам, он бы назвал этот фильм моим «самым жутким кошмаром». Но такова уж была наша с ней незримая битва воль: лучше посмотреть что угодно, лишь бы не уступать Памеле.

— Может быть, тебе лечь? — спросила она полчаса спустя, когда глаза у меня начали слипаться, пальцы, стискивавшие пульт, разжались, и он соскользнул в провал между нами.

Ее голос словно пронизал все мое тело. Он вернул меня к реальности.

— А? Почему?

Она рассмеялась:

— Я же вижу, как ты вымоталась. Ложись в постель, я подожду Адама.

— Ему тридцать лет, Памела. — Я заметила, как она поморщилась. — Никому из нас не нужно его дожидаться, особенно его матери.

— Но я всегда ждала моего Джима, не ложилась, пока он не придет, — заявила она.

— Он был ваш муж.

— А Адам скоро будет твоим. Жена всегда должна так поступать. Я никогда не ложилась в постель без него, ни единой ночи.

— Наверное, и ленту в волосы вплетали? — пробормотала я.

— Что-что?

— Думаю, вы скоро поймете, что времена успели немножко измениться с тех пор, как вы были замужем.

— Позволю себе заметить, что я до сих пор замужем, моя юная леди. И если ты хочешь, чтобы твой брак продержался значительно больше одного года, тебе следовало бы воспользоваться моим опытом. Ты должна быть покорной. И тебе не стоит проводить на работе столько времени. Место женщины — дома.

Я позволила себе громко расхохотаться:

— Раз уж мы заговорили о доме — когда вы планируете вернуться в свой собственный? Завтра будет ровно неделя, как вы здесь.

Она попыталась схватить пульт, который уже лежал у меня на колене. Но я успела первой. Да, это было очень смешно.

— Когда это устроит Адама, — резко ответила она.

— Адама? Это не его решение.

— Мы с ним говорили дня два назад. — Она сообщила об этом так небрежно. Но ей явно очень хотелось подчеркнуть, что они вели друг с другом беседу, в которой я не принимала никакого участия. — И он сказал, что ему комфортнее, когда он знает, что я здесь. Тут он лучше может обо мне заботиться.

Я мрачно подумала: но это не он о тебе заботится, а я.

— Так что, когда мы с Адамом почувствуем, что я достаточно окрепла, я вернусь домой. — Зевнув, она посмотрела на часы.

— Конечно, Памела. Вам нужно будет уехать только тогда, когда вы почувствуете, что готовы. Мало ли что с вами может стрястись, когда вы одна. Даже думать об этом боюсь. Я имею в виду — вы же можете слечь в любое время, так что нам нужно проявлять большую осторожность.

Произнося «слечь», я изобразила пальцами кавычки. Не знаю, отчего она стиснула зубы: от этого или от того, что я снова назвала ее Памелой.

— Уже поздно. Идите ложитесь. А я подожду Адама, — продолжала я. — Вы правы. Мне, конечно, не стоит укладываться, пока он не пришел. Никогда не знаешь, что ему понадобится. Или захочется.

Мы обе знали, что я выиграла одно очко, хотя она и не подала виду.

— Вот и умница. — Она ловко встала с дивана.

Я смотрела, как она потягивается, подняв руки высоко над головой. При Адаме она никогда бы не стала этого делать — из опасения показать, какая она гибкая и подвижная на самом деле. Она стала настоящим мастером по части таких обманов: я заметила, что при нем у нее слегка меняется манера поведения, облик, проявления всяческих бытовых навыков, даже голос.

— Проследишь, чтобы с ним все было в порядке? — спросила она.

Я кивнула.

— И если окажется, что он пил, не заводись. Иногда он может себе позволить сорваться с поводка.

Я посмотрела на нее и недоверчиво покачала головой. Может, ее брак с Джимом вовсе не был таким, каким она старалась его изобразить. Я не могла представить ее в роли забитой жены, угождающей всем капризам и прихотям деспота-мужа. Для этого у нее слишком твердый характер. Но, возможно, лишь утрата мужа наделила ее такой силой. Ей наверняка пришлось порядочно напрячься, чтобы нормально вырастить своих двух мальчишек. Я вот наверняка бы с этим не справилась. Чего там, я даже вообразить такого не могла. Может, так и возникла эта ненормальная связь? И ей кажется, что нить порвется, если у ее сыновей будут обычные отношения с женщинами. Какая-то частица меня была даже готова начать ей сопереживать. Этой частице хотелось бы, чтобы я села рядом с ней и сказала, что не собираюсь уводить у нее сына. Что она останется частью его жизни, нашей жизни. Зачем это перетягивание каната — когда обе мы все время словно пытаемся доказать, кого Адам любит больше? Так бы я ей сказала. Но потом я вспомнила все ее слова и поступки, все те обиды, которые она мне причинила и в которых не было ну совершенно никакой необходимости. Мы могли бы подружиться. Господи, да она могла бы даже, что называется, обрести во мне дочь. Однажды она мне призналась: мол, она жалеет, что у нее нет дочери, ей очень этого не хватает. Да, такой шанс был. Теперь он упущен — исключительно по ее вине. Ну ладно, если она хочет, так тому и быть. Но я не позволю ей меня сломать. Тем более в моем собственном доме. Она должна уйти.

Когда я смотрела последний раз, DVD-проигрыватель показывал 0:24, но бог его знает, сколько уже было времени, когда Адам в буквальном смысле свалился мне на голову, неуклюже пытаясь стащить с себя ботинки.

— Господи помилуй, — проворчал он в ответ на мой вскрик. — Что ты тут делаешь?

Я выпрямилась на диване. Глаза у меня слипались, шея окаменела от напряжения.

— Поджидаю тебя. Как правильная женушка, — прошептала я, пытаясь прийти в себя.

Он стоял передо мной в носках, слегка покачиваясь.

— Очень мило, — выговорил он. — Что я сделал, чтобы это заслужить?